секунд пять я не помнил, чем там дело закончилось.
Всё начиналось как бы заново — вот поэт, вот пистолет.
Едут санки, ничего не решено.
И даже когда уже лежит на диване — откуда известно, что дальше?
Ниоткуда.
И, чтобы два раза не вставать — есть другое странное воспоминание.
Я как-то пересматривал «Доктора Живаго». Того самого американского "Доктора Живаго", с пышноусым Омаром Шарифом и скуластой Чаплин. Я смотрел его несколько раз, первый — на какой-то конференции, уже много лет назад. Там молодым учёным за пять рублей его показывали полуподпольно, на большом телевизоре с электронно-лучевой трубкой, к которому был приделан видеомагнитофон "Электроника-ВМ 12".
Ощущение ирреальности этого мира я помню — чудесную сцену с балалайкой в конце и иней в юрятинском доме.
Кстати, я долго не верил в этот иней, пока сам, несколько лет спустя, не отворил дверь своего дома в лесу и не шагнул в мир стульев, стола и печки, обросших белыми иголками — всё было просто, но не так красиво, как в американском фильме.
Ну, естественно, я попал сразу на сцену ночной демонстрации — отчего это революционеры водят демонстрации по пустым ночным улицам — я не спрашиваю.
Не надо.
Это та загадочная Россия, которую мы потеряли.
Извините, если кого обидел.
08 мая 2012
История про то, что два раза не вставать
Отрезанный от мироздания дождём, наблюдал редкое явление — Цветаевосрач.
Это отрадное явление в тот час, когда все обсуждают, пиздить ли демонстрантов, или, наоборот, пиздить ли ментов. При том, что большая часть моего любимого города сейчас покрыта потоками дождевой воды это чрезвычайно актуально.
Так вот, некоторые соображения: сейчас на отзвук в народном сердце может рассчитывать только простая проблема. Вот схватиться на шестьсот комментов и шесть экранов по поводу особенности рифмы Цветаевой или там особенности цезуры в её строке — хуй у вас получится. Народное сердце не отзовётся, нет.
И дело тут только в том, что народ у нас милосерден и бережлив к словам и лишних слов старается не заучивать. Дело в том, что великие для народа существуют как бы в отрыве от самих себя. Читать несчастную Марину Ивановну сложно, а те, кто читает, ориентируются на волшебную музыку и фильмы режиссёра Рязанова, где её строки мурлыкают под гитару бархатным женским голосом. Не ньюйоркский же пятитомник заставлять людей перечитывать.
Поэтому раз и навсегда человек объявляет себе поэта (тут нельзя допускать вольностей в роде) Цветаеву поэтом повышенной духовности.
Ну и всё, первый. Расчёт окончен.
Теперь, узнав самостоятельно, что что Алексей Толстой был негодяем и лицемером, что Леонов спекулировал коврами в эвакуации и что писатель Мирошниченко избивал жену велосипедным насосом, [11] люди приходят в крайнее недоумение: как совместить повышенную духовность с велосипедным насосом, или там с фронтальным эгоизмом.
И, чтобы два раза не вставать, я расскажу о похожем случае, который может быть руководством по сетевому троллингу:
а) В романе Набокова «Дар» герой получает в качестве рецензий на свою книгу о критике-демократе целый ворох бессмысленных статей, но, среди прочих, отзыв Кончеева (читай — Ходасевича): «Он начал с того, что привёл картину бегства во время нашествия или землетрясения, когда спасающиеся уносят с собой всё, что успевают схватить, причем непременно кто-нибудь тащит с собой большой, в раме, портрет давно забытого родственника. «Вот таким портретом (писал Кончеев) является для русской интеллигенции и образ Чернышевского, который был стихийно, но случайно унесен в эмиграцию, вместе с другими, более нужными вещами", — и этим Кончеев объяснял stupéfaction, вызванную появлением книги Федора Константиновича ("кто-то вдруг взял и отнял портрет")».
То есть, настоящий тролль просто должен найти правильную икону, и дальше описать все её намоленные достоинства, меняя "+" на "-".
б) При этом писатели тут лёгкая добыча — они постоянно пробалтываются. С художниками труднее, но уж создатель Ватикана конкретно влетел, да и на остальных можно много что накопать.
в) Тут можно развернуть отдельное социологическое мудрствование на тему того, что обыватель хочет видеть кумира во всей совершенной красе — принцессы не какают, писатель — народный кумир и каждым дыханием подтверждает высокую нравственность, любимый политик — мудрый бессребреник, и прочее. То есть, тяготение к монолиту, презрение многообразия. Но я. признаться, стал думать о бабах и сбился.
д)<я ещё не придумал>
Извините, если кого обидел.
08 мая 2012
История про то, что два раза не вставать
Меня часто спрашивают, за кого я — за либералов или за консерваторов, с кем я — с теми или с этими. С кровавым тоталитарным режимом или с красивыми девушками, отстаивающими свободу на бульварах. Я также часто отвечаю — подите прочь, дураки: я с пустынником Серапионом. Это не очень честный ответ. А если честно, то надо признаться — я с Красной Армией. Рад бы куда в сторону, много есть чего модного и хлебного для самоопределения. Да вот только с такими фотографиями в семейном альбоме, как у меня ничего не поделаешь.
Извините, если кого обидел.
09 мая 2012
История про то, что два раза не вставать
В одном частном разговоре на днях зашла речь о правиле Колмогорова. Правило это называлось "правилом женской логике", так как сформулировано было в те времена, когда с феминизмом был разговор короткий.
Я начал искать приемлемую цитату, нашёл и сохраню, пожалуй plcm.
Потому как с тех давних пор это правило распространилось вообще на всякую логику и на рассуждения множества людей без полового, расового и прочего деления.
Математик Успенский пишет:
"…Все сказанное имело целью подготовить далекого от математической логики читателя к восприятию колмогоровского открытия. Открытие состоит в формулировке следующего правила женской логики.
Пусть [Р => Q] и [Q приятно]; тогда Р.
Сообщая мне свое правило, Колмогоров не утрудил себя приведением какого-либо примера. Приведем таковой для ясности. Итак, вот пример на применение правила Колмогорова: если у мужа есть деньги, у меня будет новая шубка (это есть P => Q); иметь новую шубку приятно (это есть Q приятно); отсюда (по правилу Колмогорова) следует, что у мужа есть деньги (это есть Р).
Колмогоров сообщил мне свое правило в 80-х годах (скорее всего, летом 1984 г.). Я очень обрадовался и в частных беседах рассказал о
