На горизонте еще одна вершина. За пологими склонами, на которых прошла моя юность – романами Франса и Барреса, – высится гора – Марсель Пруст. Он не уступает в величии Бальзаку, хотя в отличие от последнего силен не изображением картины общества (мир его мал), но непревзойденным анализом механизмов памяти, чувств и творческого процесса. «В поисках утраченного времени» – поэма о времени, которое можно вернуть только с помощью искусства. Рядом с Прустом в вашем святилище расположатся его современники – Валери и Ален. Вы знаете, что Ален был моим учителем. Я хотел бы, чтобы он стал и вашим. В трех томах «Библиотеки Плеяды», содержащих его наследие, есть все: мораль, философия, определение сущности искусства и сущности религии. Его неровная, отрывистая манера письма поначалу покажется вам трудной. Не отступайтесь, вы почувствуете всю ее прелесть. Лично я понял Платона, Аристотеля, Канта, Декарта, Гегеля, Огюста Конта только благодаря Алену. Осмелюсь сказать больше: благодаря Алену я понял жизнь и людей. Как он распахнул передо мной дверь в мир Бальзака, так я распахиваю перед вами дверь в мир Алена; это самый богатый подарок, какой я могу вам сделать.
Остаются Бергсон и Клодель. Решайте сами, чем они могут быть вам полезны. Мне они дали много. Кроме того, остаются великие зарубежные писатели. Вы не можете обойтись ни без Шекспира (как и Гомер, он пополнил сокровищницу общечеловеческих мифов), ни без Лопе де Веги, ни без Свифта, ни без Диккенса, ни без Эдгара По, ни без великого Гёте, ни без Данте, ни без Сервантеса. Наконец, никто не подарит вам такого волшебного ощущения жизни, как русские писатели. Нет ничего прекраснее лучших произведений Толстого («Война и мир», «Анна Каренина», «Смерть Ивана Ильича»). Учение его всегда казалось мне надуманным, но романист он великолепный. Я ставлю его гораздо выше Достоевского. (Но быть может, тому виной несходство наших натур.) Рядом с Толстым поместите избранные рассказы и пьесы Чехова. Нет ни одного писателя, столь близкого моему сердцу. Я хотел бы, чтобы он пленил и вас. Наконец, «Мертвые души» Гоголя, «Рудин», «Отцы и дети», «Дым» Тургенева и повести Пушкина. Джойс? Кафка? Прочтите и решайте сами, отвечают ли они вашим запросам.
Итак, вот вам (кроме современных авторов, которых вы выберете сами) программа чтения на всю жизнь. Вы можете возразить: «Она перегружена. Где мне взять время, чтобы прочесть столько книг, ведь мне предстоит еще проштудировать массу работ по специальности?» Тогда я назову вам походную библиотеку, состоящую из семи авторов: Гомер, Монтень, Шекспир, Бальзак, Толстой, Пруст, Ален. В тот день, когда вы будете знать их в совершенстве, я хочу сказать, досконально, вы уже будете весьма образованным человеком. Но к этой литературной культуре вам надо добавить культуру научную, пусть даже профессия ваша на первый взгляд далека от науки. «Да не войдет сюда тот, кто не геометр». И да не войдет сюда тот, кто не физик, не химик, не биолог. «Введение в экспериментальный метод» Клода Бернара – один из ключей к современному миру. В первый раз все изменилось для человека, когда он узнал о существовании такой науки, как математика, во второй раз – когда понял, что наука должна считаться с фактами. Я не требую, чтобы вы читали и понимали труды специалистов – физиков и гуманитариев; я требую, чтобы вы были в курсе методов их работы и направления их поисков. Разве вы сможете руководить фабрикой, городом, страной, не зная ученых и их секретов?
Разве вы сможете понять современного человека, если по невежеству забудете о том, что является его делом и предметом его гордости: научных исследованиях? Ионеско сказал однажды, что сам факт существования «Тельстара» гораздо важнее посредственных спектаклей, которые передает телевидение. Олдос Хаксли утверждал, что недопустимо считать образованным человеком того, кто читал Шекспира, но не знает второго закона термодинамики. Я отнюдь не считаю, что наука вытеснит из нашего общества искусство и литературу. Наука дает человеку всевозрастающую власть над внешним миром, литература помогает ему приводить в порядок мир внутренний. И то и другое равно необходимо. Разве мог бы ученый бороться с охватившей его бурей чувств и сохранять необходимую для научного эксперимента свободу духа, если бы ему на помощь время от времени не приходило искусство? В лучших технических учебных заведениях Америки (например, в Массачусетском технологическом институте) курс истории и литературы постоянно расширяется. Мир без человека, мир частиц, содержит секрет могущества; человеческий мир, мир чувств, открывает личности секрет гармонии. Я хочу, чтобы вы были либо ученым, влюбленным в литературу, либо литератором, интересующимся науками.
Как видите, работы у вас по горло. Перейдем к вашему досугу.
Вчера у меня в гостях был молодой человек вашего возраста, он сказал мне:
– Я знаю, что вы трудитесь круглый год с утра до вечера. Люди моего поколения совершенно не понимают такого образа жизни. Наша эра – эра досуга. Уже сейчас можно предсказать, что скоро рабочий день сократится до семи часов, потом до шести часов, потом до пяти, отпуск будет длиться не три недели, а три месяца. Однако западный мир ни в чем не будет ощущать недостатка. Наука, создавая все более и более совершенные машины, придет на помощь промышленности. Заводы будут работать сами собой, людей заменят компьютеры. Труд утратит свою ценность. Истинной проблемой станет проблема организации досуга. Что вы на это скажете?
– Не думаю, – ответил я, – что стоит стремиться к эре полной праздности. Прекрасно, конечно, что люди больше не работают, как в дни моей юности, по десять – двенадцать часов в день. Шесть часов? Пусть шесть, это немного, но еще терпимо, ведь к рабочему времени прибавляется время на дорогу. Каждый из нас сможет уделить три-четыре часа в день чтению, садоводству, детям, сможет заниматься спортом, ходить в театр и в гости. Ладно. Пока все прекрасно… Пойдем дальше. Представьте себе двух-трехчасовой рабочий день. Боюсь, как бы люди не почувствовали тоску и неприкаянность. Вся прелесть досуга – в контрасте между работой и отдыхом. Сегодня нам доставляет огромное удовольствие отойти от станка или отложить в сторону бухгалтерскую ведомость, чтобы заняться спортом, взяться за книгу или отправиться в путешествие. В тот день, когда никакая работа не будет прерывать наш досуг, над нами нависнет угроза скуки.
– Придется к этому приспособиться, – сказал он. – Чтобы занять всех людей в стране, где почти всё будут делать машины, необходимо все больше и больше сокращать рабочий день. Иначе возникнет вынужденный досуг, то есть безработица. Кстати, разве в прошлом не было целых народов, состоящих из праздных людей? Там все делали не машины, а рабы, владельцы же их становились Платонами и Сенеками. А разве средневековый рыцарь ходил на службу? Да и совсем недавно, в XIX и в начале XX века, высшее общество представляло собой кучку бездельников, отнюдь не жалующихся на жизнь. Чем заняты все эти светские люди в цилиндрах, описанные Прустом, кроме обедов в клубе да ужинов у любовниц? Если прежде такой образ жизни вполне устраивал меньшинство, почему бы в будущем ему не стать достоянием всего народа?
– В вашем парадоксе есть доля истины, – ответил я. – В самом деле, средневековый рыцарь посвящал время охоте, битвам и поклонению даме сердца, а грек времен Перикла – философии, легкой атлетике и политике. Я допускаю, что продолжительный досуг перевоспитает людей нашего времени и привьет им вкус к достойному времяпрепровождению. Как-то раз меня попросили надписать мои книги в заводской библиотеке. Любознательность рабочих и работниц, их тяга к культуре живо тронули меня. Дешевые издания открывают народным массам доступ к творениям классиков и, несомненно, в чем-то изменяют их жизнь. Но если не хлебом единым жив человек, то и не чтением единым. Боюсь, его одолеет скука, а скука – мать войны.
Он пожал плечами.
– Ваши опасения, – сказал он, – в наше время смешны. Войны больше не будет; все знают, что это слишком опасно… Мы требуем права на лень. Разве это не естественное состояние первобытных народов в теплых странах? В наши дни благодаря центральному отоплению все страны стали теплыми. Вы раз сто писали, что только досуг создает питательную среду для любви-страсти и психологического анализа. Почему же то, что было верно в XVII веке, перестало быть верным в веке XX? На протяжении большей части жизни любовь – самый приятный способ препровождения времени.
– Конечно, но для расцвета любви-страсти, любви-чувства нужен был определенный моральный климат, складывавшийся под влиянием религиозных запретов, уважения к женщине, целомудренного языка. Сегодня, как вы мне сами сказали, большая часть молодежи не верит в Бога, верующее меньшинство находит возможность договориться с небесами. О каком уважении к женщине может идти речь, когда она демонстрирует свою наготу на пляже, на экране, на сцене. Покров тайны сорван раз и навсегда. Что же касается целомудренного языка, то уж и не знаю, где его искать. Все говорят всё, включая самые грубые слова. Чтобы избежать насмешек, самые робкие романисты считают своим долгом называть не только кошку кошкой, но каждый орган человеческого тела его лаконичным непечатным наименованием. В результате любовь сводится к играм в постели, на диване или на траве.
