Характер Геллера и его отношение к жизни очень ярко проявились в случае, который Аркадий Мясков подсмотрел, стоя на воркутинской сцене:
«У нашей солистки Ирины Юваловой была очень модная шубка из искусственного меха. Поскольку там, в Воркуте, было прохладно, она постоянно ходила в этой шубе, а когда нужно было идти петь, она шубу снимала и вешала на специально вбитый возле сцены гвоздь. Но однажды наш приятель-контрабасист чуть задержался, а мы уже начали играть. Он стремглав бросился на сцену и задел этот гвоздь так, что тот даже согнулся. А известно, что, когда гвоздь сгибается, он начинает крутиться под тяжестью одежды.
Сразу после инструментального вступления должна была петь Ира Ювалова. Солистка торопливо скинула шубку на руки Лёне и поспешила к микрофону. И мы сбоку видим, что Леня повесил шубу на гвоздь и тоже направился вслед за певицей, но только он сделал шаг в сторону сцены, как гвоздь согнулся и шуба упала на пол. Он поднял шубу, снова повесил её на гвоздь и строго на неё посмотрел – шуба висит. Но только он повернулся к сцене, как шуба снова соскользнула с гвоздя на пол. Так продолжалось несколько раз подряд. А Лёня считал, что он обязан присутствовать на сцене, когда там играют его музыканты. Но тут ему пришлось вести борьбу с одеждой, которая никак не желала висеть на гвозде.
Когда шубка солистки в очередной раз свалилась на пол, он в сердцах начал топтать её ногами! „Сволочь! Гадина!” – рычал он. Но тут песня закончилась и Ира под крики „Браво!” направилась за кулисы. Геллер мгновенно поднял шубку с пола и со словами: „Котик, надень, пожалуйста! А то прохладно!” – накинул шубу на плечи Ирине…»
Геллер и его музыканты отработали в Воркуте два года и в 1966 году вернулись обратно в Москву. Но к тому времени все хорошие точки были уже заняты, и оркестру удалось найти работу только в Черкизове в ресторане «Рубин», – по тем временам, когда Москва была намного более компактна, чем сейчас, казалось, что этот ресторан располагался буквально у чёрта на куличках. Но Лёня не унывал. Он был рад тому, что вернулся в Москву, что с уходом Хрущёва закончились гонения на джаз, что теперь стало можно исполнять именно ту музыку, какую душе угодно. А душе были угодны твисты, буги-вуги и рок-н-ролл. На звуки этой шаловливой музыки стали собираться старые Лёнины поклонники, прослышавшие, что Геллер вернулся в столицу. Вскоре неказистый «Рубин» оказался переполнен посетителями под самое горлышко. Так было всегда: где бы Геллер ни выступал, за ним по пятам ходили обожавшие его поклонники.
Однажды к Геллеру подошёл молодой парень и спросил:
– Леонид, а не хотите ли вы пойти работать к нам, в кабак на Кировской? – Этого парня звали Валентином, и был он замдиректора ресторана «Сатурн». – Если вы согласны, то загляните к нашему директору! – прощаясь, сказал молодой человек.
Геллер думал недолго: всё-таки «Рубин» находился слишком далеко от центра, – и на следующий день вместе женой Ириной Юваловой и гитаристом своего оркестра Аркадием Мясковым отправился на улицу Кирова. Директором ресторана «Сатурн» был Алексей Васильевич Девкин, типичный русский мужик, мудрый, решительный и хитрый и… заядлый голубятник, причём в иерархии московских голубятников он был чуть ли не первым номером. Как выяснилось, Девкин жил в Черкизове, и до него, разумеется, дошли слухи, что в местном ресторанчике играет какой-то необыкновенно популярный оркестр, на выступления которого собираются люди со всей Москвы. Вот он и послал своего заместителя выяснить, что в этих слухах правда, а что – ложь, и уполномочил его, если всё подтвердится, сделать оркестру соответствующее предложение.
Геллер и Девкин сразу понравились друг другу. Много позже Аркадий Мясков вспоминал, что один чиновник из Московского объединения музыкальных ансамблей (МОМА), которому подчинялись все оркестры, работавшие в столичных ресторанах, кафе и кинотеатрах, спрашивал Геллера:
– Как ты уживаешься с директором «Сатурна»? Он же такая сволочь! С ним ни о чём нельзя договориться!
На это Лёня неизменно отвечал:
– Всё очень просто. Мы живём душа в душу, потому что я – работяга, и он – работяга. И мы друг друга поняли.
А чиновникам из МОМА это было невдомёк…
Прежде чем оркестр Геллера мог бы приступить к работе в «Сатурне», требовалось, чтобы директор ресторана поехал в МОМА и сделал соответствующую заявку. Но в МОМА Девкину отказали:
– Нет, мы тебе Геллера не дадим! У него уже есть точка. А тебе, Алексей Васильич, мы дадим другой оркестр!
Однако Девкин, уже подсчитавший прибыль, которую ему мог принести оркестр Геллера, вовсе не хотел уступать:
– Да у меня уже пять ваших оркестров сменилось, и каждый из них играть не умеет, да ещё вытворяют чёрт-те что!
Руководители МОМА, конечно, ударились в крик:
– Да такого не может быть! Да у нас партийная организация! Мы тебе пришлём своих музыкантов, ты их примешь на работу, и они будут у тебя играть! А иначе завтра будем разговаривать в райкоме партии!
Последний аргумент прозвучал весьма убедительно, и Девкин, которому совсем не хотелось идти на ковёр к партийному начальству, вернулся из учреждения в растерянности. Но хитрый Геллер подсказал, что делать дальше:
– Алексей Васильевич, единственный способ их победить – это разорвать с ними контракт!
В МОМА прекрасно понимали, чем будет чреват для них разрыв контракта. Причём больше всего там боялись не того, что уменьшатся поступления денег – а каждый ресторан, где играл оркестр, приписанный к МОМА, отчислял в эту организацию довольно большую сумму, – руководство МОМА беспокоило, что снизится его реноме. Кроме того, если директора других ресторанов вдруг последуют примеру Девкина, то руководству МОМА придётся выслушать немало нелицеприятных слов от своего собственного начальства.
Конечно, угроза разрыва контракта – это был удар под дых, и руководители МОМА, поскрежетав зубами, дали ответ:
– Чёрт с тобой, Алексей Васильевич! Бери своего Геллера!
Слухи, что оркестр Леонида Геллера начал работать в «Сатурне», быстро разнеслись по всей Москве. Сюда, на Мясницкую стали собираться артисты, директора крупных магазинов и даже воротилы теневого бизнеса. Несмотря на то что здесь был не очень презентабельный интерьер и небогатая кухня, «Сатурн» пользовался большой популярностью у состоятельных граждан. В советские времена было опасно тратить большие деньги. Если человек покупал себе вторую машину или даже второй холодильник, он вполне мог ожидать, что его соседи, которые за глаза восхищались покупками, направят в милицию анонимку, в которой постараются донести до правоохранительных органов, что кое-кто живёт не по средствам. Поскольку большинство советских людей жили на одну зарплату, то уже сам факт приобретения дорогих вещей являлся доказательством, что ты воруешь. Поэтому состоятельные люди не жалели денег на развлечения, главным из которых являлся «кабак» с модной и драйвовой музыкой.
Разумеется, Геллер приглашал в свой оркестр лучших из лучших. Из тех, кто постоянно с ним работал, можно выделить гитариста Аркадия Мяскова по кличке Слон, басиста Геннадия Стребкова, барабанщика Владимира Самодеенко, певицу Ирину Ювалову. В 1970 году в состав оркестра вошёл клавишник Юрий Юров, до этого выступавший в популярном ансамбле «Электрон», который исполнял музыку в стиле сёрф. Сам Геллер играл на саксофоне, кларнете и виброфоне. Нередко он демонстрировал и своё мастерство жонглёра, ловко манипулируя с кларнетом либо жонглируя маракасами.
Что очень важно – в «Сатурне» стояла лучшая по тем временам вокальная аппаратура. Многие популярные исполнители тогда выступали на хиленьких немецких «Регентах» или венгерских «Бигах», а у Геллера были фирменные американские колонки, которые он купил у уезжавшего в эмиграцию певца Эмиля Горовца. В среде любителей музыки тогда царил культ хорошей аппаратуры, и даже витые шнуры, с полупровисом тянувшиеся от гитары к усилителю, заставляли учащённо биться сердца, а уж фирменные колонки производили на публику просто атомное впечатление.
