подданного Третьего Рейха нужно оставить как есть.
Извините, если кого обидел.
03 мая 2012
История про то, что два раза не вставать
Продолжая нашу внутреннюю тему, о которой я уже сделал два замечания.
Я сделал странный вывод — если собрать сто человек и попросить их описать понятие "дизельпанк", большинство из них вспомнит о дирижабле. Почему так, я ещё не понял, но что-то с этими дирижаблями нечисто. Впрочем, есть такая история: у нас был такой родственник, очень красивый человек, капитан первого ранга Реммер. Так вот он как-то, шутя, выговаривал моему отцу: "Ну вот что ты за авторское свидетельство оформляешь? На антенну, которая расположена на ракете… Вот как я пишу: "Подводная лодка, которая отличается от всех существующих маленькой антенной, которая…" И вот этот дирижабль, как маленькая антенна, которая приделана к огромному количеству грелочных рассказов.
Дальше меня попросили прочитать рассказ "Другие берега".
Честно говоря, я сразу подумал, что это история про писателя Набокова, что летит на дирижабле "Гинденбург" в Нью-Йорк, и к нему подсаживается попаданец, уговаривающий надеть парашют. Но нет, урановые рудники (там сразу появляется "автомат с круглым барабаном", это видимо синтез "магазина" и "револьверов", впрочем "револьверные ручки" там тоже сразу появляются. И прекрасное "Я вколол вам тринитробутитропил! Если будете вести себя хорошо, дам вам сыворотку!". Но я не придираюсь, даже ко всем этим "Замочные зубья со скрежетом скрылись в бетон пола" — придирки эти редакторские, то есть, хорошо бы чувствовать словестные конструкции, а если нарушать принятый строй речи, то осознанно, для чего-то.
Тут я сделаю третье замечание, на всяких конкурсах принято издеваться над стилистическими и грамматическими ошибками — это очень правильно. Я раньше очень любил этих плюющихся и ругающихся помощников, потому что, читая их, сидел дома, и спокойно исправлял описки и ошибки. Это большая польза. (Правда потом, уже в "Новом мире", редакторы находили ещё горсть, потом ещё полгорсти находил корректор журнала, а спустя пару лет, корректор в издательстве (я клянусь, всё вносил!), щедро усыпал поля правкой. Но к чужим замечаниям об ошибках нужно относиться аккуратно. Во-первых, корректоры и редакторы иногда люди не очень образованные — например, мне как-то исправили (не в "Новом мире", конечно, а в "Если" цитату "На пригреве тепло, только этого мало" на "На припёке тепло…", а одному моему доброму товарищу поставили восхитительные кавычки "бритва "Оккама"" — кстати, почему в парфюмерно-жестяной индустрии нет такого бренда, совершенно непонятно. В любительской литературе и того пуще — прекрасно, что люди читают Розенталя, но иногда плохопереваренный Розенталь оказывает дурное действие. От него пучит и становится не по себе. Потому ещё не по себе, что язык сложное вещество, и переставь запятые классикам, поправь Гоголю лексику — такое выйдет, мама не горюй. Большая часть грелочников вслепую бы издевалась над Андреем Платоновым (Я этого не проверял, но несчастному Александру Грину они с моей подачи уже кричали "Если вы будете тщательнее работать и переписывать свои рассказы, то из вас, может быть, что-то получится". Одним словом — лишняя корректура никогда не мешает, но относится к ней надо осторожно.
Придерёшься тут к написанию "Дженерал электрикс" — а ну как, это так задумано, такая в этом мире General Electric Company. Такое смешение американского с нижегородским, когда водитель из Арканзаса кричит: "Работай, падла!". Это я ещё не дошёл до строчки: "Инспектор Эйбс сложился в форму, наиболее близкую к окружности". (Там ещё второй раз это сказано, для тех кто не понял про окружность с первого раза: "Эйбс часто и внезапно менял направление разговора, рассчитывая, что его собеседник не впишется в поворот и невольно раскроет что-то о конечном пункте своего путешествия, а может и о цели оного. Но тот вёл разговор безупречно, держа себя за воспитанного, почти светского простачка-балагура. А потом он, сославшись на духоту, опустил окно и очень мощно начал выталкивать инспектора за борт. Тот не ожидал такой силы в плечах противника, да ещё рука соскользнула в ответственный момент. Пришлось принимать форму окружности". Там ещё много оборотов типа "Выдержат ли горы такого наплыва посетителей? Что-то я не заметил инфраструктуры". "Вы что себе позволяете! — закричал он вниз. Но человечек был глух к пеняниям".
Это происходит вот почему — человек говорит на языке бытового канцелярита. Это совершенно нормально. Заставь его два раза переписать от руки "Другие берега" Набокова, то он будет писать "под Набокова" — помните, что я рассказывал про человека, который жрал чёрную икру и ею же гадил.
Для интересующихся перескажу кратко сюжет: в Америке один маньяк стрито огромного человекоподобного робота, но для того, чтобы он заработал нужны усы Сталина, усы Сталина как-то достают с помощью шпионки, робот заводятся, но тут прилетают красные и дают всем пиздюлей. Робот разваливается, видны титры "конец". Этот рассказ очень интересный — это пример того, как автор не контролирует сюжет. То есть, прорвало фановую трубу — и человек, чтобы хоть как-то вернуть стройность течению жизни, затыкает дырку тряпками, сапогами жены, диваном, телевизором, подшивкой "Нивы" за 1913 год. То есть — творит суетливое безумие, мечется от буффонады к комиксу, от пафоса к низовой речи. А суетится не надо — стой, получай свой фан.
Да — забыл. Дирижабль там есть. Куда без него.
Извините, если кого обидел.
03 мая 2012
История про то, что два раза не вставать
Продолжая прошлых заметок — раз и два, исполняя просьбу доброй Натальи Александровны, я решил прочитать ещё один рассказ.
Только добавлю к коллекции своих замечаний ещё одно.
Я посмотрел, как младофантасты сами и несколько расстроился — там как-то много апломба, но мало умения подложить кнопку на стул или намазать спящего автора зубной пастой. Это умение, кажется, утеряно.
А уж я знавал великих злословов — вот была у меня одноклассница — сказала одну небрежную (казалось бы) фразу, и спустя много лет на встречах выпускников я гляжу в лицо объекта злословия и отвожу в смущении глаза.
Кстати, чтобы два раза не вставать, следующий рассказ, который меня попросили прочитать, носил длинное название "Rock-lament of broken heart and thing from another world".
Битва коротких предложений.
Это, кстати, мечта редактора — тогда текст легко сокращать.
Сокращу и я:
"И слава богу, я тут не один. А с тобой. И я люблю тебя, милая. Моя фамилия неизвестна людям. Ее не зачитают
