Независимый государственный орган, формирующий бюджет, может решить проблему общих ресурсов, которая приводит к высокому дефициту бюджета и долгам. Если размер бюджета определяет наделенный большими исполнительными полномочиями министр финансов, то противоборствующие группировки не смогут заказывать для себя обильные пиры за счет других группировок. Процесс утверждения бюджета тут тоже важен. Лучшее решение — установить порядок, при котором размер бюджета определяет исполнительная власть, а затем законодатели (представители группировок) уже сражаются за его распределение [32].
Хорошие институты
В более общих терминах можно сказать так: институциональные ограничения снижают вероятность того, что противоборствующие классовые или этнические группировки смогут беспрепятственно доить общественную корову.
Хорошие институты, подобные описанным в предыдущей главе (по оценкам Международного путеводителя по кредитным рискам), напрямую смягчают поляризацию между фракциями. Этнически разнообразные страны с хорошими институтами в меньшей степени подвержены насилию, нищете и перераспределению благ, обычно связанным с этническим разнообразием. Нейтрализовать этнические разногласия помогает и демократическая форма правления; демократические государства с разнообразным этническим составом по экономическим показателям не уступают этнически гомогенным демократиям [33].
Общества с высоким качеством институтов не отличаются высокой премией черного рынка, низкой степенью финансового развития или образования. И все это независимо от степени этнического разнообразия. В обществах с наилучшими институтами нет войн вне зависимости от степени этнического разнообразия. Хорошие институты также не допускают крайней формы этнического насилия — геноцида. В странах, занимающих верхнюю треть рейтинга по качеству институтов, геноцидов не было. И наоборот, в странах, находящихся в нижней трети этого рейтинга и одновременно в верхней трети рейтинга этнического разнообразия, за последние несколько десятилетий происходили случаи поддерживаемого государством геноцида. Среди примеров — Ангола, Гватемала, Индонезия, Нигерия, Пакистан, Судан, Уганда и Заир [34].
Институциональные решения не дают нам радикального способа справиться с поляризационной политикой, пагубной для роста. Безусловно, общество, поляризованное по классовому или этническому признаку, с меньшей степенью вероятности учредит независимый центральный банк, поставит на должность независимого министра финансов и создаст институты высокого качества. Но по крайней мере мы определили стимулы, которые побуждают государственных чиновников в поляризованных обществах к плохой политике. Это большой шаг вперед по сравнению с обращенными к бедным странам бесконечными проповедями и увещеваниями сменить политику. Нам известны некоторые институциональные рецепты, которые улучшают положение вещей, пусть они и не универсальны. Если законность, демократия, независимые центральные банки, независимые министры финансов и остальные институты высокого качества смогут прижиться, бесконечный цикл плохой политики и слабого роста может прерваться.
Консенсус среднего класса
Лучше всех об этом сказал Аристотель в 306 г. до н.э.: «Очевидно, что лучшее политическое сообщество формируется из граждан среднего класса и что такие государства будут хорошо управляться, где средний класс велик… Где средний класс велик, будет меньше всего фракций и раскола».
Если суммировать выгодные для роста условия, можно сказать, что они будут максимально благоприятными при отсутствии двух наиболее распространенных форм общественной поляризации — классовый конфликт и этническая напряженность. Давайте назовем ситуацию, при которой значительная часть доходов принадлежит среднему классу и в обществе поддерживается относительная этническая гармония, консенсусом среднего класса. Общества с таким консенсусом обычно отличаются хорошей политикой, высоким качеством институтов и высокими темпами экономического роста. Примерами стран с консенсусом среднего класса и высоким ростом могут служить Корея, Япония и Португалия. Страны, поляризованные по классовому и расовому признаку, — это, например, Боливия, Гватемала, Замбия; в каждой из них наблюдаются низкие темпы экономического роста.
Рисунок 13.1 иллюстрирует общую тенденцию: страны с большой долей среднего класса и низкой этнической гетерогенностью (измеренной по языку) богаты; страны с тонкой прослойкой среднего класса и высокой этнической гетерогенностью — бедны.
Когда мы изучаем данные по странам, выясняется, что в обществах с консенсусом среднего класса более вероятны широкое распространение образования, высокий уровень иммунизации, низкая детская смертность, более полный охват населения телефонной связью, более доступная медицина, лучшая макроэкономическая политика, более высокий уровень демократии и более стабильные правительства. Все эти условия создают предпосылки для экономического роста и развития. Подобно тому, как консенсус среднего класса объясняет разницу между развитием Северной Америки и Южной, он помогает объяснить успехи и неудачи развития по всему миру.
Крах производства в Восточной Европе и бывшем Советском Союзе специалисты связывают с тем, что прежний средний класс оказался разрушен, а новый не успел сформироваться. Миланович описывает «опустошение» старого среднего класса в госсекторе. Кроме того, наличие в этих новых государствах многочисленных этнических меньшинств затрудняет формирование консенсуса для роста.
Мы можем предположить, что отсутствие консенсуса среднего класса привело к краху таких обществ, как Древний Рим, династия Минь в Китае (1368-1644) и империя Моголов в Индии (1526-1707), — несмотря на многообещающие начинания, индустриализация там не произошла. Римляне были способны на впечатляющие инженерные проекты — например, дорожную сеть, — но все это делалось ради элиты и военных: не забывайте, что треть римского населения составляли рабы [35]. Династия Минь потратила 200 лет на ремонт Великой китайской стены. Моголы дали нам Тадж-Махал, построенный для элиты [36]. Схожим образом государственные ресурсы перенаправляются на возведение монументов для элиты во многих современных государствах, где нет консенсуса среднего класса, — так, покойный президент Кот-д’Ивуара построил самый большой собор в мире в своем родном городе Ямусукро.
Доиндустриальные империи были авторитарными, и вне элиты значительного накопления человеческого капитала не происходило — нередко элита и этнически сильно отличалась от большинства. Есть распространенное заблуждение, что доиндустриальные общества были более эгалитарными, чем индустриализующиеся (эта идея легла в основу знаменитой «гипотезы кривой» Кузнеца, согласно которой неравенство по мере индустриализации сначала усиливается, а затем ослабляется). Исследования доиндустриальных империй показывают, что все обстоит наоборот: неравенство по мере индустриализации стабильно снижается [37]. В более общих терминах, как отметил Маркс, промышленная революция началась, когда социальные революции уничтожили рабство, феодализм и жесткую классовую систему, впервые в истории создав средний класс буржуазии. Регионы, в которых рабство или феодализм держались дольше, индустриализовывались медленнее. В некоторых отсталых регионах развивающегося мира — таких, как Чиапас в Мексике, в некоторых сельских районах Пакистана и индийском штате Бихар — феодализм в одной из своих форм жив до сих пор.
Заключение
Я иду со своим другом Мэнни по Египетскому музею в Каире. Нас поражает изысканный золотой саркофаг фараона Тутанхамона, которому три тысячи лет. Точно так же я раньше был поражен поездкой к пирамидам, возведенным почти пять тысячелетий назад. Мы здесь на конференции, куда съехались исследователи из развивающихся стран, чтобы обсудить богатство и бедность народов. Сам Каир задает нам важный вопрос: почему спустя четыре тысячелетия после возведения пирамид Египет все еще так беден? Почему промышленная революция не произошла при фараонах? Быстрый черновой анализ показывает, что ответ кроется в распределении дохода. У фараонов было все, а у угнетенных масс — ничего. Богатые элиты могут неплохо справиться с увековечением собственной памяти при помощи труда масс. Как это характерно для всех олигархических обществ, богатая элита Египта решила держать массы в бедности и невежестве. Поэтому процветание для избранных продолжалось тысячелетия, в то время как процветание для многих и в сегодняшнем Каире остается лишь мечтой.
