Ни слова о политике, ни единого слова! Но каждый заголовок — какими бы неинтеллигентными и неинтересными ни были они все — показывает, чем заняты умы янки, о чем они говорят и что они хотят читать. Американские газеты в точности отвечают характеру американской духовной жизни; содержание их не столь деликатно и идиллично, как в произведениях художественной литературы, зато они стократ реалистичнее и правдивее. Американские газеты беспокойны и шумливы, как сама жизнь, неотесанны, но правдивы.
В одном американская пресса опережает прессу всех других стран — в умении добывать и молниеносно публиковать новости. Газеты затрачивают огромные суммы на добывание новостей, на создание широкой сети корреспондентов, которым велено телеграфировать в редакцию о любом, пусть даже мелком событии; по самому ничтожному поводу газета издает экстренные выпуски. «Нью-Йорк геральд» в этом смысле не знает себе равных. Редакция этой газеты, помимо корреспондентов во всех без исключения странах, помимо наборщиков, печатников, корректоров и т.д., держит шестьдесят пять штатных сотрудников. Из них семнадцать человек — редакторы или же заведующие отделами, остальные — репортеры, которые бродят по улицам Нью-Йорка и собирают материалы. Стоит такому репортеру услышать какую-нибудь новость, как он тотчас мчится в первое же уличное телефонное бюро, кричит телефонистке «Геральд!» и передает информацию в редакцию. Помимо этих репортеров, в распоряжении газеты имеется собственный катер, который курсирует по заливу и перехватывает все новости, какие только могут поступить в этот огромный город с моря. Как известно, корреспондент «Нью-Йорк геральд» примчался к Ниагарскому водопаду и забронировал местную телеграфную линию в ожидании прибытия принца Уэльского, предпринявшего поездку в Америку и объявившего, что непременно посетит водопады. Случилось, однако, так, что принц задержался с приездом, но, стремясь удержать в своем распоряжении телеграф, корреспондент распорядился, чтобы телеграфисты начали передавать текст первой книги Моисеевой. Когда этот текст благополучно передали в Нью-Йорк, принц все задерживался с приездом, и тогда стали передавать вторую книгу Моисееву. Наконец принц все же прибыл, и корреспондент «Нью-Йорк геральд» оказался первым газетчиком, которому удалось оповестить об этом весь мир — маневр, правда, обошелся газете в несколько тысяч долларов. Да и раньше «Нью-Йорк геральд» всегда удавалось опережать другие газеты в смысле публикации новостей: так, во время абиссинской войны даже лондонской «Тайме» пришлось перепечатывать репортажи с фронта из газеты своих американских коллег, при том, что события касались сугубо самой Англии.
Не одна «Нью-Йорк геральд» этаким образом старается ошеломлять своих читателей новостями со всех концов света; большинство американских газет поддерживают оживленную связь как со всеми американскими городами, так и с зарубежными. Такая практика заслуживает безусловного одобрения: американские газеты стараются вложить в головы янки хоть какие-то познания о мире, том самом, который как-никак простирается за пределами Америки и о котором школа им почти ничего не поведала. Разумеется, новости, публикуемые американскими газетами о событиях в других странах, как правило, сводятся к кратким или более подробным телеграфным сообщениям, но все же это вести с другого полушария, мелкие, разрозненные факты, которые, если собрать их вместе, день за днем, на протяжении многих лет, сложатся в исторический курс более обстоятельный и полный, чем тот, что преподается в какой бы то ни было из американских школ. Но содержание и таких телеграмм также определяется характерной особенностью американского духа. Газеты вынуждены считаться с интересами и вкусами своих подписчиков. Они замалчивают все новости литературы и искусства, но зато в сфере финансов нет такой мелочи, которая представлялась бы им недостойной телеграфного сообщения. Придворные балы, тронные речи, путешествия кайзера, открытие какой-нибудь железной дороги, скачки в Англии, дуэли во Франции, террористический акт в России в американской прессе составляют излюбленный материал, который передается по телеграфу, но те же газеты молчат о постановке самой что ни на есть знаменитой трагедии, о появлении крупнейшей новой звезды на небосклоне искусства. Зато они мгновенно сообщают о самом мельчайшем событии за рубежом, если только оно имеет хоть какое-то отношение к сфере торговли, товарооборота — пусть даже какой-нибудь путешествующий по Германии мистер потеряет в гостинице бумажник или окажется, что другой господин спекулирует на бирже в Саренте.
Несмотря на все ее серьезные недостатки, американская журналистика тем не менее представляет собой самое своеобразное и могучее изъявление духа американского народа; благодаря своей смелости, своей реалистической мощи в литературном отношении она к тому же может считаться самой современной из всех.
II. Литература и литераторы
Американская литература безнадежно далека от реальности и бедна талантами. И любовь в ней присутствует, и револьверная стрельба, но нет в ней самостийной жизни, нет движения духа. Само собой, сказанное не относится к тем немногим писателям, чьи книги современный человек вполне может читать, не относится, в частности, к Марку Твену, этому бледному пессимисту, обладателю поистине необыкновенного остроумия и чувства юмора, не имевшему в Америке ни единого предшественника, как, впрочем, и ни единого последователя. Приведенная выше оценка также не распространяется на кое-что из написанного Эдгаром По, Готорном и Брег Гартом. Но в общем и целом американская литература не отражает жизнь американцев так, как это делают газеты. Она не оставляет у читателя сколько-нибудь прочных впечатлений, ей не хватает земного начала, слишком много рассуждает она и слишком мало чувствует, слишком много в ней надуманного и слишком мало реализма, она не изображает жизнь, а воспевает ее, вещает, воздев очи к небесам, проповедует добродетель и мораль на бостонский лад, пророчествует, остерегает, обнеся сафьяновой обложкой историю про нерушимую верность двух сердец и героев-индейцев. Эта литература не нашла во мне отзвука, она прошла через мое сознание, не задев ни единой струны в моем сердце, не заставив меня к ней прислушаться.
Когда держишь в руках книжку американского автора, всякий раз возникает такое чувство: что, если бы в эту поэтическую нищету ворвался ураган, свежее дыхание современности, от этого дела сразу пошли бы на поправку. Но ураганы американцы обложили таможенной пошлиной, а ветры не дудят в тамошние медные трубы. Американская литература не воспринимает и не способна воспринять какое-либо влияние, она отстала от европейской литературы по меньшей мере на три фазы развития: когда-то Чарльз Диккенс и Вальтер Скотт определили облик ее романа, а Мильтон и Лонгфелло — характер ее поэзии, на этом она и остановилась. Никаких следов влияния современной литературы на американскую не найти. Никакого стремления к совершенствованию не заметно у этих пиитов: однажды выучившись своему ремеслу, они и поныне занимаются им как привыкли. Что за дело им до того, что в крупнейших культурных странах появились люди, которые стали писать о жизни как она есть, люди, вознамерившиеся отразить тончайшие движения человеческой души? Их это вовсе не касается — они же американцы, патриоты, трубадуры, мечтатели. Нынче в Америке полагают чуть ли не постыдным знать какой-нибудь иностранный язык, а если случится двум эмигрантам беседовать на своем родном языке в присутствии какого-нибудь янки, тот не преминет высмеять их. Но уж если американец возьмется учить какой-нибудь иностранный язык, то не иначе как один из мертвых. Стало быть, американцы лишены возможности читать современную литературу на языках оригинала. Но даже и с помощью переводов они не стремятся узнать, что же такое представляет собой эта современная литература. Если в Америке вдруг, по наитию, и издадут какой-нибудь из романов Золя, то непременно самым грубым образом искорежат книгу, «приведут в соответствие», как эта процедура именуется в предисловии, после чего книга становится неузнаваемой, даже имена действующих лиц и те изменят. Таким образом, Иисус Христос в «Земле» («La Terre») в американском переводе именуется Магометом. Все четыре убийства, которые происходят в романе, переводчик сохранил, потому что такого рода происшествия близки револьверному грохоту его родной литературы. Зато полностью выпущены все ругательства, рождение внебрачных детей, совращение девиц. Кстати, переводы романов Золя не сыщешь в книжных магазинах, даже и в «отредактированном» виде, — их место в табачных киосках, подобно прочим «товарам для мужчин». Американские книготорговцы торгуют только приличным товаром: не вздумайте просить у них книги с подлинным жизненным содержанием! Даже весьма пристойные и непомерно скучные книжки Уитмена не вздумайте спрашивать: в ответ вам шепотом сообщат, если в магазине окажутся дамы, что в городе, надо надеяться, вообще нет книг этого автора. Но что же тогда есть в этих книжных лавках? Возьмем, к примеру, такой город, как Миннеаполис, город приблизительно той же величины, что и Копенгаген, торговый центр Запада — Миннеаполис с его театрами, школами, «художественными галереями», университетом, международной выставкой и пятью музыкальными школами — в этом городе всего-навсего один-единственный книжный магазин[7]. Что же рекламирует этот книжный магазин, что увидим мы в его витринах и на его полках? Разрисованные поздравительные открытки, сборники стихов с золотым обрезом, ноты «Yanke Doodle» и «Home, Sweet Home», блаженной памяти Лонгфелло и любые разновидности самых что ни на есть авангардистских чернильниц. Кроме того, в магазине мы найдем всю массу американской «художественной литературы», которой только может располагать большой народ, насчитывающий множество охочих до сочинительства дам. Вдобавок это еще и «патриотический» книжный магазин: на его полках можно увидеть историю американских войн и литографии с изображением Вашингтона, «Хижину дяди Тома» и мемуары генерала Гранта. Так что здесь налицо весь набор американской журнальной литературы.
