Ознакомительная версия.
— Нет, не на все.
— У вас есть пределы. И у меня есть пределы. Для нас справедливость гораздо важнее закона. Русские проявляют высочайшие качества в годину испытаний. Вот тогда русский дух расцветает. Мы и европейцы разные, — продолжает Кот. — И дело не в том, что кто-то лучше, а кто-то хуже. У нас разные культурные подходы. Только там мог расцвести фашизм, основанный на непреодолимом неравенстве людей. Немцы времен Второй мировой были абсолютно уверены, что евреи не люди. Что славяне не люди. Они уничтожали нас спокойно и методично. Никогда людей не уничтожали так, как уничтожали их немцы. Дело было даже не в количестве, а в качестве. Они построили машину для уничтожения. Вы как относитесь к свиньям?
— Я отношусь к ним хорошо.
— Мы не испытываем к ним ненависти, когда забиваем на мясо. Мы не объявляем свиньям войну. Так же и немцы вынесли нас за пределы представления о человеке. У всех есть граница, за которой мы перестаем относиться с состраданием к живому существу.
— Кто за вашей границей?
— Тараканы и комары. Мы имеем право убивать свиней, — говорит Кот. — Потому что свиньи — это не мы. Но люди — это мы. Поэтому я не мог спокойно смотреть на то, что произошло в Одессе, на эту убитую молодую женщину из Горловки, которая лежала с оторванной ногой и обнимала мертвого младенца. Я сострадаю ей. Но я сострадаю и тем, кто в аэропорту, — произносит Кот. — Я искренне и сильно сострадаю тем и другим. Чем я отличаюсь от животного? Только одним. Я человек и знаю, что смертен. А животное не знает и живет как бессмертное.
— Тогда оно счастливо.
— Конечно! А человек знает о своей смерти, поэтому у него есть выбор между добром и злом. Но я вынужден защищаться, когда греко-католический священник на Майдане призывает уничтожать москалей, а западные украинцы молятся: «Слава тебе, Боже, что я не москаль». В глубинном русском мире такой подход невозможен. Наш подход основан на справедливости. Мы все равны. Поэтому в России, глубоко больной стране, происходящее сейчас на порядок здоровее того, что творится на Украине.
— Чем же мы больны?
— Тем, что становимся животными, — говорит Кот. — Мы хотим стать счастливыми и забыть о смерти. От мысли о смерти мы защищаемся материальным миром.
— Посмотрите на них, — перебиваю я Кота, показывая на мужчин. — Они в любую минуту могут умереть. За что они идут на смерть? — спрашиваю, вставая.
— Я не уверен, что способен это вербализовать, — отвечает Кот. — Пойдемте спросим у отца Бориса.
По дороге на базу Кот рассказывает мне притчу о бодхисатве, который плыл на корабле вместе с купцами, везущими великие ценности, предназначенные для строительства храма. Но плыл с ними и разбойник, вознамерившийся их убить и присвоить ценности. Прознав об этом, бодхисатва убил разбойника.
— Правильно он сделал или нет? — спрашивает меня Кот.
* * *
— Я немножечко плохо слышу, — предупреждает батюшка, наклоняясь ко мне гривой седых волос. Он одет в рясу и военную куртку. Говорит глубоким рыком, но сильно смягчает согласные, поэтому кажется, что он и грозит, и успокаивает одновременно. Голубые глаза его излучают свет. Мы находимся в информационном центре батальона «Восток», которым заведует Кот.
— Здесь у нас все просто. Война — это попущение Божие. Нельзя было дальше это терпеть.
— Терпеть что? — наклоняюсь к его уху.
— Общество катится в пропасть, — отвечает он. — Нужна была хирургическая операция. Иначе смерть.
— Во время операции кого отрезают — людей?!
— Хирургия — это не терапия. И не мы отрезаем. Но когда человек теряет связь с Богом, становится на сторону сатаны и превращается в исполнителя его воли, тут исчезает всякая возможность мирного сосуществования между людьми. Война — это когда люди не видят возможности мирного сосуществования. Но мы ни на кого войной не идем! Только гибель невинных может пробудить других людей, когда до них уже не доходят слова. Я надеюсь на это. Конечно, это очень больно… Я ведь только что с отпевания приехал, погиб молодой мужчина, ополченец Валентин. Ему ничего не надо было. Он просто отдал за нас свою жизнь. И этим многое можно оправдать. Но как оправдать тех, кто вчера обстрелял маршрутку? Для чего это было?
Кот включает компьютер, и на экране появляются первоклассники — белые рубашки, белые банты — таких мы видели вчера в школе. Но эти первоклассники сидят в школьном подвале и плачут. Их школу обстреляли. Одна из женщин на экране хватает девочку за руку и кричит: «Это ручка моей дочки! Посмотрите на нее, киевляне! У нее такая же ручка, как и у ваших детей!» Кот переводит внимательные глаза с меня на отца Бориса.
— Сейчас атакуют аэропорт, — произносит священник. — Мы долго терпели. А они все говорили, что это ополченцы стреляют по своим же домам. Бог им судья. Только ведь… они снова стреляют по городу.
— Вам исповедуются те, кто идет на войну. Как вы думаете, в каком состоянии сейчас находятся украинские военные в аэропорту?
— Очень простое у них состояние… Господь сказал своим ученикам: «Многие придут и будут рассказывать от моего имени. Судите их не по словам, а по делам их». Они думают, их устремления направлены на уничтожение нас, но на самом деле они уничтожают самих себя. Ведь мы их братья и сестры. Те, кто сейчас в аэропорту, — наши заблудшие братья.
— И чтобы вернуть их на истинный путь, их нужно убить? — я поворачиваюсь к Коту, и тот прикрывает глаза.
— Бодхисатва знал, что разбойник за предыдущие прегрешения попадет в ад, — тихо говорит Кот, и тугой на ухо батюшка сейчас не слышит его. — И там пребудет огромное количество времени. У бодхисатвы были заслуги, он подумал: лучше в ад попаду я. Он убил из сострадания к разбойнику.
— Судить может только Бог, — говорит батюшка. — А мы лишь оцениваем действия людей.
— Перед боем к вам приходят ополченцы. Они хотят выжить. Но вы, благословляя их, знаете, что вернутся не все. Бог не спасет их. Что вы думаете о Боге в тот момент, когда они не возвращаются?
— Нет! — протестует батюшка. — Нет! Все неправильно вы говорите! Я благословляю людей на победу, которая может быть достигнута ценой их жизни. И я им об этом честно говорю. Возможность быть убитым очень велика. И я… скрывать не буду, сам иду в бой вместе с ними.
— Но вы же не берете в руки оружие?
— К сожалению, беру, — тихо отвечает он. — У меня в одной руке крест, а в другой автомат. Я не собираюсь прикрываться канонами церкви. Я такой, какой есть. И Бог мне судья. Но вы поймите: не имею я морального права благословлять людей на смерть, не будучи рядом с ними.
— Вы убивали, батюшка. Это грех или не грех?
— Грех это или не грех? — повторяет батюшка. — Хочу, чтоб вы ответили.
— Не знаю.
— Правильно, — тихо соглашается он. — А этого и не надо знать. Это нужно делать. Ведь единственное, что нужно делать, чтобы победило зло, — не сопротивляться ему. Мы не можем допустить гибели тех, кто стоит у нас за спиной. Это шутка, конечно, и примите, пожалуйста, это как шутку, а не как иначе. (Что именно здесь шутка? Что батюшка в бой с крестом и автоматом ходит? Людей убивает? Или что-то другое? Не очень понятно.) Когда ребята просят у меня благословения: «Ну что, убивать, батюшка?», я говорю: «Не, ребята. Просто мочите их».
— Вы страдаете, батюшка?
— А я же вам говорю: на той стороне тоже люди. Я переживаю за них. Но война — она прежде всего в душе. Мы должны победить войну в душе.
— А у вас в душе война?
— У меня в душе скорбь, молитва и упование на Бога, — в этот момент Кот протягивает руку батюшке. Прикрыв глаза, они стоят какое-то время, сцепив в едином порыве руки, соединенные чем-то высоким и больным, перетекающим сейчас из одного в другого.
— Легко ли стрелять в людей? — открывает глаза батюшка. — В людей, которых не считаешь врагами, а считаешь братьями заблудшими? Это больно.
* * *
Машина движется навстречу закату, розовой полоской обозначившемуся в темнеющем небе. По обеим сторонам дороги виднеются каркасы обожженных строений. Неподалеку от Красного Луча блокпост, который вместе с ополченцами охраняет белый Ленин, одетый в каску, с георгиевской ленточкой на груди и гранатометом в руке. Рука ополченца в перчатке с обрезанными пальцами принимает мой паспорт.
— Наконец-то я держу его в руках, — торжественно сообщает он, глядя на красную обложку. — Это божественно. Скоро у меня будет такой же!
Дорога лежит на Дебальцево. Неподалеку от этого населенного пункта машина тормозит из-за огромной стаи воронов. Одни сидят на дороге, другие молча кружат. Машина едет медленно, сгоняя и объезжая птиц. Через несколько минут украинский блокпост.
Военный с красным лицом, направив автомат в сторону машины, с неразборчивым воплем выбегает из укрытия. Дверцы открываются. Слышатся крики. Несколько мужских рук хватают меня и сбрасывают в узкое бетонное углубление. Через несколько секунд дорога, еще недавно черная от воронов, становится белой от вспышек огня. Начинают работать «Грады».
Ознакомительная версия.
