id="id2497">
Принялся читать Звягинцева. Всё что я напишу дальше, мало кому интересно, кроме узкого круга моих коллег.
Я с вниманием прочитал новый роман Звягинцева, писателя-фантаста, что знаменит книгами с привкусом альтернативной истории. Я любил его "Дырку для ордена". Хороший мир имперской России, придуманный задолго до Владимира Сорокина, задолго до огромного количества книг, написанных на эту тему: "Победить непременно должны были именно большевики, и лишь слепой случай, воплотившийся в до сих пор не объясненном (и теперь уже, скорее всего, необъяснимом) отказе Ленина перевести резиденцию правительства из Петрограда в Москву, привел красных к поражению…они просто струсили оторваться от моря, Кронштадта, Гельсингфорса и поддерживавшего их флота. Желание иметь возможность отсидеться за крепостными стенами фортов или сбежать на Запад в случае неудачи оказалось сильнее здравого стратегического расчета" — и проч., и проч.
Звягинцев написал какое-то огромное количество романов, герои плодились у него, как у писателя Головачёва, и точно так же, как у Головачёва, герои разных романных циклов сходились на специально отведённых для этого страницах. И вот я принялся читать двухтомник, где все герои встретились, и пришёл я в помрачённое состояние. Я увидел какой-то день Сурка: только упустишь нить повествования — глядь, опять кадеты вкупе с корниловцами жгут танки "Леопард" из ручных противотанковых гранатомётов.
Пролистнёшь двадцать страниц, опять двадцать пять, советские курсанты отбиваются от махновцев.
Безумие какое-то. Игра DOOM, да и только. Причём время там просто взбесилось, и ничего в простоте своей сделать невозможно, тут тебе загадочные Игроки, что играют в человечество как в шахматы, вот — Гиперсеть, то непонятные мне агаряне, вернее аггриане.
Дело в том, что я в последней книге с трудом могу понять, что к чему. А я, в общем, читатель прилежный, если дело касается принципиальных вопросов, но теперь мне кажется, что с каждой новой книгой Звягинцева пропадает собственно книжный сюжет, то есть он существует на уровне таких типичных гонконгских боевиков с конг-фу. Вместо него есть сцены, но кому-то это может и показаться "лучше".
Вот герою дают крепко по затылку на девятой странице. Его всерьёз пытаются убить на сорок пятой, а свой коронный номер — нападение махновцев (половцев, чеченских террористов) Звягинцев откатывает на пятьдесят третьей.
Есть на каждой странице радость мачо — боевое железо. И всякий герой норовит похвастаться тем, что хорошо стреляет. Прямо как фрейдистские персонажи, герои только это и обсуждают. Ну, всякие мании бывают, но так чтобы два тома по шестьсот страниц… В описании жизни мачо в литературе позднего времени есть одна особенность — истории, когда герой "Подобрался, приходя в состояние алертности, огляделся" — этому соответствует сноска "Алертность — готовность организма к решительным действиям с использованием всех физических и психических сил". Мне-то кажется, что вся эта терминология со сносками — след отравленности многих авторов "Моментом истины" Богомолова. Богомолов испортил десятки молодых писателей — именно этим стилем. Но ведь у автора "Момента истины" в тексте было ещё кое-что кроме "МР-38", "МГ", шпрингминен, и "качания маятника"…
Однако, мне и хотелось, чтобы мнения были частными. А то ведь в рецензии-констатации есть ненужная модальность. Есть разница — написать «Звягинцев — это Головачёв сегодня» и написать «Я считаю, что Василий Звягинцев наследовал формат Василия Головачёва» — совсем другое дело. Да, почему эта история про хлопки — так книга называется "Хлопок одной ладонью". Вот если кого заинтересует, так я расскажу, что такое настоящий хлопок одной ладонью — ту историю, правда, я прочитал у Джиласа.
Извините, если кого обидел.
02 ноября 2006
История про сны Березина № 238
Обрывок сна про какого-то благотворителя — только что разбогатевшего. Торжественное празднование его дня рождения и народный артист Ширвиндт с микрофоном у президиума. Девиз вечера полощется на синем транспаранте: «Нам нужны чудесные мальчики».
Извините, если кого обидел.
03 ноября 2006
История про сны Березина № 239
В этом сне я поехал на природу — как в старые времена, с палаткой. Нет, это в другие времена я много ездил по горам с палаткой и без, но в этом сне подчёркивается, что я еду в традиционный поход со старыми знакомыми, с которыми я ездил в годы своей юности. Среди них люди очень разные, тоже состарившиеся.
В лесу мне не нравится — собирается дождь, мои товарищи стали сиры и убоги, им уже лень разводить настоящий костёр, и они жарят колбасу на палочках, кое-кто и вовсе лежит под полиэтиленом, скрываясь от дождя.
Собирается дождь.
Вот он идёт, тонкой серой пеленой падает на угрюмую местность — и на утро я решаю уехать.
Я долго жду поезда на станции — причём в этом помещении стоит настоящая чугунная печка, но холодная как лёд в этот дождливый летний день.
Внезапно оказывается, что рядом со мной сидит человек, который был с нами в лесу. Он много моложе меня, высокий. Он — бывший солдат-десантник. Я вспоминаю, что он действительно бродил по поляне, а потом привязал к дереву две верёвки и много раз изображал парашютный прыжок, схватившись за верёвки, как за стропы.
Очень я тогда подивился этому — и вот сейчас он по случайности сидит рядом со мной.
Говорить нам особо не о чем, но вдруг он сообщает, что учится в Академии внутренней службы, а там преподаёт моя первая любовь.
Он новых воспоминаний мне становится тоскливо, и я воспринимаю гудок электрички как избавление.
Извините, если кого обидел.
03 ноября 2006
История о том, как сиять заставить заново
Меня спросили, как я отношусь к толкиенистам. Первых моих друзей-толкиенистов я помню примерно с 1980 года — это не оттого, что я хочу намекнуть на мой возраст, просто так оно и было. Мы брали в библиотеке Иностранной литературы растрёпанные книжечки и даже пытались переложить Профессора на язык родных осин — впрочем, вполне бездарно. Некоторые из нас потом переселились в Британию, кстати. Но толкиенистами эту компанию можно было назвать только ретроспективно.
Потом я знал несколько симпатичных мне людей в Казани, куда несколько лет ездил, ну и ещё несколько — через покойного Свиридова, с которым крепко дружил в юности.
С другой стороны я знал довольно много безумцев с типовыми чертами, которые и составляют образ толкиениста, так сказать в народных массах. Они просто более заметны. (Среди граждан КНР множество народа не похоже на хань, но
