в действиях человека. Желание властвовать в самом широком смысле этого слова – основной стимулятор в его движении по жизни. Быть первым, быть признанным в определенной области и в определенном кругу, масштабы которых есть функция способностей и амбициозности индивидуума. А поскольку устремления различны – от благородных до преступных, то только поэтому никто больше не придумал объяснять свои действия разного рода внешними обстоятельствами (историческими и другими), как политики, в наибольшей степени подверженные стремлению к власти уже в общепринятом значении этого слова. А. Киви писал «у классиков надо заимствовать не те или иные положения, выводы или высказывания, несущие на себе печать иных исторических условий, а их пафос борьбы за счастье людей». Боюсь, здорово ошибался он: не те это люди. Те – лейтенант Шмидт, Сахаров и другие бессеребреники. Классики – борцы за прославление прежде всего своего я, борцы за власть, за славу героя, если не больше. Судить о них по болтовне на данную тему – грубейшая ошибка. Их действия прямо направлены на подчинение себе, а отнюдь ни на какую заботу об обществе и истории вне себя в ней.
Они, в отличие от массы, придумывают, или берут готовую, философию поведения в соответствии с поставленными перед собой целями, а не наоборот, как нас некоторые из них пытались учить. Законы властвования и управления едва ли изменились за всю известную историю человечества. Сутевая основа их была отработана человеком, когда он еще таскал с собой головешку для разжигания очага.
Остальная же масса верит этим разным политическим вывертам и живет, как сказал М. Пришвин, «в известной атмосфере обмана и легенды». Ее нужно учить действительным законам жизни, а не разного рода церковным призывам к добру и справедливости – основным атрибутам подчинения и эксплуатации малой кучкой одержимых в определяющей жизнь борьбе за место под солнцем.
Словесное отображение информации в отличие от математической формулы, особенно в части сложных систем, практически однозначно невозможно, а порой просто представляет из себя пустой набор слов – некий звон. Словами более или менее точно можно описать простейшие явления жизни, последовательный ход простых событий. И только в области критики слово вдруг почему-то оказывается вполне достаточным для точной передачи сути желаемого и адекватного его восприятия. Однако это лишь кажущееся расхождение в моей оценке информативности слова и фразы.
Дело в том, что критика, как правило, дискретна, касается отдельных частей явления и воспринимается вне всей совокупности. Она как процесс разрушения – исключительно проста и не требует особых приемов. А тот в свою очередь противоположен созиданию не только по форме, но и по содержанию. Построить одним топором мало, что можно. Сломать же – почти всё. Критика при надлежащем старании автора и определенных его способностях – безупречна. Конструктивные предложения вызывают вопросы, и тем большие, чем сложнее описываемое явление. Кроме того, критика по делу, а также в силу, видимо, упомянутой скоротечности жизни человека (и отсюда – психологически малоизменяемого восприятия им окружающего мира) весьма долговечна и, сделанная применительно к одной эпохе, подходит вполне приемлемо для совсем внешне иной ситуации. Сие, кажется, относится и к характеристике поведения человека. Пример тому – написанные Монтенем 400 лет назад «Опыты».
Можно отметить также, что самые убедительные и верные для нас философские изречения – есть те истины, что основаны на здравом смысле, подтвержденном многократно конкретным опытом и фактами жизни. Там же, где философия пускается в умозрительные представления, в прожектерские разговоры о будущем, она оказывается в положении гадалки, изречения которой базируются на вероятностном принципе свершения предсказуемого. Может быть, в крайнем случае, более «вероятном» в его вероятности свершения. Но чем грандиознее замысел, тем сильнее возможное отклонение от желаемого, ибо представления всегда априорны, а попытки их обоснования вне опыта и строгого математического доказательства ссылками на некую чисто философскую «теорию» – есть блеф. Всякого рода обоснования наших видений будущего – никчемны. Свежая мысль хороша сама по себе и люди, мыслящие и настроенные думать, в состоянии ее воспринять и дать ей свою оценку без дополнительных словесных пояснений, без помощи со стороны.
Должен оговориться, что здесь я имел в виду ту критику, что мне импонирует, которая относится к объективному анализу событий. Но как палка имеет два конца, а медаль оборотную сторону, так и критика критике рознь. И когда она делается в угоду навязчивой идее, то приобретает совсем иное звучание. Взять хотя бы статью Ленина «Пролетарская революция и ренегат Каутский» – непревзойденный образец литературного разбоя, панегирик доктринерству и беспринципности, где в угоду политическим амбициям черное превращается в белое с таким же успехом, как и наоборот (моя оценка статьи, а не личности самого Ленина, писавшего ее в атмосфере неуемного противостояния и всеобщего насилия). А этот Каутский, названный Лениным ученейшим кабинетным дураком, учителем гимназии, засохшим на повторении учебников истории, и даже слепым щенком, как бы в насмешку над своим оппонентом написал: "Любая попытка изменить ход истории оборачивается против самого субъекта исторического движения, его наказывает история, которая продолжает свой путь, как проявление железной необходимости". Верно. Превосходное понимание реальной действительности! Но ведь и к этой фразе можно прицепиться. Она неточна, ибо сама попытка – уже необходимость. Правда, она как маленький частный элемент и потому, естественно, не может отражать «необходимость» во всей ее совокупности и многообразии.
Довольно часто критика, кроме самой явной предвзятости, есть следствие, как уже отмечалось, неточности, неоднозначности словесных формулировок, их ограниченности в отличие от почти абсолютной конкретности, например, математического выражения. От органического недостатка слова, фразы в философских спорах порой больше эмоций, чем логики и смысла. Рожденные же из громких постулатов дела – есть мало что с ними связанное или из них вытекающее, а есть прямое проявление воли и силы людей.
Даже в физике, с ее неизмеримо более строгими законами бытия, невозможна постановка задачи вне определяющих ее решение граничных условий и определенных допущений. Тем более, вне указанного, вне человеческого фактора, групповых и личных интересов людей, времени и места действия, недопустимы рассмотрение и анализ каких-либо исторических событий. Любое утверждение вне того, кем оно сделано, в каких условиях, по поводу каких событий и т. д. – ничего нам дать не должно и выводов из него никаких сделать нельзя. Оно может стать полезным только тогда, когда мы будем знать полностью все обстоятельства внешнего порядка, которые потенциально могли воздействовать на данное утверждение. Полнота их и будет определять объективность рассматриваемого утверждения. Вот предельный пример абсурдности обратного. За то, чтобы строить, – 30% деловых людей, понимающих и способных строить, а
