кончили жизнь в своей постели.
А в старой литературной энциклопедии писали об ОПОЯЗе так: это Общество изучения поэтического языка, русская школа в литературоведении второй половины десятых — начала двадцатых годов. "Одно из разветвлений т. н. формальной школы в литературоведении. Будучи исключительно рус. явлением, «формальная школа» не имела аналогии в заруб. лит-ведении, хотя общие тенденции (позитивизм как методич. основа изучения иск-ва) и определ. совпадения (напр., понимание иск-ва как «имманентного ряда», развивающегося по своим внутренним законам; ср. с формулой Г. Вёльфлина «история искусства без имен») имели место. Интерес участников О. вызвала школа экспериментальной фонетики («Ohrenphilologie»), труды представителей к-рой (Э. Зиверс, Заран и др.) были подвергнуты критич. пересмотру (см. статьи и исследования Ю. Н. Тынянова, С. И. Бернштейна, Б. М. Эйхенбаума, Р. О. Якобсона). В рус. предреволюц. науке методика формального (чисто технического) изучения словесного иск-ва была представлена работами символистов — А. Белого («Символизм», 1910), статьями В. Брюсова и Вяч. Иванова, а также акмеистов (Н. Гумилев). «Формальная школа» в целом и О., в частности, стремились преодолеть ограниченность подобного наивного формализма. Первой публикацией О. явилась брошюра В. Б. Шкловского «Воскрешение слова» (1914), в к-рой были сформулированы осн. положения ранней доктрины направления («окаменение» слова как следствие утраты им «ощущаемости»; «воскрешение» его — результат установки футуристов на создание «затрудненной» формы — «остранение»). Тезисы раннего О. соприкасались с лозунгами футуризма о «самоценном слове». Позднее утверждение о роли «остранения» в качестве нарушителя автоматизма восприятия легло в основу формальной истории лит-ры как борьбы «старшей» и «младшей» линий, проявлением к-рой становится пародия…"
Стремясь к целостному анализу поэтич. произведения, члены О. все внимание направили на анализ формы, рассматриваемой в качестве осн. носителя специфики иск-ва. Причем содержательный компонент был без остатка растворен в форме. Отсюда следовало основное положение раннего О. — «искусство как прием». Произведение на этом этапе рассматривается как «сумма» составляющих его формальных приемов; содержанию отводится место и назначение их «мотивировки».
Однако конкретные исследования тех лет не ограничивались лишь констатацией подобных выводов. Так, в ряде работ нач. 20-х гг. (статьи О. Брика, Ю. Тынянова, В. Шкловского) проявляется взгляд на произведение как сложное единство составляющих его компонентов, обнаруживающих ряд аналогичных свойств (скопление согласных, «звуковые повторы», тавтология, параллелизм композиц. и сюжетных единиц), восходящих к единой определяющей их закономерности (в данном случае — приему «задержания»). Т. о. эмпирически была доказана «…однородность законов, оформляющих произведения» (Шкловский В., Третья фабрика, 1926, с. 65), или, пользуясь новейшей терминологией, выдвинута в общей форме идея структурного характера иск-ва.
До нач. 20-х гг. «формальная школа» выступает единым фронтом, завоевывая новых сторонников; в 1919 происходит реорганизация группы (см. объявление в «Жизни искусства», № 273), тогда же программу направления принимает Б. Эйхенбаум, с 1921 — Ю. Тынянов; происходит сближение об-ва с чл. Московского лингвистич. кружка, особенно с Р. Якобсоном и Г. Винокуром; в нач. 20-х гг. в сб-ках О. печатается В. Жирмунский, подчеркнувший в ст. «Задачи поэтики» (1919) свою солидарность с установками группы; к этому периоду относятся и выступления Б. Томашевского с позиций, близких к «опоязовским». Активизируется также издательская деятельность; в виде книг и брошюр вышли выпуски «Сборников по теории поэтического языка» (в. 4–6, 1921—23). Появляются публикации в журналах и газетах, издаются сборники статей.
Однако последующие годы привели к острым спорам как внутри «школы», так и с ее оппонентами и критиками. С 1922 начинается полемика между Б. Эйхенбаумом и В. Жирмунским (см. «Книжный угол», 1922, № 8), завершившаяся статьей последнего «К вопросу о „формальном методе“» (1923); к 1924 относится переоценка Г. Винокуром речевой практики («зауми») футуристов (см. кн.: «Культура языка», 1925, и его статьи этих лет). С другой стороны, О. подвергся широкой критике в прессе (см. дискуссию в журнале «Печать и революция», 1924, № 5, в т. ч. статью А. В. Луначарского «Формализм в науке об искусстве», подвергшего острой критике ряд статей Б. Эйхенбаума), а также на диспуте «Искусство и революция» (1925) и диспуте о формальном методе (1927).
Осознавая односторонность и недостаточность первоначальной концепции, к-рая рассматривается теперь как «рабочая гипотеза», члены О. (фактически переставшего существовать как группа к сер. 20-х гг.) стремились к ее восполнению. Ранняя механистич. т. з. уступает место взгляду на худож. произведение как систему функционально взаимозависимых элементов. Свое четкое развитие эта мысль нашла в книге Ю. Тынянова «Проблема стихотворного языка» (1924), где осн. внимание направлено на изучение смысловых особенностей стиховой речи, представляющей собой сложное единство ритма и семантики. Подобный взгляд присутствует в работах Б. Эйхенбаума, В. Шкловского, О. Брика 2-й пол. 20-х гг. Вместе с тем усиливается интерес к истории лит-ры и к проблеме лит. эволюции, центральным понятием к-рой становится «смена систем» лит. явлений в их историч. функциональной конкретности (Ю. Тынянов, «Вопрос о литературной эволюции», 1927). Одновременно уточняется понятие «поэтического языка», ставится вопрос (впервые в общей форме выдвинутый в 1917 Л. П. Якубинским) о сферах его применения в зависимости от функций, им выполняемых («функциональные стили») (см. статьи Якубинского и др. авторов в сб. «Русская речь», 1923). Усиливается интерес к общим структурным законам иск-ва, исследуемым на материале кино. В статьях В. Шкловского, Ю. Тынянова, Б. Эйхенбаума (см. сб. «Поэтика кино», 1927) обнаруживается четкое представление об иск-ве как знаковой системе. Затронутая во 2-й пол. 20-х гг. проблематика сохраняет доныне первостепенное науч. значение прежде всего для структуральных методов исследования. Представляется бесспорным факт ее плодотворного влияния на различных ученых и деятелей иск-ва 20—30-х гг. (напр., С. М. Эйзенштейн, М. М. Бахтин и др.).
ОПОЯЗ делили и впоследствии. В 1968 году, в пятом томе «Краткой литературной энциклопедии» говорилось: «Значение конкретных исследований, появившихся в русле О., а затем после его фактич. распада, кроме выдвижения ряда научных проблем (помимо указанных выше, следует отметить стиховедч. работы Б. Томашевского, исследования в области мелодики и звуковой организации стиха Б. Эйхенбаума и С. Бернштейна, в области жанра — Ю. Тынянова, сюжета — В. Шкловского), заключается в подготовке внедрения совр. структурных и математических методов в литературоведение… Односторонне интерпретируя, пытаются использовать эту концепцию Р. Якобсон и его ученики».
ОПОЯЗ превратился в подобие советского авангарда, который вдруг начал пользоваться спросом на международном рынке.
Он превратился в валюту.
Оттого литературная энциклопедия оговаривалась: «Сов. науке предстоит изучение разнообразного наследия ученых, связанных в период своего становления с О., с историч. и материалистич. позиций». Другая литературная энциклопедия кратко сообщает о филологическом объединении, возникшем в 1914 г. как дружеский кружок филологов-формалистов в Петербурге; существовало по начало 1920-х гг. Инициатором создания объединения был Викт. Б. Шкловский. К предыстории
