Лиловыми лилеями одет
Там каждый луг, - там роза благонравно
Лилеи белой повторяет цвет.
И мирты свод листвы смыкают плавно,
Хрусталь Венеры - чистая вода
Таится там от взоров дерзких фавна.
Там майоран и мяту без труда
Найти возможно, ибо неизвестны
Ни беспощадный зной, ни холода.
Река туда свершает путь чудесный,
И надо всей безлюдною страной
Сверкает зеленью шатер древесный.
Прекрасной нимфе забрести одной
Туда пришлось однажды ненароком
И в чаще переждать полдневный зной.
Пресытившись жестоким солнцепеком,
На травную постель легла она
И любовалась ласковым потоком.
Ее пленили сень и тишина,
И внятный в кронах колыбельный шорох,
Способствующий приближенью сна,
И птичий гомон радостный в просторах;
Так нежно клонит сей чудесный хор
К часам раздумий, плавных и нескорых.
И нимфа, чтоб обрадовать сестер,
Пустилась в предвечерии нежарком,
По чащам и лугам окрестных гор.
И возвестила, возвратясь, товаркам
О радости в неведанном краю,
Что ей была божественным подарком.
И просьбу им поведала свою:
Когда для них не слишком трудно это,
То вместе с ней направиться к ручью.
Чуть блеск явился пастуха Адмета,
И всех влюбленных горький час настиг
Безжалостным пришествием рассвета
Уже спешили нимфы напрямик
К тому ручью, и в утренней прохладе
Легко летел их звонкий переклик.
Одна из нимф бесчисленные пряди
Пустила биться по ветру вразброс,
Оставя их в божественном разладе;
Другая же, напротив, от волос
Освободила плечи дерзновенно,
Пленяя взоры тяжестию кос.
Эфира там была, и Динамена,
Зрил Феб нагими этих двух подруг,
В воде речной стоящих по колена.
И Ниса, и Серинга, что из рук
Тегейца Пана вырвались; Элиза
С Амантою, при каждой - верный лук;
И Далиана с ними, и Белиза,
Две тежуанки, коим красотой
Подобных нет в пределах парадиза.
И вот на склон горы необжитой
Взошли они: вот так на свод небесный
Грядет кортеж созвездий золотой.
Но два божка на круче густолесной,
Лишь двух из них завидя вдалеке,
Прониклись к оным страстию чудесной.
С тех пор долинам, кручам и реке,
Простым деревьям и кустам, стеная,
Они твердили о своей тоске.
Сколь многажды была струя речная
Принуждена смирить веселый бег,
Коль пеня слышалась очередная.
О как легко бы жар любви пресек
Жестокость нимф и дал бы им утехи,
Коль нимфе был бы родствен человек!
Но нет: кто помышляет об успехе,
Еще смиреннее встречает пусть
Страстям своим приятные помехи.
Кто слить пытался с радостию грусть,
Кто в идалийце зрит пример влюбленным,
Науку эту знает наизусть.
А два божка, даря цветущим склонам
Хрустальных слез несякнущий поток,
Блуждали по местам уединенным.
И там, где путь печальный их пролег,
Они узрели: к родниковой влаге
Вели следы босых прекрасных ног.
В ручье прозрачном нимфы были наги,
Свершали омовенье в этот час,
Не опасаясь дерзостной отваги.
Божки притихли, встретя в первый раз
Нагими нимф, и созерцали оба
Все тайны плоти, скрытые от глаз.
Но выдала шуршанием чащоба
Засаду распалившихся божков,
К тому же не таившихся особо.
Испуг красавиц бедных был таков,
Что вопль их далеко разнесся в долах,
Нимф ужаснул подобный гнусный ков.
И понеслась чета красавиц голых,
Как будто разом вырастив крыла,
Быстрей ветров, свободных и веселых.
Так голубица, увидав орла,
Не размышляя, поспешает скрыться,
Коль жизнь хотя немного ей мила.
Источник сил находит голубица
В смертельном страхе, и резвей мечты
Она спеша в гнездо родное мчится.
Вот так, не прикрывая наготы
На берегу одежда позабыта
Младые нимфы мчатся сквозь кусты,
Сатирам тайна горькая открыта:
Приблизиться к беглянкам ни на шаг
Не могут их козлиные копыта.
Бегут божки, попавшие впросак,
Из виду потеряв красавиц милых,
И вот промолвил первый из бедняг
(Другой с одышкой сладить был не в силах).
Первый сатир:
Что, нимфы, гонит вас?
Лишь ненавистью к чувствам человечьим
Снедаемы, вы стали столь резвы.
От терний вам сейчас,
От веток жестких защититься нечем,
Не нас, а плоть белейшую, увы,
Язвите ныне вы!
Ведь Эвридика, знайте, избежала
Объятий, но не гибельного жала!
Гесперия младая точно так
Сошла в загробный мрак,
К змее спешить возможно ль без опаски?
Кто отвергает ласки - свой же враг.
Не тигры и не львы
Вас гонят, и не хищник ядовитый,
Иль кто из нас на недруга похож?
Зачем бежите вы
От тех, кто верной мог бы стать защитой,
Кому жестокость ваша невтерпеж?
Ваш образ так хорош,
Но образ действий - безобразно злобен,
Служить миротворенью не способен!
Что ж, если ваша красота блеснет
Вам из зерцала вод
Родник, являя вас милей и краше,
Мстя за обиды наши, знайте, лжет.
Но ах! Покуда жив,
Мой голос вас хулою не встревожит,
Сколь ни томлюсь я чистою тоской.
Мой ропот, знайте, лжив,
Никто, конечно, отрицать не может,
Что вы красой цветете колдовской!
Когда любви такой,
Как той, что мне дана, пылать задаром
Ума потерю обрекать ли карам?
Бездумью дань я ныне воздаю
И страх один таю:
Сия жестокость, взявшая мой разум,
Не отняла бы разом жизнь мою.
Для тех, чей смертный взор
Не видел вас, в миру весьма нередки
Творимые природой чудеса:
Среди Ливийских гор
Живут скиталы сказочной расцветки,
Пленявшей людские очеса;
Гиеньи голоса
Слышны в пустыне, - путник их наречье
Считает иногда за человечье.
Дикарки милые, среди дубрав
Наш разум отобрав,
Узнайте же: ваш образ неотвязен,
Однако безобразен дикий нрав.
Любви презревши глас,
Стремитесь вы, прекрасные, в чащобу,
О, для чего подобная вражда?
Закон природы в вас,
Жестокосердых, порождает злобу,
Не пробудив малейшего стыда.
Наделены когда
Вы красотой невиданной, сугубой
То должно ль презирать с отвагой грубой
Любовь земную, - на любом шагу
Отмщать ей, как врагу?
Гордясь божественным телосложеньем,
Перед ее служеньем вы в долгу!
Всему причина - страсть,
Ее для умноженья всякой твари
Бог сотворил с природой заодно;
Ей отдано во власть
Все, что возникло из любовной яри,
Что без нее зачахло бы давно,
И только ей дано
Блюсти сей мир, где родина вторая
Нашлась тому, кто изгнан был из рая.
Она вершит, в материю внедрясь,
Причин и следствий связь
И сеет жар любви возможно боле,
На расточенье боли не скупясь.
Растения полей
Перечислять ли мне сегодня надо,
О парах любящих ведя рассказ?
Сыскать ли тяжелей
Пленительные гроздья винограда,
Чем на лозе, что обвивает вяз?
Услышьте скорбный глас:
Ведь это голубь жалобно томится,
Проведав, что погибла голубица!
Всем Купидон выносит приговор,
Безжалостен и скор:
О подтверди, страдалица-ткачиха,
Пока сплетаешь тихо свой узор!
Ах! Тяжкая беда!
Ужасен образ действий безобразных,
Что от природы призван вас увесть!
Отвергши без стыда
Блаженства, затаенные в соблазнах,
К погибшим должно вам себя причесть!
Тяжка любови месть:
Нет для нее преград и нет различий,
Отмщать за все - таков ее обычай.
Еще услышу я в недальний час,
Как много, много раз
Вы плачете, что вас влеченье губит
К тому, кто нежно любит - но не вас.
Так из последних сил
И долее клеймил бы гордых дев он,
Своею же тоскою распален,
Но вот заговорил
Другой божок, не менее разгневан,
По-деревенски груб и неучен,
Его любовный стон
Гремел, как если бы во страхе диком
Сатир проснулся с исступленным криком.
О том, сколь ужас был его велик,
Ты знаешь, горный пик,
И ведаете вы, лесные дали,
Поскольку вы внимали этот клик.
Второй сатир:
Хотя людьми вы кажетесь подчас,
Но вам неведом вкус людского млека.
Как видно, зверь питал гирканский вас,
И принесла плоды его опека:
Отчизна ваша - ледяной Кавказ,
Вам ненавистны чувства человека,
Вы - чудища, и только внешний вид
Вас с человечьим родом единит.
Коль ваш родимый дом - в зеленой чаще,
Где птицы, дерева, цветы, вода
И даже камень, в слое дерна спящий,
Все чрез любовь проходят здесь, когда
Приходит срок ее благотворящий,
Сама природа - страсти не чужда,
Коль так, то чем бы вы не героини
Для эпосов любви, творимых ныне?
Взгляните в Аркадийскую страну:
В Сицилию тропа ведет Алфея,
