тематику АУЕ.
— В параграфе VI. 4 уже описывался инцидент в селе Байгул Чернышевского района Забайкалья в начале ноября 2019 года. Местные жители пожаловались на терроризирующую их банду. В частности, в СМИ подробно описывалось нападение на дом одного из местных жителей. Из четверых участников банды двоим было меньше 18 лет. Один из лидеров банды заявлял, что собирает деньги на «общак» для тюрьмы. Этот человек не был судим ни разу; по мнению одного из пострадавших, преступник тратил собранные деньги на себя. Иначе говоря, наличествовали два признака, по которым принято применять бренд АУЕ к новостным событиям: половина преступников были несовершеннолетними, и лидер заявлял, что сдает деньги в тюремный общак. Видимо, этого журналистам показалось достаточно, чтобы говорить об «АУЕ-банде» [563]. Последующее расследование привело к взвешенному решению, что речь можно вести о конкретном преступлении, а не о деятельности некоего «движения»: «В итоге — есть побои, проникновение в жилище, вымогательство. А АУЕ — нет» [564].
— 25 ноября 2019 года на Lenta.ru появилось сообщение об инциденте в Сургуте: школьницы избивали сверстницу [565]. Через день новость была переведена на новый уровень — преступление было представлено уже как деятельность АУЕ, что отразилось в заголовке: «Жестоко избившие сверстницу российские школьницы оказались поклонницами АУЕ». Утверждение было сделано, видимо, исключительно на основе того, что «школьницы подписаны на группы в соцсетях, которые пропагандируют АУЕ-движение, а также слушают блатную музыку» [566]. Согласно такой журналистской логике, любой подросток, в аккаунте которого встречаются ссылки на «криминальные» ресурсы и «блатную музыку», является «поклонником АУЕ».
Представление частного как типичного
Представление частного как типичного — одна из когнитивных ошибок осмысления социальной реальности. Восприятие наблюдателя (журналиста, чиновника, социального работника) построено так, что он обращает внимание прежде всего на яркие случаи, демонстрирующие некую экзотичность или, если речь идет о социально проблемных явлениях, вызывающие озабоченность. Но эти случаи не всегда отражают общую тенденцию, они могут быть частными явлениями, на основе которых нельзя делать обобщения [567]. В то же время многие публикации построены именно на нагромождении частных случаев, которые волей автора представляются как элементы единого целого и (следующий логический ход) как проявления единого «движения АУЕ»; в качестве показательного примера такого выстраивания аргументации можно привести статью А. Тарасова в «Новой газете» [568], оказавшую большое влияние на формирование представления об АУЕ в средствах массовой информации.
Рассмотрим два инцидента, которые имели наибольший общественный резонанс при обсуждении темы АУЕ [параграф I.3] — конфликт в Челябинске 27 мая 2017 года и хулиганство в Санкт-Петербурге 24 августа 2018 года. Оба этих эпизода интерпретируются журналистами как проявление криминализации молодежи и набирание «движением АУЕ» мощи в ранее благополучных регионах.
— Конфликт в Челябинске явно имел частный характер — подростки проявляли агрессию против полицейской машины, они действовали толпой, спонтанно, какого-либо руководства не было видно. Агрессия была кратковременной и не распространялась за пределы недолгого конфликта. Хулиганствующие подростки были пьяны и раздражены вполне конкретным событием (кстати, вызывает сомнение сопоставимость суровой уголовно-тюремной эстетики и этики с легкомысленным праздником красок Холи). Среди подростков не было «трудных». Особенность ситуации, заострившая на ней внимание и выделившая ее на фоне других подобных инцидентов, в том, что хулиганы зрелищно девять раз проскандировали «АУЕ!». Только это позволило определить ситуацию как связанную с модной темой АУЕ и представить ее как суперзначимую, показательную и типичную.
— Инцидент в Санкт-Петербурге тоже имел частный характер: несколько подростков проявляли агрессивность по отношению к прохожим; это были спонтанные действия, подогретые алкоголем; подростками никто не руководил, за ними не стояло никакой организации. Собственно, агрессию проявляли двое, один из которых ранее привлекался за кражу. Насколько можно судить по сообщениям СМИ, к деятельности «движения АУЕ» происходившее было отнесено только потому, что один из хулиганов постил в своем аккаунте какие-то предосудительные изображения. К сожалению, были, есть и будут трудные подростки, склонные к криминалу; в 2018 году в Санкт-Петербурге было выявлено 517 несовершеннолетних, совершивших преступления, в том числе тяжкие — 113 чел., особо тяжкие — 47 чел. [569] Но почему-то именно хулиганство 24 августа оказалось в центре общественного внимания и вызвало алармистские суждения о росте подростковой преступности. В Санкт-Петербурге ежедневно совершается множество преступлений, и не потому, что это криминальный город, а потому, что это город большой. Но эти преступления не попадают в новостную повестку и не вызывают повышенного ажиотажа, поскольку они не привязаны к скандальной теме АУЕ. Здесь же частный случай хулиганства оказался поводом для обобщения, что «движение АУЕ» якобы достигло в своем распространении северной столицы.
Таким же образом можно рассмотреть и большинство других случаев, которые чиновники и журналисты представляют как примеры деятельности «движения АУЕ». Как правило, все это частные случаи, каждый из которых обусловлен набором объективных причин и никак не связан с каким-либо «движением».
Манипуляции численностью
Как уже неоднократно говорилось выше [параграфы VII.1, VII.2], одним из признаков моральных паник является значительное количественное завышение показателей опасности. В случае «движения АУЕ» таковое тоже присутствует — об опасности этого «движения» говорят даже на фоне небывалого снижения преступности [параграф VII.3]. Трудно сказать, насколько точно ощущают численность «ауешников» рядовые граждане, но можно оценить, какими цифрами манипулируют моральные предприниматели, высказывающиеся на эту тему.
17 августа 2020 года журналисты со ссылкой на «источник в правоохранительных органах» сообщали, что «движение АУЕ» имеет «34 тыс. активных приверженцев в 40 регионах, из них до 40 % — подростки в возрасте 13–17 лет» [570]. Эти неофициальные цифры впоследствии воспроизводились в многочисленных публикациях по теме. Но кто входит в число «активных приверженцев»? Малолетние преступники, систематически занимающиеся криминальной деятельностью? Или несовершеннолетние, состоящие на учете в правоохранительных органах? Или сдатчики «грева»? Совершено непонятно, какова методика подсчета, давшего цифру, озвученную «источником в правоохранительных органах», тем более что есть данные об отсутствии какой-либо статистики еще в 2017 году [571].
Возникает подозрение, что подсчет был осуществлен методом наименьшего сопротивления — через сеть «ВКонтакте». Косвенно на это указывают, например, данные по Саратовской области. 25 марта 2020 года на заседании Саратовской областной думы начальник регионального ГУ МВД Н. И. Трифонов сообщил, что «по сведениям полиции, в Саратовской области насчитывается 574 человека, в том числе 296 несовершеннолетних, вовлеченных в деструктивную деятельность неформального прокриминального движения „АУЕ“» [572]. Также он сообщил, что «полиция выявила 201 ссылку
