И вот, бродя по залам Брюссельской выставки, посвящённой современному искусству, рассматривая женские портреты и скульптуры в музеях США, вспоминая Международную выставку в Москве, где были выставлены работы итальянцев и японцев, шведов и англичан, я отчётливо представил себе того самого ревнителя субъективизма, над которым мы так потешались.
Я не знаю, что заставило западных «женоненавистников» рисовать уродов: то ли неумение изобразить прекрасное, как было ясно из приведённого примера, то ли неудачная любовь, которая вызвала жажду мести. Иначе ведь это никак не расценишь.
Но думается мне, что вопрос решается проще: обычный деловой подход — такие картины покупаются, ибо это как нельзя лучше определяет не только моду, но и сущность буржуазного искусства.
Попробуем, однако, отказаться от противопоставлений буржуазного и социалистического искусства, исходя лишь из принципов общечеловеческого гуманизма. Более того, ограничимся извечными понятиями добра и зла, и тогда каждому человеку, в котором сохранились человеческие чувства, станет ясным внутренний смысл того клинического уродства, которое мы могли наблюдать в произведениях модернистов.
Материнство! Гениальные художники всех времён и народов отдали этой теме самые высокие и благородные мысли, всю силу своего таланта. Мы с благоговением замираем перед «Сикстинской мадонной» и многими другими картинами, где воплощена эта великая любовь к началу всех начал — женщине-матери.
И каким же кощунством, цинизмом и пошлостью веет от ряда полотен, которые я видел на выставках! Трудно забыть одну из картин, также посвящённую материнству. Японский художник нарисовал злобную карикатуру и подписал: «Портрет матери». Другой с невероятной натуралистической точностью выписал уродливые женские тела. Третий изобразил детей, будто бы заспиртованных в банках. Чудовищное зрелище!
А вот портрет, рассчитанный на то, чтобы поразить зрителя. Художник рисует глаза на щёках, подбородке натуралистически выписанного портрета. Дико и тошнотворно.
Кто же из честных людей мира может сказать, что оскорбление материнства, издевательство над женщиной, вся эта человеконенавистническая стряпня есть добро, что это искусство надо поддерживать и пропагандировать среди молодёжи? Но, к сожалению, циников везде достаточно, и у нас они тоже встречаются.
Я помню, как возле полотен, где изображены женщины-уроды, стояла развязная девица и с компетентным видом доказывала, что художник вправе «самовыражаться» и она его «абсолютно понимает».
В большинстве случаев это бравада, бездумное оригинальничанье, обезьянья привычка преклонения перед модой. Но если бы я был уверен, что девушке действительно нравится наглая ухмылка, которая проступает в картине сквозь краску, — вот вы, мол, какие, полюбуйтесь, дочери человечества, — то посоветовал бы родителям подумать, где их дочь проводит вечера.
Она не только не возмущается тем, что в ней оскорбили женщину, но даже восхищена этим. Не знаю на чей взгляд, но, по-моему, такое «самовыражение» звучит как площадная брань, от которой хорошие девушки затыкают уши и разбегаются.
Чтобы поклонники ультрамодернизма не упрекнули меня в закостенелой старомодности, я должен признаться в любви к прекрасным творениям французских импрессионистов и многих других новаторов. Да вряд ли найдутся у нас истинные ценители живописи, которые будут отрицать подлинную талантливость таких разных художников, как Матисс и Гоген, Пикассо и Ван-Гог, Мане и Моне, Сезан и Ренуар. Разве всех перечислишь!
Какая огромная пропасть между ними и каким нибудь Сальвадором Дали с его бредовым человеконенавистничеством. Или вот до сих пор вспоминается «Портрет умершего», выставленный на Международной выставке в Москве. Формально это ничего общего с модернизмом не имеет — гладенькое, зализанное полотно. Старик с распятием, на лице трупные пятна. Но эти натуралистические подробности, так же как и в другой картине — «Ребёнок с мёртвой собакой», выполненной в другой, более современной манере, сближают произведения столь разных художников не по форме, а по существу. Верные общей идее, они показывают гниль, падаль.
Нет, не живая природа вдохновляет их творчество, а разложение. Поистине, не придумаешь более яркой символики для современного буржуазного искусства.
Абстракционизм! Раньше это течение в живописи обычно называлось супрематизмом, а художники — попросту беспредметниками. Но дело не в названии, сейчас потомков этих беспредметников расплодилось в мире предостаточно. Видел я их «творения» и у нас на разных иностранных выставках, а ещё больше за рубежом — там, где их стряпают. Именно стряпают, иначе ведь трудно назвать столь необычный творческий процесс.
Причём сознательно оговариваюсь, что речь идёт о привычных методах работы с помощью кисти или других более или менее подходящих приспособлений. Картины, написанные стоя на голове или катаясь на велосипеде, относятся больше к цирковому искусству, чем к живописи.
Нет никакого сомнения, что абстракционизм, даже как мода, не найдёт у нас сторонников и тем более подражателей. Не случайно, что журнал «Америка», издающийся в США, где абстракционизм занимает главенствующее положение в современном искусстве, довольно редко пропагандирует его, видимо считая эту затею пустой и зная, что подобное искусство вызовет лишь усмешку у советского читателя, и не потому, что, дескать, он не дорос до понимания этого искусства, а потому, что общий уровень культуры позволяет нашему читателю отличать настоящее искусство от жалкого шаманства и трюкачества.
Трюкачество? Если бы оно существовало у современных беспредметников, то лучшей похвалы для них трудно было бы придумать.
Сейчас я проверил свои ощущения по многим старым монографиям, посвящённым работам наших и зарубежных беспредметников. Чем же обогатили искусство их эпигоны? Эпигонство — это уже повто рение, оно не всегда свидетельствует о таланте, а тем более если это связано с поисками новых форм, с изобретательностью, без которой не может существо вать абстрактное искусство.
Будем предельно объективны. Ведь нельзя же сказать, что кубисты или супрематисты начала этого века были абсолютно бесталанными людьми. Ведь недаром художник огромного, беспокойного, ищущего таланта — Пикассо отдал дань и этому новому течению, создал в нём немало интересного, хотя и вызывающего самые противоречивые оценки.
Изобретательство, неожиданность, выдумка — вот что могло когда-то привлекать в абстрактном искусстве и что утратили сегодняшние абстракционисты. Это холодная мертвечина, под стать портрету с трупными пятнами. Как много у них общего!
Кое-какие декоративные элементы беспредметной живописи могли бы найти применение в прикладном искусстве. Но работы эти должны быть отмечены высоким художественным вкусом.
Например, почему бы не выпускать больше тканей с асимметричным условным рисунком, с геометрическими плоскостями, а не цветочками? Я представляю себе яркий радостный ковёр с беспредметным рисунком. Таким может быть и чайный сервиз, и абажур, и всё что угодно. Кстати говоря, работы первых беспредметников отвечали этим требованиям. И не случайно, отказавшись от абстракционизма в станковой живописи, Пикассо столько внимания уделяет керамике.
Однако у современных абстракционистов почти ничего нельзя взять для этой цели. Как правило, они нарочито пользуются такими сочетаниями красок, что, глядя на них, вы невольно ощущаете, будто кто-то царапает ножом по стеклу. Синее — красное, красное — зелёное самых резких оттенков — вот их излюбленная палитра, хотя в ряде картин преобладают чёрные, коричневые тона. Безрадостное искусство опустошённой души.
У меня такое ощущение, что единственно, чем могут удивлять современные абстракционисты, — это полным несоответствием названия с содержанием, если можно так говорить об абстракции. Впрочем, это даже не парадокс — настолько далеки сегодняшние абстракционисты хотя бы от игры досужего ума.
Инфантилизм! В искусствоведении этот термин почти не употребляется, хотя он как нельзя лучше определяет одно из модных течений западного искусства. (Правда, где-то промелькнуло название «неоинфантилизм».) Судя по энциклопедии, «инфантильный» — значит «детский» — одна из форм заболевания, связанного с задержкой развития всего организма, психики, роста и т. д.
За последние годы во многих западных журналах, в книжной графике, в плакате очень распространился детский рисунок или, вернее, стилизация под него.
В своё время было увлечение первобытным искусством, или искусством диких племён, примитивным, но очень своеобразным. Находились подражатели и стилизаторы, но потом, видимо, ограниченность тематики и художественных средств заставила многих отойти от этого искусства.
