Партийные курьезы секретаря обкома
Ну а что ж думает сам первый секретарь Свердловского обкома о своей должности? Приведем цитату из его «Записок президента». Это красноречивее любых комментариев.
«Сегодня 7 ноября. Часть народа по привычке празднует, часть — иронически ухмыляется, глядя на красные знамена. Странное у меня отношение к этому празднику.
В Свердловске 7 ноября был для меня одним из самых напряженных рабочих дней. Организация народных торжеств в масштабе города с миллионным населением — занятие ответственное и утомительное. Однажды накануне праздника я возвращался в Свердловск. Ехать надо было километров шестьдесят, водитель сбился с пути, и в конце концов машина капитально застряла в какой-то канаве. Что делать? Темно, ничего не видно. В машине нет
телефона, связаться с городом невозможно. Посмотрели по карте: до ближайшей деревни восемнадцать километров. Время — одиннадцать вечера. А в девять утра я должен быть в Свердловске. Если первое лицо в области не появляется 7 ноября, в главный праздник страны, на трибуне — это не катастрофа, это хуже. Такого не может быть. Значит, он либо умер, либо его сняли. А я не умер, меня не сняли, я полтора часа пытался вытащить «газик» из канавы, и во втором часу ночи стало понятно, что сегодня мы на этой машине никуда не уедем. Что будет завтра?
А у нас было не как в Москве, где на Красную площадь выходили только представители коллективов и демонстрация продолжалась два часа. У нас шли семьями через главную площадь, проходил весь город, и длилось это часа четыре-пять. Глаза закрою — и вижу эти бесконечные колонны людей, украшенные флагами и цветами, улыбающиеся, счастливые лица.
…И вот мы втроем по колено в снегу в кромешной тьме бредем в сторону деревни, а я про себя считаю: по хорошей дороге быстрым шагом человек делает пять километров в час, значит, к тому времени, как мы по этому снегу добредем до деревни, уже утро настанет. Было градусов десять мороза, от нас валил пар. Вскоре мы уже падали с ног от усталости, хотелось лечь в снег и уснуть. Главное — не садиться, потом не встанешь… Один раз все-таки не выдержали, сели — и сразу моментальное расслабление, тянет в сон и потом встать просто невозможно. А шли по пашне, не по дороге.
Все-таки дошли до деревни часа в три ночи. Вся деревня, как назло, в дымину пьяная! В какой дом ни постучишь — все в стельку. Мы спрашиваем: где тут телефон, где можно трактор найти? Никто ничего ответить не может. Они уже вовсю празднуют.
Наконец нашли трактор. Посадили тракториста, тоже пьяного, с собой в кабину. Время уже к шести. Меня дрожь берет. Покажи, где телефон, кричу трактористу, где телефон!.. Ничего понять не может. Все-таки нашли сельсовет, открыли дверь, дозвонились до начальника областной милиции. Я говорю: операцию надо провести быстро, точно, как вы умеете. Первое: срочно высылайте вертолет на ближайшую трассу. На место, куда мы доедем на тракторе, вышлите трезвого водителя, чтобы трактор отправить обратно в деревню. Продумайте маршрут по городу, чтобы я успел быстро доехать до дома. (В городе уже перекрывают движение, строятся колонны. А жил я от площади буквально в трех минутах ходьбы.) Исполняйте! Я должен быть на трибуне в половине десятого, максимум без двадцати…
В девять мы добрались без приключений на тракторе до дороги, вертолет уже кружит. Летчик видит нас, садится. Я впрыгиваю в вертолет, взмываем. В полдесятого вертолет садится на площадку аэропорта, к самому трапу подъехали машины, «скорая» и ГАИ. Прекрасно сработали гаишники — по городу промчались за какие-то минуты. Милиция на несколько секунд останавливала колонны, «разрезала» их, мы проскакивали, и колонны продолжали движение. Прямо со свистом доехали до моего дома уже без пятнадцати десять. В этот момент я должен подниматься на трибуну. Дома все были предупреждены, и когда я открыл дверь, семья кинулась мне навстречу: кто с костюмом, кто с рубашкой, кто с галстуком. Все меня переодевали, а я в это время брился. С боем часов, в десять ноль-ноль, я торжественно поднялся на трибуну. Успел!
Почему-то обязательно нужно успеть на трибуну, не опозориться. Страшная тревога. При малейшем ощущении своей беспомощности, скованности охватывает меня эта знакомая тревога».
После того злоключения и сам Борис Ельцин, и вся его семья жили в Свердловске одной мыслью: в Москву! в столицу!
Посмотрим, что из этого получилось.
Глава третья
УРАЛЬСКИЕ ТАЙНЫ
Тайны друзьям поверять нельзя
Ибо у друзей тоже есть друзья,
Старательно тайны свои береги.
Сболтнешь — и тебя одолеют враги
Саади (арабский поэт XIII века)
Тайна, которую Елена скрывала от дочери Кати
Возможно, об этой тщательно скрываемой в семье Ельциных истории никому не было бы известно и поныне, но журналист и депутат Госдумы РФ Александр Хинштейн в своей книге «Ельцин. История болезни» приводит фразу, которая полностью меняет смысл «официальной» биографии Ельциных. Это всего одна фраза, без дат и прочих подробностей, но какая фраза! Цитирую: «Старшая дочь Ельциных, Елена, выскочила замуж сразу же после школы за своего одноклассника А. Фефелова, от которого вскорости и родила Ельцину первую внучку — Катю». Вот и вся информация. Но сколько стоит за ней! Имя Фефелова стерто из истории ельцинского семейства. Нигде в прессе вы не прочитаете, что первая внучка в семье Ельциных, Катерина, оказывается, не имеет никакого отношения к своему официальному отцу — главе «Аэрофлота» Валерию Окулову. Во всех официальных выступлениях Валерия Окулова будет говориться о том, что у него подрастают две дочери, Катя и Маша, «как у президента страны В.В. Путина», а также сын Иван.
Имя Фефелова изъято из официальных документов. Но не изъято из истории. Да и генетику не изменишь… Факты — упрямая вещь. И тут с дотошностью археолога, реконструирующего по скудным обломкам реальный облик «героев времени», приходится приступать к журналистскому расследованию.
НАША ВЕРСИЯ
Первые осенние холода наступают на Урале быстро. Даже если это всего лишь конец сентября, уже во всем чувствуется дыхание зимы. Земля в лесах уже покрыта желто-багряными и бурыми влажными листьями, в прохладном воздухе разлиты грусть и уныние. Земля как бы замирает, готовясь к зиме. По утрам на пожухлой траве лежит белыми прозрачными кристаллами иней. Издали он кажется пушистой шубой, а на ощупь — скользок и холоден. Спустя считаные часы колючая обманчивая «шуба» инея тает, попав под пристальные лучи северного солнца — все более слабого, далекого и беспомощного.
Подножие Уральских гор приобретает буровато-желтый оттенок. Подъехав на машине к горам поближе, становится очевидно, что этот цвет придает высокая и жесткая трава с крупными бурыми метелками высохших семян. В народе ее называют «конский щавель», хотя известно — не любят лошади этой жесткой, упрямо торчащей из земли травы и хватают ее зубами лишь в случае крайней необходимости.
Уральские горы особенно красивы весной, когда на их склонах расцветает кораллово-сиреневыми цветами багульник. Тогда горы приобретают необычный, аметистовый оттенок. Осенью же на пустынных горных склонах разлита грусть, и серые, набухшие от влаги, неприкаянные облака бесцельно летят над ними по печальному небу. И тогда человеку невольно передается чувство щемящего одиночества.
— Урал надо смотреть с самолета. С высоты видно, что под тобой — мощный горный хребет. Величавый, неповторимый.
Эти слова принадлежали молодому черноволосому мужчине средних лет с жестким взглядом, в черных джинсах и клетчатой серой рубашке, поверх которой была надета серая же, с многочисленными карманами, брезентовая жилетка.
Молодая светловолосая женщина, лет на пять его моложе, понимающе кивнула.
— Мечтаю, чтобы меня перевели на длительные, серьезные рейсы… Хочется облететь весь мир.
Елена небрежно поправила ладонью спавшие на лоб мягкие, пшеничного цвета, волосы и улыбнулась.
— Говорят, скоро Кольцове сделают крупным международным центром… как аэропорт Хитроу в Англии или Хьюстон в Америке… Вот и полетаешь…
— Наше Кольцово?! — мужчина рассмеялся. — Скорее деревня Васюки станет Москвой, как обещал великий комбинатор Остап Бендер.
Елена ничего не ответила, только посмотрела в окно.
За пыльным, давно не мытым стеклом виднелось большое асфальтовое поле, на котором словно диковинные птицы с растопыренными крыльями выруливали самолеты. Из окна небольшой комнатки — служебного помещения пилотов, в котором сидели Валерий и Елена, — самолеты казались маленькими, игрушечными.
Пилоты мягко катили машины по асфальту и в конце полосы поворачивали их налево или направо — в направлении ангаров. Один самолет, белый, большой и пузатый, с круглым и покатым носом, чем-то напоминающим морду дельфина, стоял прямо посреди поля, а возле него суетились, как муравьи, рабочие аэродрома в темно-синей спецодежде. В направлении железного «дельфина», беспрерывно вздрагивая и нещадно тарахтя, пуская из высокой и узкой трубы, словно из сигареты, черные кольца солярочного дыма, двигалась загадочная машина. Видимо, она была предназначена для технического обслуживания самолета. Вертикально вверх от открытой платформы машины уходила железная лестница наподобие трапа, который подают к авиалайнеру. А может, это и был трап, только какой-то узкий и почти отвесный. Наверно, по его малюсеньким ступенькам позволялось карабкаться только особому персоналу. Елена таких машин раньше никогда не видела и с любопытством наблюдала, как она приближается к лайнеру.
