сообщает нам: «Первые металлические банки <…> для того, чтобы их открыть, нужен был специальный ключ. <…> С 1963 крышка снабжается алюминиевым колечком». Далее сообщается, что «Первые клапаны для открывания банки отрывались от жестянки полностью, не так, как в современной конструкции», а «В 1975 году Эрмал Фрейз изобрел новую конструкцию, наиболее распространенную сейчас. Называется она SOT или stay-on tab („остающееся ушко“)».
Когда писалась та книга, современная конструкция банок ещё не была в ходу. Для советского человека пивная банка была и вовсе диковиной — из частной поездки везли, скорее, не пиво, а крепкий алкоголь. я застал времена (куда более поздние) когда бутылочное пиво было большим дефицитом, чем баночное. Банки эти были, по большей части трёхлитровые и наполнялись в ближайшей пивной. Шли в ход и литровые банки, которые заменяли пивные кружки в автоматической поильне. Некоторые рачительные граждане использовали в этом качестве вымытые пакеты из-под кефира «Тетропак». Расскажи им какой-нибудь футуролог в той очереди к пивному автомату, что самым демократичной тарой будет пивная банка, то быстро бы понял, что футурология — занятие рискованное и небезопасное.
Неизвестно, думали ли братья о пивных банках и видели ли их тогда — кто-то из них мог прочитать в иностранной книжке о солдатах Второй мировой, что открывали пиво штыком, и с тех пор больше не искать новых знаний.
В зарубежной фантастике, как мне сообщают, о пивных банках не забывали: персонаж Генри Каттнера изобретает робота для открывания пивных жестянок, который произносит с гневом: «Я потерял свободу воли. Я ведь запрограммирован на повиновение вам. До сих пор я был запрограммирован на выполнение единственной команды — на открывание банок с пивом. Пока мне никто не приказывал открывать банок, я был свободен. А теперь я должен повиноваться вам во всем» [174].
Образ пивной банки, меж тем, очень важен, не хуже банки томатного супа, которая вошла в историю искусства. Это символ демократического гедонизма — во всякой строгой моральной конструкции пиво избыточно, а банка — просто образец доступности.
Это неотъемлемая в разных смыслах вещь в руках у Гомера Симпсона, та деталь, которая снизит пафос любого повествования.
А вот попробуй угадать, как она будет выглядеть через сто лет, — сломаешь голову.
Никакой писатель не поможет, убежит, криво петляя, унося домой рюкзак с алюминиевыми цилиндрами, будто с патронами для долгой осады.
01.10.2018
Эдуард Веркин. Неразменный рений (Интервью)
Эдуард Веркин родился в 1975 году в Воркуте. Учился в Сыктывкаре, живёт в Иваново. Автор чуть ли не полусотни книг, часть из которых относят к детской литературе. «Остров Сахалин», впрочем, детской литературой никак не назовёшь. Мне кажется, что эту книгу сейчас «сарафанное радио» (которое, как говорят, является более действенным средством для продвижения, чем все рекламные кампании), будет выносить на гребень волны. Я не надеялся, что автор отдаст «ключи» от своего романа, расскажет о детали, вынесенной в заголовок, мне интересно другое — чувство собственного достоинства, с которым Эдуард Веркин говорит о себе и своём тексте. Я надеюсь, что здесь оно передано.
— Первый вопрос, который я бы задал, это почему именно Сахалин? Одновременно это и вопрос «Почему именно Чехов?». Ведь он единственный писатель, который сам себе сделал перезагрузку — Достоевского вывели на Семёновский плац, Толстой попал в Севастополь, а Чехов сам себе устроил путешествие на Сахалин.
— Да, вы правы, похоже, Антон Павлович явно считал, что ему не хватает судьбы и таким способом выдавливал из себя Чехонте.
В 2012 я от конкурса «Книгуру» был на Сахалине, за эту поездку придумал две книги, «Герду» и «Остров Сахалин». Вероятно, этому способствовали и необычные, совсем иные сахалинские места, для жителя средней полосы России почти инопланетные. Посетили отличный «Музей одной книги», посвященный Чеховскому «Острову Сахалину». Там достойная экспозиция, фотографии, документальные материалы про каторгу и визит Чехова, и получилось так, что впечатление от острова времен каторги и от того, что мы наблюдали вокруг было резко контрастным. То есть это были словно два острова, совпадавшие географически, и… больше никак не совпадавшие. Вернувшись домой, я продолжил знакомиться с материалами. И выяснилось, что Сахалин времен присутствия Японии тоже весьма непохож на Сахалин советский или имперский. Именно образ острова как некоей территории несовпадений и натолкнул на мысль. И там очень красиво!
Чехов один из моих любимых писателей, очень современный. Иногда перечитываю рассказы и удивляюсь, как свежо они воспринимаются, причем, даже не по темам, а по языку.
— А вам нравится, что Чехов такой мизантроп — ещё с молодости? Такой прямо мизантроп-мизантроп (Забегая в сторону, мне-то нравится).
— Представляется, что мизантроп не зоологический, а вынужденный, социальный. Трудное детство в Таганроге. Всяк, 8 раз прочитавший «Письмо к ученому соседу», есть сам мизантроп либо криптомизантроп. Пожалуй, скорее, нравится. Пока сонно на полке стоит.
— И, кстати, ещё — чем отличается отношение к поселенцам у Чехова и у вашей героини в макинтоше?
— Полагаю, в отношении Чехова к поселенцам прослеживается изрядная доля профессионального докторского. Больных — лечить, голодных — кормить. Как писателю ему, похоже, интересны выдающиеся типы, бродяги-беглецы, осознанные злодеи, «невиновные». Героиня, кажется, поселенцами мало интересуется.
— Вопрос по технике письма: вы когда пишете (у вас уже ведь за сорок книг, да? — ведь возникают привычки), всё счислено, то есть вы знаете, чем дело кончится, и что с кем будет? Вот, к тому же «Острову…» — это то, что вы собирались сделать с самого начала или что-то другое? Или он написался, как… Ну, знаете, как юрист Русанов спрашивает Толстого, почему он жесток к Анне Карениной, а тот отвечает: «Это мнение напоминает мне случай, бывший с Пушкиным. Однажды он сказал кому-то из своих приятелей: „Представь, какую штуку удрала со мной моя Татьяна! Она — замуж вышла. Этого я никак не ожидал от неё“. То же самое и я могу сказать про Анну Каренину. Вообще герои и героини мои делают иногда такие штуки, каких я не желал бы: они делают то, что должны делать в действительной жизни и как бывает в действительной жизни, а не то, что мне хочется» [175].
— По-разному. Некоторые книжки просчитаны, некоторые пишутся от финала, другие от ощущения или впечатления. Иногда интереснее рассказать историю, иногда донести впечатление, заставить увидеть ситуацию глазами автора. «Остров…» определен географией, настроением и атмосферой, идеей и финалом, увы, героям было не отвертеться. Хотя с Толстым трудно спорить, многие персонажи склонны к своеволию,
