я был в состоянии невменяемости.
И с ужасом смотрел перед собою глазами проспавшегося пьяного, — так заканчивает эту историю Викентий Вересаев, имевший, кстати сказать, медицинское образование.
Но в этот момент дети уронили самовар, который стоял на крыльце, и начали весело бегать вокруг шипящего чудовища, лежавшего в траве.
К ним подошли взрослые, и на том беседы о жизни и смерти в тот день прекратились.
08.10.2018
Баллада о точности (об Александре Галиче)
Александр Аркадьевич Гинзбург, взявший из частиц имени, фамилии и отчества себе псевдоним Галич, родился 19 октября 1918 года. У одних современников вызывал искреннюю любовь, а у других не менее искреннее раздражение. Так чисто одетый человек вызывает раздражение у людей, одетых не очень дорого и не очень чисто. А про Галича кто-то сказал, что если его поведут на эшафот, то он обязательно будет в выглаженных брюках и начищенных ботинках. Пижон, одним словом.
Однако это история про трагического пижона и большого поэта. Люди, знавшие его, говорят, что он был очень красив — сперва яркой красотой молодости, а потом уже тяжелеющей красотой зрелого мужчины. Пользовался успехом у женщин, естественно. Всё это может быть причиной для раздражения у других людей, да.
Юношей он играл в театре, вернее, в молодёжной студии. Когда началась война, ему выписали белый билет (это у некоторых людей вызывает ещё большее раздражение — как же так, отчего он не тащил пушку по пояс в грязи? Как комиссовали? Почему не сгорел в танке?), и снова попал в театр. Он сочиняет стихи, играет на сцене. После войны начинает писать пьесы и сценарии фильмов. За один из шести фильмов, поставленных по этим сценариям («Государственный преступник»), Галич получил в 1964 году почётную грамоту КГБ СССР, что осталась единственной его наградой.
Это довольно нелепое сочетание, но и с ним нужно примириться.
Дальше начинается типичный для части интеллигенции отсчёт событий: в 1968 году Галич выступает на фестивале авторской песни в Академгородке Новосибирска, начинается конфронтация с властью. Через год в «Посеве» выходит книга стихов, за что его исключают из разных творческих организаций. В 1974 он уезжает, живёт в Мюнхене, работает на радио «Свобода», потом переезжает в Париж и гибнет от удара током 15 декабря 1977 года.
Через десять лет его посмертно восстанавливали в творческих союзах, которые ещё через десять лет исчезли сами. В 1993 Галичу, так же посмертно, вернули российское гражданство, которого он не имел, обладая только советским. Причём время переменилось настолько, что смешалось всё: былые ненавистники говорят о нём уважительно. Станислав Куняев ругает поляков за антисемитизм и Корчака, и при этом пишет: «Наш писатель Александр Галич» [177]. Но в политической полемике крестьянская смётка важнее долгой памяти — если обнаружилась какая полезная деталь, гайка, скрепа или там гвоздь на дороге, нужно её пустить в дело. Если кому надо, я могу написать исследование о том, что это исконно русская черта, неотъемлемая часть национального самосознания.
Сейчас Галич кажется частью истории. Но это вряд ли так, не говоря уж о том, что он привнёс в русский язык довольно много важных оборотов (сейчас бы сказали «мемов», а раньше замечали: «О стихах я не говорю, половина — должны войти в пословицу» [178]).
Про пишущие машинки, на которых размножались неподцензурные тексты:
«Эрика» берёт четыре копии,
Вот и всё!.. А этого достаточно.
Про аморальность разбора морального поведения на партийных собраниях:
А из зала мне кричат:
«Давай подробности!»
Про оживление советского человека:
И сел товарищ Мальцев,
Услышав эту речь,
И жизнь его из пальцев
Не стала больше течь.
Про универсальность докладчика:
Израильская, — говорю, — военщина
Известна всему свету!
Как мать, — говорю, — и как женщина
Требую их к ответу!
История, кстати, тоже кончается формульной фразой начальства:
«Хорошо, брат, ты им дал, по-рабочему!
Очень верно осветил положение!»
Ну и, наконец, чудовищно затасканная в огне и дыму кухонных споров, а потом и социальных сетей:
Смеешь выйти на площадь,
Можешь выйти на площадь.
Но тут нужно сказать важную вещь. И если её не сказать, покажется, что мёртвым поэтам нужно снисхождение. А Галич был настоящим поэтом, потому что когда он писал:
Скомандовали: «Пли!»
И прежде, чем он сам упал,
Упали костыли…
— это была настоящая поэзия. Снисхождения не надо.
Так вот, Александр Галич — поэт неточного образа. При том что сам он всегда говорил о точности.
Академик Сахаров вспоминал, как он «стал говорить о «Моцарте» Окуджавы — я очень люблю эту песню. Но Галич вдруг сказал:
— Конечно, это замечательная песня, но вы знаете, я считаю необходимой абсолютную точность в деталях, в жесте. Нельзя прижимать ладони ко лбу, играя на скрипке [179].
Есть его знаменитая песня «Мы похоронены где-то под Нарвой», где непонятно что за «в сорок третьем погибла пехота»… Дело в том, что бои под Нарвой шли с февраля по июль 1944 года и безвозвратные потери были около ста тысяч человек. Ну, а рифмовать «в сорок четвёртом пехота» — нельзя. В сорок третьем под Нарвой хоронили только немецкую пехоту (ну или испанцев из «Голубой дивизии»), и встать в крестах они вполне могли, но это вряд ли тот эффект, на который рассчитывал автор. Если имеется в виду совместная охота Хрущёва и Кастро, так она была в Завидово, а не под Нарвой. В общем, происходит то, про что советские классики писали «История о Гавриле была заключена в семьдесят две строки. В конце стихотворения письмоносец Гаврила, сражённый пулей фашиста, все же доставляет письмо по адресу.
— Где же происходило дело? — спросили Ляписа.
Вопрос был законный. В СССР нет фашистов, а за границей нет Гаврил, членов союза работников связи» [180]. Но нет, можно всё списать на обобщённые образы, да это уже и сделано [181], но в некоторых случаях количество переходит в качество. Мандельштам в «Возвращении на Итаку» погибает сразу после ареста в 1934 году. Вышедшие на площадь декабристы не могут
