Берлускони закончил свое девятиминутное выступление на камеру и, покинув кабинет, вместе с дочерью перешел в гостиную. В роскошном бельэтаже палаццо Грациоли, служившем одновременно штаб-квартирой политической партии Берлускони и его римской резиденцией, располагалась гостиная, где перед телевизором с 60-дюймовым ЖК-экраном стояли полукругом бежевые диваны, а буфет ломился от редких коньяков и виски. Был там и шкафчик в стиле Наполеона III на мраморных ножках, и обои из парчовых гобеленов, и множество памятных вещиц, а в одном углу, словно там продолжалось вечное Рождество, красовалась большая хрустальная елка от Swarovski. В этот раз огни на ней не горели.
В 7:40 вечера отец с дочерью уселись на диван и включили телевизор. В прямом эфире по национальному телеканалу показывали Верховный суд: судьи уже поднялись, чтобы зачитать приговор. Для итальянцев наступил поистине исторический момент. Политические соратники Берлускони и юристы собрались в соседней комнате, чтобы посмотреть оглашение приговора. После растянувшегося почти на двадцать лет судебного разбирательства главный судья решил судьбу подсудимого всего за одну минуту пятьдесят пять секунд. Эти две минуты запомнились Берлускони как худшие мгновенья его жизни. По всему Риму на улицы высыпали толпы противников Берлускони, чтобы отпраздновать решение суда. Они радостно хлопали пробками шампанского и бурно веселились: впервые суд вынес окончательное и обязательное к исполнению обвинительное заключение по делу бывшего премьера-миллиардера.
Пьер Сильвио и Конфалоньери покинули миланский офис, направились в зону гражданской авиации аэропорта Линате и сели в принадлежавший Mediaset частный самолет, чтобы совершить короткий перелет в Рим. Теперь в палаццо Грациоли собирались и другие члены семьи – в том числе двое детей от второго брака Берлускони Барбара и Луиджи. Стекалась туда и длинная череда “паломников” из партии Берлускони, министров, членов парламента, а также старых партийцев и политических интриганов разных мастей. Все они пришли отдать дань уважения бывшему премьеру, и Берлускони продолжал принимать посетителей далеко за полночь. Обвинительный приговор предвещал политическое цунами, от последствий которого Берлускони вряд ли когда-нибудь оправится. Этот приговор ставил решающую точку в политической карьере Берлускони: отныне его должны были изгнать из сената и провозгласить лишенным права занимать выборные должности. Только сейчас до людей начал доходить весь ужас его положения. И осознание этого ужаса явственно читалось на лицах множества просителей и соглашателей из партии Берлускони, входивших к нему и выходивших от него под неусыпным взглядом папарацци и телерепортеров, которые продолжали дежурить под дворцом.
На следующий день рано утром, проспав меньше четырех часов, Берлускони обнаружил, что в гостиной его пробуждения уже дожидается парочка смущенных карабинеров в полном облачении. Принеся Берлускони извинения, они сообщили ему, что явились конфисковать у него паспорт. Этого требовала судебная процедура после оглашения приговора и до назначения наказания. Мало того, что по всей Италии у врагов Берлускони наступил праздник, – его настигло и личное унижение. Да, это был настоящий позор.
Виновен. В конце концов Сильвио Берлускони был признан виновным в совершении преступления. Человека, который оставался главной фигурой в итальянской политике с 1994 года, высший суд этой страны объявил преступником.
Что почувствовал Берлускони, когда услышал обвинительный приговор? Какие эмоции охватили его в ту минуту?
“Не могу сказать, что я испытывал тогда какие-то сильные чувства. Скорее, я удивлялся: как это судьям удалось так подтасовать карты против меня? Тот приговор – просто позор всей судебной системе Италии. Это зияющая рана – оскорбление, которое нанесли не только мне, но и всему судоустройству”.
Тут Берлускони умолкает и на секунду опускает глаза. Когда он снова их поднимает, лицевые мышцы слегка подергиваются. Он начинает нервно двигать вверх-вниз левой ногой под столом, словно ему не терпится поделиться каким-то секретом. Похоже, он хочет раскрыть какую-то тайну. Потом он снова заговаривает – уже понизив голос, немного заговорщическим тоном.
“Я точно знаю, – дрожащим голосом говорит Берлускони, – что один из судей, выносивших приговор, сейчас раскаивается в своем решении. Он сам говорил, что у них там была не судейский состав, а расстрельная команда. Все дула были нацелены на политического противника – Берлускони. Эти слова сказал один из тех самых судей”.
Раздраженно хлопнув кулаком по столу, он подытоживает тему одним очень простым высказыванием.
“Закон, по которому меня осудили, гласит: для того чтобы быть осужденным в данном преступлении, нужно было лично подписать налоговую декларацию. Такой человек должен иметь право подписывать счета компании, а значит, нужно являться или руководителем компании, или членом ее правления. Я же не подписал ни одного счета в Mediaset. Я – владелец финансовой холдинг-компании, которая контролирует шестьдесят процентов другого финансового холдинга, а тому, в свою очередь, принадлежит тридцать четыре процента акций Mediaset. Я никогда в жизни не подписывал никаких документов Mediaset”, – возмущается Берлускони.
Действительно, когда произошло мошенничество – в 2001 и 2002 годах, согласно судебному заключению, – Берлускони занимал пост премьер-министра и опровергал нападки своих политических соперников, обвинявших его в масштабном злоупотреблении полномочиями в частных интересах. С другой стороны, отказавшись от должностей в Mediaset еще в 1994 году, Берлускони никогда не превращал эту медиаимперию в слепой траст, не передавал в доверительную собственность. Поэтому большинство его политических противников, а также многие судьи в основном исходили не столько из документальных доказательств состава преступления, сколько из простого тезиса, что Берлускони не мог не знать о том, что творится в Mediaset: ведь управлял компанией его лучший друг, а высшим руководством являлись его родные дети. Любопытно, что Конфалоньери – напротив, обладавший правом подписывать документы как президент компании Mediaset, – был оправдан судом. А вот Берлускони, в сотый раз уверявший, что он, будучи премьер-министром, никогда не подписывал в Mediaset ни налоговых деклараций, ни счетов компании, – был обвинен в мошенничестве и осужден. Как такое может быть? – вопрошает Берлускони, и его голос звучит уже громогласным тенором.
В глазах судей Верховного суда доводы Берлускони не выдерживали никакой критики: ведь “мозгом”, стоявшим за сомнительной операцией, был он сам. Суд утверждал, что именно он и придумал всю эту мошенническую схему. Адвокаты Берлускони подали апелляцию в Европейский суд по правам человека во французском Страсбурге, надеясь перебороть итальянский закон и сохранить за Берлускони право впредь избираться в качестве политического кандидата, и в последовавшие за этим беспокойные месяцы Берлускони продолжал цепляться за надежду на это спасительное решение, как утопающий за соломинку.
“Мне хочется одного, – мечтательно говорит Берлускони, словно обращаясь к некой высшей силе, – чтобы мою невиновность полностью признал суд, который стоит выше всяких подозрений, – Европейский суд по правам человека”.
Пускай критики Берлускони позднее и смеялись над его обращением в ЕСПЧ, это был единственный для него способ не лишаться надежды на то, что запрет избираться на государственные должности еще можно пересмотреть. Теперь он сталкивался с большой проблемой. Как он мог возглавлять политическую партию, если его вот-вот изгонят из сената и запретят участвовать в выборах в течение следующих шести лет? Ведь Берлускони стукнуло уже семьдесят семь, а шесть лет – немалый срок.
Действительно, летом 2013 года, после вынесения Верховным судом решения, Берлускони грозила политическая кончина. Он называл этот приговор “судебным переворотом” и разражался филиппиками против судей-леваков – и на публике, и в тесном кругу. Все было бесполезно. Его личные и политические проблемы начали переплетаться в опасный клубок, грозя разрушить все то, что он выстраивал годами. Он жаловался друзьям, что у него отнимают “личную свободу”. Он сетовал на то, что если его выгонят из парламента, то он лишится иммунитета и может быть арестован; а он боялся, что какой-нибудь не в меру ретивый судья выдаст ордер на его арест. “От них всего можно ждать. За мной просто явятся и уведут, – уверял он друзей. – Они не успокоятся до тех пор, пока не увидят меня за решеткой”.
Берлускони теперь боялся периодически накатывавших приступов депрессии – во всяком случае, такое впечатление складывалось у людей, которые часто его навещали. Он тяжело переносил унижение – ведь судебное решение подразумевало, что его должны лишить почетного итальянского титула, которого он удостоился за вклад в промышленность страны еще в 1977 году, на пике строительной деятельности. Он гордился тем, что внимательные к титулам и прозвищам итальянские СМИ уже много лет именовали его в печати не иначе как с прибавлением “Cav.” – сокращенной формы титула “Il Cavaliere” (“рыцарь”). Ну, а теперь наиболее враждебно настроенные итальянские газеты насмехались над ним, величая его “Ex-Cav.”
