в феврале 1922 года.
При этом на обложке стояло два имени — Шкловского и Зервандова. Так и было написано "Л. Зервандов". То есть айсор, командир батарей и в айсорской армии, а потом чистильщик сапог на Невском проспекте Лазарь Зервандов был соавтором Шкловского.
Но потом была написана ещё одна часть — "Письменный стол".
Получилось что-то вроде самодопроса — Шкловский рассказывал читателю то, про что его спрашивали бы на эсеровском процессе 1922 года. Только тут он рассказывал издалека, и оттого не боясь, что его перебьют.
Впрочем, про эсеровскую работу он рассказывал мало.
Во-первых, это дело было тайное, и хвастаться тут не стоит. Мало ли как обернётся жизнь — и она в итоге обернулась.
Во-вторых, в РСФСР ещё оставались товарищи. Оттого остряк, что прячет Шкловского в архиве и велит, если будет обыск, шуршать, притворившись бумагой, не назван.
Этот остряк — Роман Якобсон.
И много других людей не названы — оттого, что сдавать их новой власти Шкловский не хотел, а имена некоторых он просто забыл.
Только слитые вместе, эти книги вышли в 1923 году.
Но и тут дело не кончилось — книга эта два раза успела издаться в Советской России, прежде чем попала под запрет. И каждый раз она теряла что-то, превращаясь в немного другую книгу. Или совсем другую.
Но я хочу рассказать не об этом.
Я хочу рассказать о своём недоумении по поводу Лазаря Зервандова.
От него не осталось следов — никто не нашёл истории Лазаря Зервандова, дат его жизни. Я видел московских айсоров, иначе говоря — ассирийцев. Их, кажется, сейчас тысяч пять. Двое пришли ко мне вставлять стекло, да и задержались. Потом, когда я узнал их друзей, то понял, насколько айсоры народ сплочённый.
И мне было удивительно, если бы они не разузнали судьбы одного из самых известных айсоров в мире Лазаря Зервандова, командира батареи в восемнадцатом году.
Не такой айсоры народ, чтобы пропустить жизнь этого человека как песок сквозь пальцы.
В этом имени слишком много гордости.
Нет от него следов нигде, вот что удивительно.
Уж не выдумал ли себе Шкловский соавтора, как выдумал гамбургский счёт, думал я.
Хотя Зервандов — фамилия правильная, я её встречал в печальных списках расстреляных ассирийцев.
Ничего не понятно, и ничто не решено.
Извините, если кого обидел.
13 мая 2011
Так выпало Кавказскому фронту, что он остался вне внимания обывателя.
На Кавказе воевали всегда, и то, что случилось там во время Великой войны провалилось в кровавую яму истории. Нет, спроси армянина, что там было и как, армянин тебе скажет, даже если он сидит около лотка с апельсинами где-нибудь в Архангельске.
Он тебе расскажет и про пятнадцатый год, и про город Октемберян.
Но прочий народ только удивится.
А армянская армия ещё в мае дралась с турками у Сардарапата. Она не пустила их в Северную Армению, и оттого там стоит большой памятник. История армянской войны при Советской власти не была тайной, но не была и общей историей. Оттого о резне и войне говорили южнее Кавказского хребта много, а севернее его — мало.
И оттого история эта рассказывалась в разных местах страны по-разному: где глухо, а где скорбно.
Меж тем, если разглядывать карту военных действий, то видно, каким лакомыми куском для любителя альтернативной истории она является. Русская армия занимает пол-Персии и треть Турции, Арарат ещё можно потрогать рукой, а не осматривать издали — и вот-вот, дрогнут турки и отдадут проливы.
Оттого есть город Армавир, ранее Октемберян, а изначально Сардарапат.
В четырнадцатом году турки остановили начавшее войну наступление русских и взяли Батум.
В пятнадцатом году турки вошли в Иран и резали армян там, куда доставала сталь. А русские войска дрались с турками у озера Ван и встали в Северной Персии.
В шестнадцатом году русские войска взяли Эрзрум и Трапезунд.
В семнадцатом году пришла в Россию революция, и войска её дрогнули. Стали уходить из Западной Армении войска.
А в году восемнадцатом, зыбком и страшном году армяне стали уходить на север, и шли перед ними беженцы. Потому что был подписан Брестский мир, а подписан он был не только с Германией, но и с Турцией.
Год был страшен, и урожай на каменистых полях вышел скудным.
Жил в Северной Персии осенью семнадцатого года Виктор Шкловский.
Настоящей должности у него не было, но революция устроена так, что каждый придумывает себе должность сам.
Оттого назывался Виктор Шкловский заместителем военного комиссара Временного правительства, но должность эта была глупая.
Она была нестрашная, потому что подчинённых у Временного правительства не было. Армия грабила местных жителей, государства не было — ни русского, ни персидского. Были вооружённые люди.
Ну, и голод был, конечно.
Однажды утром Виктор Шкловский с трудом открыл дверь своего дома — оказалось под его дверь подложили мёртвого ребёнка.
"Я думаю, это была жалоба", записал он потом.
Это вполне логично — как ещё можно пожаловаться начальнику, язык которого неизвестен.
Но тут важно угадать силу чужого начальника. А силы у заместителя комиссара Временного правительства никакой не было. Не было её и у настоящего комиссара, не было и у самого правительства.
Сила была в винтовках.
Оттого все вооружались и за винтовку, даже плохую давали по три тысячи рублей.
Шкловский тут же записал, что женщины с той стороны Чёрного моря шли в вечное пользование покупателя по три рубля употреблённые, и по сорок рублей неупотреблённые. На востоке живой человеческий материал недорог. А уж неживой и подавно — можно его подложить под дверь в качестве записки.
Вооружённые русскими винтовками армяне дрались у города Армавира, ранее называемого Сардарапат и среди них был поручик Баграмян. Поручик Баграмян потом стал маршалом, и носил над галстуком золотую звезду с бриллиантами — такую, какую носили все советские маршалы. Когда две армии бились там, в Баку уже месяц как установилась коммуна.
Но ничего ещё не было решено, и никто не знал, что этой коммуне остаётся ещё месяц, а сроки её комиссаров уже сочтены.
Но я рассказываю эту историю ещё вот почему. Эти месяцы, проведённые ненастоящим чиновником Временного правительства в Персии оставили большой след в русской литературе. Они оставили удивительный след — и не только в книге, которая называется "Сентиментальное путешествие".
Если внимательно читать роман "Смерть Вазир-Мухтара", то среди описаний того, как тонко и жалобно стонут чумные люди в
