Можно было бы не замечать эпигонских фильмов — будем снисходительны: автор ещё не нашёл своего лица, своего почерка. Но когда этим чужим почерком исписываются целые страницы, вернее, тысячи метров плёнки, на которой кинорежиссёр пытается рассказать о жизни советского народа, то здесь есть над чем призадуматься.
Всему миру известны успехи советской культуры. У нас есть самобытные мастера в литературе, театре, живописи, музыке, балете. Есть, если можно так сказать, советский стиль, в котором нашли своё отображение все богатства национальных культур братских народов. И вдруг появляется целая серия посредственных фильмов, где начисто забыты традиции наших прославленных мастеров, оказавших огромное влияние на мировое кино, в том числе и на итальянский неореализм. Даже в Грузии с её своеобразной многовековой культурой, в Тбилисской студии, славу которой создали талантливейшие художники кино, верные лучшим национальным традициям, выпускаются картины, подчас очень похожие на многочисленные западные фильмы.
Мода? Но ведь это очень относительное понятие. По-разному она проявляется у нас и на Западе. Спутник для нас — это гордость и радость, и мы эту гордость не разменяем на мишуру: юбка «спутник», причёска «спутник», коктейль тоже «спутник», что было модно во многих странах.
Некоторые элементы танца, созданные ансамблем «Берёзка», возвратились к нам во время гастролей американского балета на льду. Да мало ли можно привести примеров влияния советской культуры на западный мир! Несомненно, и мы кое-что перенимаем от буржуазной культуры, если это не противоречит основным принципам и гуманистическим взглядам нашего социалистического общества.
Взять хотя бы тот же американский балет на льду. Зритель щедро расточал аплодисменты, и, кстати говоря, вполне заслуженно. Но, как мне кажется, два номера были чужды советскому зрителю. Вот, например, спортсмен выполняет всевозможные фигуры, держа над головой четырёхлетнюю девочку, вытянутую в так называемом «шпагате», потом он опускает её на лед. Было холодно и ей, и зрителям.
Так же, с редкими, из вежливости, хлопками, мы проводили того же самого артиста, когда он прыгал через расставленные на льду самолёты-снаряды. В стране, где запрещена пропаганда войны, демонстрация подобных американских игрушек показалась нам не совсем тактичной, тем более что номер был связан и с другим неприятным ощущением.
В конце этой реактивной эскадрильи стояла на коленях полуобнажённая женщина. Артист прыгал и через самолёты-снаряды, и через партнёршу, фиксируя внимание зрителя на том, что вот-вот он поранит её острыми коньками.
Наши артисты никогда бы не стали выступать с таким номером. Но дело не в артистах, тем более столь редкого жанра, и даже не в подражательных фильмах, а в многообразии форм чуждой нам буржуазной культуры, от которой следует оградить нашу молодёжь. Человеку свойственны и ошибки, и заблуждения. Помогите в них разобраться.
Продолжая разговор о чужих ветрах и слепых подражателях западной моде, я не могу не остановиться на той области искусства, где очень мало подражателей, но существуют поклонники.
Можно по-разному называть картины и скульптуру, которые за последнее время заполнили западные музеи и выставки. Можно называть это крайним модернизмом, экспрессионизмом, абстракционизмом или вовсе никак не называть, ибо это модное увлечение опустошённых душ весьма отдалённо напоминает искусство.
Однако, касаясь вопроса эстетического воспитания молодёжи, нельзя обойти молчанием то, что даже в нашей здоровой среде вдруг появляются ярые защитники столь чуждых нам буржуазных веяний в живописи и скульптуре.
Должен сразу же оговориться, что чаще всего это идёт от юношеской фронды. Видите ли, он один против всех! Он личность исключительная, у него особый вкус, а, кроме того, в наш атомный век неприлично быть старомодным. А если копнуть поглубже, то выяснится, что этот поборник абстракционизма вообще ничего не смыслит ни в живописи, ни в скульптуре.
Откуда же пришло к нему знакомство с самыми последними новинками модернизма?
В Москве да и в других городах устраиваются выставки. Вспомните, например, Международную выставку изобразительного и прикладного искусства во время фестиваля. На американской, французской и английской выставках в Москве был представлен полный набор ультрасовременных произведений.
Видели мы кое-что похожее и на других выставках, даже наших отечественных, где нет-нет да и промелькнёт нечто, напоминающее многозначительную заумь экспрессионистов.
В западных фильмах, специальных журналах да и в нашей печати часто можно встретить образцы самоновейшего искусства. Правда, у нас такие снимки обычно сопровождаются иронической подписью, но факт остаётся фактом: читатель с образцами познакомился. В лучшем случае он усмехнётся и пожмёт плечами.
Примерно так же кончались и споры на выставках, где какая-нибудь экстравагантная девица, падкая на очередную западную моду — будь то причёска или абстракционизм, — кликушествуя, восторгалась разложением на составные части женского лица: «Это так глубоко, оригинально, эмоционально!»
Я часто бывал на этих выставках, всегда вспоминая, что такое же наивное лепетание слышал больше тридцати лет тому назад. Оказывается, «ультрасовременное искусство» застыло на исходных позициях, с той лишь разницей, что тогда это были поиски чаще всего одарённых художников, а теперь оно выродилось в унылое шаманство бесталанных недоучек.
Только абсолютная неосведомлённость в развитии искусства может заставить поклонников этого вида ремесленничества видеть в нём самоновейшее откровение.
Защитники абстракционизма и прочих модных течений обычно доказывают, что всё новое принимается с трудом. Пройдёт время, и люди наконец-то поймут величие этого «прекрасного искусства». Жизнь начисто опровергает это утверждение. Вот уже больше чем полвека существует подобная живопись, а народ не принял её и не понимает. Даже для самих художников, особенно молодых, многие имена их предшественников, когда-то снискавших себе славу супрематистов, кубистов, кубофутуристов, лучистов и прочих, так и остались неизвестными.
В данном случае я не хочу повторять общие слова о бесплодности, никчемности этого искусства, которое не воспитывает в человеке благородных чувств, не пробуждает эмоций. Это было бы не так страшно, но большинство таких произведений вредоносны по своей сущности. Они могут пробудить в человеке самые низменные, отвратительные инстинкты.
Вот почему, прислушиваясь к голосам защитников этого модного искусства, нельзя оставаться равнодушным.
В ранней юности я учился живописи. Помнится, привели нас в художественный музей. Посреди зала была выставлена деревянная скульптура обнажённой женщины. Кто-то из экскурсантов — будущих художников попробовал рукой, насколько гладко обработано дерево. До сих пор помню отповедь старой художницы, которая привела нас на экскурсию. Она говорила, что это уже кощунство. С каким вдохновением скульптор создавал это произведение, с какой любовью подкрашивал дерево, он жизнь в него вдохнул! Нет, не выйдет из парня художника, если он посмел грубо прикоснуться к творению, созданному руками, мыслью и сердцем таланта.
Наш товарищ хлопал глазами, да и мы не очень-то понимали, за что ему так досталось. Но потом, изучая по монографиям и копиям картины великих венецианцев Джорджоне и Тициана, рисуя гипсовые скульптуры Венеры и Дианы или приезжая на экскурсию в ленинградский Эрмитаж, где мы подолгу любовались страстной мощью и красотой рубенсовских тел, мы многое поняли. Права была старая художница. Не знаю, насколько её слова оказались пророческими, но позже, когда мы стали рисовать живую натуру, я частенько посматривал в работы моего соседа, из которого «никогда не выйдет художника». Стариков и старых женщин он рисовал сносно, но молодые лица и обнажённая натура у него никак не получались.
Мы подтрунивали над незадачливым парнем: женщины у него оказывались кривобокими или сухорукими, он соглашался с нами, но вскоре, убедившись, что истинно прекрасное он выразить не в силах, стал рисовать полнейших уродов.
— Это моё субъективное представление о женщине, — становясь в позу, разглагольствовал он. — Я её такой вижу.
Мы-то знали, в чём дело, но люди непосвящённые думали, что этот юнец почему-то стал женоненавистником и решил расплатиться с ними за всё.
И вот, бродя по залам Брюссельской выставки, посвящённой современному искусству, рассматривая женские портреты и скульптуры в музеях США, вспоминая Международную выставку в Москве, где были выставлены работы итальянцев и японцев, шведов и англичан, я отчётливо представил себе того самого ревнителя субъективизма, над которым мы так потешались.
