Ознакомительная версия.
612. См. прим. 603.
613. Steenberg S. Wlassow. S. 222; Поздняков В. Андрей Андреевич Власов. С. 440, 446.
614. Blumenson M. The Patton Papers. Vol. 2. P. 696.
615. Там же. P. 701; См. прим. 604; Auský S. Vojska generéla Vlasova. S. 170; Ауски С. Предательство и измена. С. 216.
616. Архипов А. Воспоминания. С. 26. // Архив автора.; Поздняков В. Последние дни. // Голос Народа, 1951, № 34.
617. Auský S. Vojska generéla Vlasova. S. 193, см. также: Ауски С. Предательство и измена. С. 235, 247–248, на основе американских документов.
618. Швеннингер Г. Отчет. С. 26 (на нем. яз.). // IfZ.
619. Auský S. Vojska generéla Vlasova. S. 206, 195; Ауски С. Предательство и измена. С. 263, 249, 264.
620. См. прим. 605; Поздняков В. Как советчики захватили генерала А. Власова. // Новое Русское Слово, 16.10.1962.
621. См. прим. 606; История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941–1945. Т. 5. С. 328–329; Конев И. Сорок пятый. С. 259; Матронов П. За злату Прагу. С. 95–96; Перн Л. В вихре военных лет. С. 110; Штеменко С. Генеральный штаб в годы войны. Кн. 2. С. 448–449.
622. Auský S. Vojska generéla Vlasova. S. 244, 198; Ауски С. Предательство и измена. С. 253, 310. Полковник Пол М. Мартин был заместителем начальника штаба 12-го корпуса, см.: Dyer G. XII Corps. P. 534. Б. Суварин пишет, что «поступок ответственных американцев», выдавших Власова, «которого нужно было отдать под беспристрастный суд на Западе, Сталину, т. е. его палачу», «нельзя оправдать ничем» (Souvarine B. Stalin. S. 624).
623. Койда С. Запасная бригада. // Архив автора; Кап. Б.Н.П., Последние дни РОА (в газете «Наша Страна»). // BA-MA. MSg 149/8.
В то время как около 20 тысяч человек из северной группы РОА (главнокомандующий и 1-я дивизия) в большинстве своем уже находились в советских руках, части, насчитывавшие 25 тысяч человек южной группы (армейский штаб, офицерский резерв, офицерская школа, 2-я дивизия, запасная бригада, батальон охраны, строительный батальон и другие подразделения), были сконцентрированы американцами в Кладенске Ровне – Фридберге, а после 26 мая 1945 г. – в Ландау (Бавария). Сами солдаты ощущали себя военнопленными или – поскольку охрана в первые недели почти полностью отсутствовала и офицеры даже продолжали владеть своим ручным огнестрельным оружием – интернированными американской армией. В целом великодушное обращение со стороны лагерных властей и, к тому же, благожелательные, хотя и не полномочные заявления американских офицеров, что все военнослужащие РОА будут демобилизованы и переведены в гражданский статус, вызывали поначалу уверенное настроение и питали надежду, что идею Освободительного движения удастся сохранить и в изменившихся условиях [624].
Уже в первые дни пленения в Кладенске Ровне офицеры армейского штаба собрались с несколькими присутствовавшими членами КОНР, чтобы создать политический руководящий орган, преемника Комитета освобождения [625]. Председателем во вновь созданном органе, который, разумеется, представлял собой лишь импровизацию, порожденную ситуацией, стал бывший начальник офицерской школы РОА генерал-майор Меандров, который уже был командующим в отсутствие Трухина. Его заместителем стал бывший начальник оперативного отдела армейского штаба полковник Нерянин, другими членами были: полковник Богданов (ранее начальник штаба 2-й дивизии), полковник Богун, майор Чикалов (ранее начальник контрразведки армейского штаба), майор Конев, полковник Денисов (ранее начальник организационного отдела армейского штаба), подполковник Грачев (ранее начальник разведывательного отдела армейского штаба), капитан профессор Гречко, подполковник Корбуков (ранее начальник отдела связи армейского штаба), полковник профессор Новиков (ранее начальник санитарного отдела армейского штаба), майор Музыченко и майор Тархов.
Прошения по адресу американцев позволяют заметить на первой стадии плена еще далеко идущие ожидания в отношении возобновления политической деятельности. Тексты написанного в эти дни меморандума генерал-майора Меандрова и его приказа № 15 не сохранились, но по содержанию они, видимо, соответствовали письму, которое генерал-майор Бородин, старый эмигрант, командир Донского казачьего полка группы Туркула, направил 20 мая 1945 г. из лагеря пленных Бишофсхофен «Главному командованию американских и английских вооруженных сил в Германии» [626]. Оно, как и ряд аналогичных документов, характеризуется двумя моментами. Во-первых, продолжающейся и неослабевающей враждебностью к диктатуре большевизма в России и, во-вторых, столь понятным теперь стремлением подчеркнуть антагонизм между Русским освободительным движением и национал-социалистической Германией и причислить первое к идейному миру демократических устремлений. В этом духе утверждается, что давно в действительности существующее русское движение сопротивления получило возможность «открытой идейной и вооруженной борьбы» с советской системой только в результате германо-советского конфликта. Дескать, союз с Германией был в сложившихся условиях «исторически и логически неизбежен», т. к. лишь он мог предоставить необходимую материальную и организационную помощь. Однако Германия, мол, в сущности, всегда относилась к Освободительному движению с недоверием и потому препятствовала созданию политических организационных форм, а также не предоставляла оружия в требуемом объеме. Но, несмотря на эти малоблагоприятные условия, главнокомандующему генерал-лейтенанту Власову и КОНР удалось выявить «громадный потенциал антибольшевистского освободительного движения», а также освободить множество русских людей из немецкого плена. Офицерам и солдатам РОА, считавшим самих себя борцами за свободу для новой России, теперь, после войны, невозможно вернуться на родину, т. к. это означало бы их «физическую или гражданскую смерть». Поэтому генерал-майор Бородин высказал просьбу о гарантии личной безопасности и достойного человека существования без немецкой опеки, он просил также разрешить как можно быстрее установить связь с главнокомандующим и с еще существующим, как считалось, Комитетом освобождения.
Отмежевание от прежнего немецкого союзника, нашедшее теперь столь сильное выражение, плюс подчеркнутое желание установить в России такие условия, которые господствуют и в демократических странах, – «справедливость и социальный мир», далее стремление к «братскому сотрудничеству с другими народами Старого и Нового света» – это было искусное приспособление к требованиям начинающегося послевоенного периода. Правда, русские могли с полным основанием сослаться на то, что подобные цели были провозглашены уже в Пражском манифесте от 14 ноября 1944 г. Однако, когда Бородин и другие, не переводя дыхания, заявляли о готовности тотчас снова взять в руки оружие для «защиты культуры всего человечества от ужасной и постоянной угрозы большевизма», они упускали из вида решающий момент. А именно, то, что военный союз с СССР в это время еще был незыблемым и западные державы видели и своего врага в каждом, кто выступал против сталинского режима.
Поэтому все попытки привлечь на этой основе к Русскому освободительному движению политические симпатии США и Великобритании были заведомо обречены на неудачу. Не позднее 6 июля 1945 г. и генерал Меандров счел попытку продолжить политическую работу в прежнем духе бесполезной. Теперь речь могла идти лишь о жизни и свободе солдат РОА. Стремясь отвратить непосредственно угрожавшие им опасности, Меандров, а также генерал-майоры Ассберг и Севастьянов из армейского штаба придавали огромное значение сохранению в полном объеме военной организации и внутреннего порядка в нынешней «Группе войск РОА во главе с генералом Меандровым» [627]. Например, офицеры по-прежнему носили свои знаки различия – теперь, по возможности, русского образца. Строго практиковалось обязательное отдание чести. «Организованность, дисциплина, внутренний порядок… сверх того трудолюбие, инициатива и честность, – заявил Меандров 4 июля 1945 г. на собрании офицеров и солдат, – вот средства, чтобы добиться признания американцами в качестве фактора, полезного для оккупационных войскы» [628]. Поначалу, видимо, и казалось, что ожидания оправдываются. Генерал-майор Бородин, переселившийся 30 июня 1945 г. в лагерь Ландау, с похвалой отмечал привлекательный и дисциплинированный облик солдат РОА, в противоположность своим собственным, уже несколько распустившимся людям. Это, очевидно, производило определенное впечатление и на американцев. В июле 1945 г. – но, вероятнее, еще в мае – полковник Хенфорд доверительно спросил Меандрова, как бы тот отнесся к отправке войсковой части РОА на Дальний Восток с целью участия в войне против Японии. Казалось, здесь приоткрывался выход. Вопрос стал предметом широкого обсуждения ведущих офицеров, которое в конечном итоге привело к однозначному решению принять подобное предложение, но одновременно настоять на том, чтобы было образовано собственно русское войсковое соединение под национальным командованием. Возражений не последовало и против использования власовских частей в тыловых службах американской оккупационной армии, вопрос о котором вентилировался, видимо, в то же время.
Ознакомительная версия.
