Андрей Крустер-Лебедев и Алеся Троянская
Алик: «Это была поздняя осень, а второй концерт состоялся уже зимой. Опять же все концерты в то время граничили с криминалом, потому что эти сейшены не были какими-то официальными концертами, с флаерсами, афишами…»
Крустер: «Но если разобраться, у нас уже тогда сложился профессиональный коллектив. Мы начали с того, что наши друзья, которые просто любили нашу музыку, на свои деньги собрали для нас репетиционный аппарат. Ещё у нас появился специалист по отмазке. Если приходят к нам, допустим, из органов: «Кто здесь главный?» – человек встаёт и говорит: «Ну, я!» А человек этот лежал в дурдоме, по статье. Это – Артур Гильдебрандт, царствие ему небесное!
У нас был автобус с телевидения, на борту которого была магическая надпись „Телевидение”. У нас был хороший концертный аппарат, который нам ставил – тоже царствие ему небесное! – Ширкин Володя».
Алик: «Володя Ширкин был очень известным человеком, он работал звукорежиссёром у Магомаева. И каждый, кто хотел сделать концерт, обращался к нему за аппаратом. Эта аппаратура по тем временам стоила огромные деньги, но для нас он выставлял любой комплект аппаратуры, причём брал с нас всего 150 рублей за концерт».
Крустер: «Итак, второй концерт состоялся в Загорянке».
Алик: «Но я хочу вернуться немножко назад. Когда мы уже нашли Лужайку, нашли Шелла, то есть не нашли, а соединили, ведь Шелл-то был наш старый барабанщик, то мы начали думать, как нам назвать группу: „Млечный Путь” или „Смещение”. И мы чуть ли не начали бросать жребий, но в конце концов решили назваться „Смещением”».
Крустер: «Честно говоря, я не очень хотел, чтобы группа называлась „Млечный Путь”. Я хотел, чтобы название было в одно слово, чтобы его можно было скандировать. У меня было несколько вариантов названия: „Бедлам”, „Бардак”, „Таран”… А потом, когда ты, Алик, сказал, что, мол, давай назовём „Смещением”, я понял: вот она, фишка-то! Мы попали в точку с этим названием, и эта мулька способствовала нашей затее. Чувствовалось, что смещение действительно происходит».
Алик: «„Смещение” – это название моей самой первой, ещё школьной группы. Когда-то давно это название придумал мой старый барабанщик Лёша Желманов. Мы не хотели играть хард-рок, как все, поэтому нашей музыке было присуще смещение».
Крустер: «У нас была программа, состоявшая из 10–15 песен. Там были хорошие вещи – „Рикошет”, „Дорога в Рай”. Тексты в основном писал я, помогал Юра Камышников, а несколько текстов было Серёги Жарикова, которые я немного переделал, – „Вторая смерть”, „Голодная чума”. Но самые главные наши хиты – „Рыбы” и „Яма”. В „Яме” пелось так:
Заигравшиеся дети
Могут кровь пустить планете,
Разобрать всё по частям —
Беззаботных море там!
Или:
Заметавшаяся стая
Одного всегда сжирает,
Был он прав иль виноват!»
Алик: «Пусть это было немножко наивно, но это же не стихи, а песни для рок-группы».
Второй концерт
Алик: «Андрей жил в то время в Загорянке. Как-то он приезжает зимой и говорит, что договорился сделать второй концерт в местном клубе около станции, в деревянном заброшенном здании».
Крустер: «В те времена люди ещё выезжали за город на концерты, это было вполне нормальное явление. Я договорился, что за четыре микрофона и сорок билетов они нам сдадут помещение. А микрофоны какие! Даже не биговские! Обычные советские! Они говорят: „У нас тоже группа, нам микрофоны нужны!” Ну ладно! Четыре микрофона и сорок билетов? Нет проблем. Короче, договорился я об этом концерте. А в те времена билеты в Москве на такие концерты в среднем стоили 1 рубль 50 копеек, 2 рубля, самое большое – 2 рубля 50 копеек. А мы сделали – 3 рубля 50 копеек! И не то чтобы мы решили обогатиться, просто повысили ставку: кто хочет – тот придёт».
Алик: «Мы сами сделали билеты, разрезав пополам открытки и поставив на них штамп, договорились с Ширкиным и автобусом. Шелудченко по такому случаю новые тарелки купил. И вот завезли аппарат в какой-то совершенно жуткий клуб с низкими потолками, готовыми вот-вот обвалиться…
А музыканты собрались не прямо перед концертом, мы готовились с ночи: жили и киряли все вместе на одном флэте».
Крустер: «Конечно, а то вдруг кто-то пропадёт! Итак, мы приехали, начали настраиваться. Представь: раннее утро, неплохой денёчек. Суббота, по-моему, была. Небольшой морозец. В феврале это происходило, как раз у меня в этом месяце день рождения. Народу никого, лишь собаки ленивые зевают. Магазины на станции только-только начали открываться. Автобус рейсовый подошёл: пять человек в нём было всего. И вдруг подъезжает из Москвы на электричке целая орда: „Где магазин?!” Тут же скупается весь портвейн, водка и пиво, и все в экстазе, и эта толпа вбегает в местный Дом культуры, и мы начинаем играть так, что у этого Дома культуры крыша приподымается. Директриса в ужасе, она-то думала, что это будет просто концерт, а тут – рёв, скрежет, вой, крики бешеные… Два первых ряда просто убитых лежало, помнишь, Алик?»
Алик: «Причём концерт был выстроен по тем временам очень профессионально: сначала выскакивал барабанщик и играл какой-то брэк, а потом выходили мы с Андреем, я с одной стороны, он – с другой. Никогда такого не было, как сейчас:
– Давай настроим „бочку”!
– Давай!
Потому что настройка отвлекает и расхолаживает народ. Никогда у нас не бывало саундчека в тот момент, когда народ уже сидит в зале! Концерт начинался настолько неожиданно, что первые ряды просто убивались, а покойный Ширкин говорил, что за такую музыку надо давать молоко за вредность».
Третий концерт
Крустер: «Итак, мы переходим к третьему концерту. Ивантеевка была в то время спорной точкой. Нас пригласили там выступить, когда кто-то не смог или отказался. Так что этот концерт устраивали не мы сами, а двое ребят – Оля и Валера. Аппарат был, разумеется, Ширкина, автобус – телевизионный. И вот едем мы и рабочие Ширкина – их было 6 человек, и среди них – Игорь Замараев, известный человек, у него потом была своя студия в Московском Дворце молодежи, а тогда он у Ширкина был простым рабочим. Они радовались, потому что они, молодые ребята, работали у Магомаева, и хоть там было всё в порядке, но тянуло-то их к нам! И все предвкушали, что вот сейчас будет праздник!
А люди тогда приезжали на концерт часа за три до его начала и сидели, волновались и ждали: приедет группа или не приедет?»
Алик: «Надо отдать должное публике того времени, ведь группа тогда могла не приехать вовсе или опоздать на пять-шесть часов. Им объявляют: группа на подходе – и все ждут, подогревая друг друга напитками и всякими рассказками».
Крустер: «Мы все были тогда как единое целое. И в принципе слушали-то все одну музыку. Не было затыка, как сейчас, что я вот слушаю что-то одно и другого не хочу. И вот нас пригласили туда. Зал был набит битком. По-моему, мы в первый раз там использовали дым. Это было очень эффектно!»
Алик: «В принципе у нас и раньше был дым, но другой – сухой лёд, а здесь был использован жидкий азот».
Крустер: «Целый чан с жидким азотом! И где только они его достали?»
Алик: «Всегда вокруг музыкантов находились люди, которые хотели сделать сейшен по кайфу. Чтобы был дым, чтобы был хороший свет. И это было их дело, вся инициатива шла от них: а вот мы хотим сделать вам дым на концерте! Чтобы сейшен получился классный. Мы все работали на один концерт, на сейшен (не было тогда такого слова – „концерт”), чтобы все было клёво».
