Государственными делами Михаил почти не занимался, за него правили более волевые и энергичные родители. Вынужденная бездеятельность и малоподвижный образ жизни скоро сказались на его здоровье: он так «скорбел ножками», что не мог передвигаться самостоятельно, его возили на специальной повозке. «От „многого сидения“, — пишет историк Пресняков, — организм слабел. Под конец жизни врачи отмечали в нем „меланхолию, сиречь кручину“».
Великий Новгород. Памятник «Тысячелетие России». 1862
Дмитрий Пожарский, Михаил Романов и Козьма Минин
Но при всем тусклом, безрадостном существовании он сохранял мягкий, добрый характер и удивительную человечность. Предания донесли до нас его огромную любовь к цветам: «Царь Михаил много тратил казны на выписку из-за границы редких растений для своего сада; для него впервые ввезены в Россию садовые розы, красота и аромат которых не были до него у нас известны».
В 49 лет, уходя из этого мира, он оставил о своем царствовании противоречивую, невнятную память, но при этом тихую, успокоенную Россию.
«История ничему не учит, а только наказывает за незнание уроков», — предостерегал Василий Осипович Ключевский. Сегодня 4 ноября для многих лишний повод подискутировать о патриотизме, национальном самосознании и единстве народа. Но никогда еще подобные вопросы не решались разговорами и политическими шествиями. История 400-летней давности недвусмысленно дает понять: подлинное единство рождается жертвой, большой или маленькой, которую каждый член общества готов принести на алтарь Отечества.
«Среди долины ровныя…»
(Светлана Обухова)
В 1880 году в доме Ивана Шишкина на Пятой линии Васильевского острова наконец-то поселилось счастье. Оно пришло вместе с Ольгой Лагодой, теперь Шишкиной, одной из первых тридцати женщин, принятых на обучение в Академию художеств. Ольга, как и Иван Иванович, очень любила природу и умела уловить и передать в рисунке прелесть и очарование самого обычного лопуха или невзрачного вьюнка. «Пейзажи цветов и трав» — так называл Шишкин лирические работы жены и радовался ее успехам больше, чем своим. Два художника, два любящих человека, они удивительно понимали и чувствовали друг друга.
Но через год все вдруг оборвалось. Ольга умерла. Несправедливой и жестокой казалась Ивану Ивановичу ее смерть, ведь Ольга была так молода, так талантлива, так счастлива… «Я как ни борюсь и мужаюсь, но тоска и обида гнетет и давит меня», — жаловался он в письме старинному другу. День тянулся за днем, месяц за месяцем, а боль не утихала. И через год его сердце сжималось и плакало, вспоминая Ольгу, как в первые дни…
Но в нем жила могучая творческая сила и, словно родниковая вода, питала душу, не дала сломаться. Иван Иванович снова начал надолго уходить в свои любимые леса и поля, снова начал рисовать и каждый раз возвращался домой с кипой этюдов.
Портрет кисти И. Н. Крамского. И. И. Шишкин. 1880
В один из дней он шел по долине, раскинувшейся от края и до края. Справа петляла, сверкая серебром, быстрая речка. Парило. От зноя поникли травы. Горизонт уже начинал синеть, слышались глухие раскаты грома: приближалась гроза. Собиравшиеся в тучи облака прочертили по земле резкие тени. А прямо перед художником, ярко освещенный солнцем, возвышался дуб-исполин. Казалось, в полнеба раскинул он свои сильные ветви и стоял неподвижно, не шевелил листвой, замер в ожидании грозы.
Среди долины ровныя,
На гладкой высоте,
Цветет, растет высокий дуб
В могучей красоте —
Вдруг вспомнились Ивану Ивановичу слова старинной песни. Сколько веков рос здесь этот исполин, сколько гроз видел, сколько ясных, тихих дней. И все один… один…
…Взойдет ли красно солнышко —
Кого под тень принять?
Ударит ли погодушка —
Кто будет защищать? —
Слова песни, казалось, звучали в нем сами собой —
…Где ж сердцем отдохнуть могу,
Когда гроза взойдет?
Друг нежный спит в сырой земле,
На помощь не придет!..
Песня, природа и душа человека словно слились в одно.
В могучем дереве художник узнал собрата по судьбе, увидел самого себя. Ведь и ему Бог определил одиночество, не только на личном пути. Среди художников Иван Иванович был такой же одинокий дуб — все признавали его творческую мощь, а любви к русскому пейзажу, верности живописной традиции не понимал никто…
Но как спокоен и благороден был его дуб-брат. Колючие метели, ветры, дожди, засуха не сломили его, а только сделали устойчивее, упорнее; беды и невзгоды искривили ветви-руки, но и наполнили их силой. А солнце — солнце пропитало светом, одарило красотой. Дорога, сбегая с пригорка, вела прямо в его объятья, и дуб оберегал каждого, кто к нему приходил, от палящих лучей, дарил тень и прохладу. И даже гроза не страшна была человеку, нашедшему защиту под кроной этого богатыря! Не так же ли и русская душа? Она выдержит все и все преодолеет. И одарит тем, что есть у нее, каждого…
Родная природа приняла художника, утешила и вернула к жизни — в 1883 году, на 11-й выставке передвижников, Иван Шишкин представил свою новую картину «Среди долины ровныя…», одновременно и пейзаж, и автопортрет. С нее начался расцвет в его уже зрелом творчестве — в нем во всей своей красоте и глубине предстала русская природа и русская душа.
А эту песню, говорят, возрожденную из забвения Шишкиным, очень любила его великая соотечественница и современница Елена Петровна Блаватская.
Вопрос и ответ
(Илья Барабаш)
Есть картины, которые скрывают в себе неизмеримо больше, чем кажется посетителю музея, бросающему на них беглый взгляд. Оценив яркость красок, верность глаза и руки художника и в легком недоумении насчет смысла изображенного, он отходит от нее к следующей. И через несколько минут уже не помнит ни имени художника, ни названия, ни смысла…
Речь пойдет об одной из таких картин в Русском музее в Санкт-Петербурге. «Вопрос и ответ» художника Стефана Бакаловича. Созданная по мотивам романа Генриха Сенкевича «Камо грядеши», она напоминает о событиях великих, забытых, ставших почти мифом. Но не стоит воспринимать ее просто как иллюстрацию к эпизоду из романа, в ней отражена вся его суть.
Кто эти люди, стоящие перед нами? Когда было это? Вчера или две тысячи лет тому назад? Какая разница, если их вопросы и ответы звучат так, как будто задаем их мы сами и сами ищем ответ? Весь мир знает Тристана и Изольду, Ромео и Джульетту… Послушаем же удивительную историю Марка и Лигии, и если мы вновь не задумаемся о своей любви и о своей жизни, то Бог нам судья.
Так что за вопрос и что за ответ? Не нужно быть большим психологом и знатоком душ человеческих, чтобы понять, о чем может спрашивать этот мужественный юноша, похожий на языческого полубога, пытаясь заглянуть в глаза прекрасной девушки, на закате в римском садике у фонтана… Но ответ, какой ответ дает она ему? Мы, зрители, всматриваемся в ее лицо, мы силимся разгадать, что за странную фигуру вычерчивает она на песке тростинкой… Рыба? И так же, как Марк Виниций, мы размышляем и никак не можем взять в толк, при чем здесь эта рыба. Но Лигия смотрит на нее, а не на Марка, стало быть, знак важен, и боюсь, ее ответ не сулит скорого успеха нашему герою. И все же, почему рыба? Кто знаком с самим романом, помнит, что речь в нем идет о первых годах христианства. Еще жив апостол Петр, возвещающий Риму новую веру, нового человека и новый мир. Это его слова, обращенные к Спасителю: «Куда идешь, Господи?..» — стали названием романа. Рыба, символ Христа, была знаком узнавания между первыми христианами в то время, когда за эту новую веру можно было поплатиться головой, когда вера переворачивала душу и сердце, переворачивала весь мир и воистину преображала человека ветхого, обыденного и жестокого, для которого боги были лишь риторическими фигурами, в человека нового, любящего.
C. Бакалович. Вопрос и ответ. 1894
«Вздумай он следовать этому учению, размышлял он, ему пришлось бы отречься от своих мыслей, привычек, характера, от всего, что составляет его натуру, сжечь все это дотла, после чего заполнить себя какой-то совершенно иной жизнью и новою душой. Учение, приказывавшее ему любить парфян, сирийцев, греков, египтян, галлов и бриттов, прощать врагам, платить им добром за зло и любить их, казалось ему безумным, но одновременно он смутно чувствовал, что в самом этом безумии есть что-то более могучее, чем во всех прежних философских учениях» — так описывает Генрих Сенкевич мучения Марка, стоящего перед выбором.
