Ознакомительная версия.
В Полоцке Александр I покинул армию и быстро уехал как раз в Москву. Его с самого начала убеждали уехать и семья, и высшие сановники империи. 12 июля 1812 года император Александр I прибыл в Москву.
15 июля 1812, в Слободском дворце собралось московское дворянство и купечество. Что характерно, представители благородного и купеческого сословий были размещены в разных залах. Действительно. Россия полыхает, но не мараться же о «длиннобородых», о всяких там сиволапых.
Все участники собрания рассказывали о бурных патриотических манифестациях. Сергей Николаевич Глинка вспоминал: «Жалостью сердечной закипели души русского купечества. Казалось, что в каждом гражданине воскрес дух Минина. Гремел общий голос: «Государь! Возьми все — и имущество, и жизнь нашу!» Вслед за удалявшимся государем летели те же клики и души ревностных граждан»[129].
Один помещик в приступе патриотического восторга закричал царю: «Государь, всех бери — и Наташку, и Машку, и Парашу!» Это возложение гарема на алтарь Отечества — тоже ведь легко счесть эксцессом...
Немедленно был составлен комитет по организации московского ополчения, состоявший из Аракчеева, Балашова и Шишкова, председательствовал в котором Федор Васильевич Ростопчин.
Комитет выработал положение об организации московского ополчения, впоследствии послужившее образцом для других губерний, в том числе Петербурга.
Никто не собирался спрашивать, собираются ли вонючие мужики воевать. Благородное сословие уговорилось выставить одного ратника с десяти душ своих крепостных. Каждый ратник да будет обеспечен продовольствием на три месяца. Для ополченцев устанавливалась особая форма: русские серые кафтаны длиной до колена, длинные шаровары, рубашки с косым воротом, шейный платок, кушак или фуражка, смазные сапоги. Зимой под кафтан полагалось надевать овчинный полушубок. На головной убор помещалась кокарда с девизом «За веру и царя».
Офицеры же ополчения носили обычный армейский мундир. Отставные офицеры сохраняли свое прежнее звание, а гражданские чиновники вступали с потерей одного классного чина. Итак, ополченцы должны были воевать под командованием своих помещиков или других дворян.
Богатейшие дворяне граф Дмитриев-Мамонов и граф Салтыков выступили с инициативой сформировать два казачьих полка за свой счет и из своих крестьян. Помещики Демидов и князь Гагарин взяли на финансирование формирующиеся 1 -й егерский и 2-й пехотный полки.
16 июля московские дворяне вновь собрались, теперь для избрания командующего ополчением. Из 490 депутатов за Кутузова проголосовали 243, за Ростопчина — 225, Гудовича — 198, И.И. Моркова — 58, Н.А. Татищева — 37, П.А. Толстого — 19 и С.С. Апраксина —17.
Кутузов — в действующей армии, Ростопчин назначен начальником первого округа ополчений, фельдмаршал Гудович совсем стар. Командующим московским ополчением стал граф Ираклий Иванович Морков.
Подчеркиваю: выбирали строго дворяне. Люди других сословий должны были сражаться в ополчении, начальство которого не выбирали. А крепостных и не спрашивали вообще ни о чем.
Царь как бы и начинает герилью... Дворяне готовы выставить 32 000 ополченцев, купцы собрали 2 400 000 рублей. Ликование и экстаз. Но ликование — 3% населения, верхушки. Правительство принимает самые решительные меры, чтобы остальные 97% могли бы идти за 3%... Но не самостоятельно, а по мере того, что начальство велит. Странная эта «герилья», по отношению к которой царь старается, чтобы она не стала «слишком народной»... Слишком от него независимой.
Куда дальше?
Русская армия Барклая вышла из Полоцка 16 июля. Она пыталась соединиться с армией Багратиона. Чтобы соединиться с Барклаем в Витебске, Барклай-де-Толли 25-27 июля 1812 года вел арьергардные бои, чтобы задержать передовые части армии Наполеона.
В этих ожесточеннейших боях происходит два важных случая... Один из них: во время движение основных сил Наполеона к Витебску из леса раздались выстрелы. Наверное, там целая русская часть! Французы ответили беглым огнем. Стрельба не прекращалась, появились раненые. Поставили артиллерийское орудие. Еще с полчаса шла пальба, потом прекратилась.
— Ура! Виват императору!
Храбрые французские солдаты атакуют, цепями идут в лес. А в лесу, рядом с подрубленной ядром березкой, лицом вниз припал к земле русский солдат. Единственный. Кто он был, мы до сих пор не знаем и никогда не узнаем.
Даже памятник некому ставить. Помяни Господи, неведомого нам героя, имя же ему Ты веси. Никаких следов других русских в этом лесу не нашли. Когда французы убедились, что движение многотысячной колонны больше часа сдерживал один человек, Наполеон побурел лицом и заорал: «Дикари!!! Животные!!! Один против пушек?! Дикари!!!! Это не народ, это звери!! Африка!!! Это не Россия, а Африка!!»
Разные источники по-разному воспроизводят завывания императора. Одни рассказывают, что Наполеон катался по земле и дрыгал ногами. Другие — что он только бился о землю головой. Детали вряд ли так уж важны.
Другой случай артиллерийский офицер Г.П. Мешетич описывает так: «В сие время выведен был один батальон пехоты из кустов, множество неприятельских орудий устремилось на него ядрами, целые ряды жестоко вырывались из фронта; когда было доложено графу Остерману-Толстому о напрасной убыли и потере людей, он, под березой стоя, нюхая табак, сказал: «Стоять и умирать[130]».
Фраза стала крылатой, но Остерман не только стоял и умирал. Он атаковал французов прямо через лес, вопреки всем правилам тактики того времени. Только когда к Мюрату на помощь подошла дивизия Дельзона из корпуса Евгения Богарне, Остерман отошел к Витебску на новую позицию.
26 июля вечером Барклай получил письмо о том, что Багратион идет к Смоленску. Одновременно пленные показывают: подходит Наполеон с основными силами. Против этих основных сил 1-я армия физически не может воевать.
И тогда Барклай-де-Толли разворачивает армию так, чтобы «становилось очевидно»: русские готовятся к генеральному сражению. Наполеон поверил и велел войскам отдыхать пред завтрашним решающим сражением. Он закричал Мюрату — так, чтобы слышали войска: «Завтра в 5 утра солнце Аустерлица!»
Французы накануне с высот наблюдали развернутую русскую армию на берегах речки Лучесы. Барклай развернул армию так, что они ее больше не видели, а видели только заслон под командованием генерала Петра Петровича Палена. Этот заслон действительно стоял и умирал.
А 1-я армия Барклая в 1 час дня 27 июля бесшумно двинулась тремя колоннами в Смоленск, о чем французы не догадывались. Лесистая местность и заслон Палена скрыли отход русской армии, о котором Наполеон узнал только утром 28 июля.
Преследовать армию французы физически не могли. Генерал Беллиард на вопрос Наполеона о состоянии кавалерии ответил просто: «Еще 6 дней марша, и кавалерия исчезнет». После совещания с военачальниками Наполеон решил остановить дальнейшее продвижение в Россию.
Вернувшись 28 июля в штаб-квартиру в Витебске, Наполеон бросил свою саблю на карту со словами: «Здесь я остановлюсь! Здесь я должен осмотреться, дать отдых армии и организовать Польшу. Кампания 1812 года закончена, кампания 1813 года завершит остальное»[131].
3 августа армии Барклая и Багратиона соединились под Смоленском. Это в очередной раз изменило планы кампании: надеясь все-таки получить свое «генеральное сражение», 12 августа Наполеон опять начал преследование русской армии. Сделал он это после многих и многих колебаний.
Уже в Вильно французы вступили почти без конницы: массовый падеж скота. В Витебске конные части почти исчезли. Не стало лошадей - не стало и подвоза продовольствия из Польши. Ездили-то и возили грузы на лошадях. Падеж громадного стада скота уже закончился: все коровы и быки сдохли, кормить армию сделалось нечем. Великая армия кормилась тем, что командиры дивизий и полков посылали в деревни «фуражирские команды». Эти команды то «покупали» продовольствие за фальшивые рубли, то просто отнимали у крестьян. Ответом стало бешеное сопротивление.
Уже к концу июля, как раз к Витебску, число захваченных в плен солдат и офицеров фуражных команд превысило 2 тысячи человек. Гнать их в тыл было долго, тратить время на конвоирование никому не хотелось. Французов стали раздавать крестьянам в качестве рабочей силы. Сперва раздавали «за так», потом казаки сообразили, что можно сделать на пленных небольшой бизнес: продавали их то по полтиннику, а потом, войдя во вкус, по рублю. Крестьяне возмущались «ростом цен». Если учесть, что хорошая дойная корова стоила тогда 50-60 копеек, понять их можно.
Все воспоминания уцелевших участников русского похода были полны такими впечатлениями: «Почти во всех местах, куда мы приходили, съестные припасы были вывезены или сожжены... деревни были пусты, жителей не было: они убежали, унося с собой провизию в большие окрестные леса». Это слова капитана швейцарской гвардии Г. Шумахера.
Ознакомительная версия.
