С посадкой на этот рейс волнений было не меньше. С двумя тяжелейшими чемоданами, в которых было все то, что нам советовали взять бывалые люди и в МИДе, и в ПГУ, — утюг и сковородки, кастрюли, тарелки, вилки, ложки и все прочее — пришлось бежать по длинному коридору. У меня разжимались пальцы, чемоданы вываливались — проклинал всех советчиков и Америку с ее забастовками. Жена с дочкой тоже с какими-то сумками еле поспевали. В самолет вбежал с этими чемоданами, стюард от увиденного обалдел, выхватил их и куда-то унес. В спешке заняли места, наконец-то смог оглядеться. В салоне было полно американских военнослужащих. Около трех часов ночи прилетели под Балтимор на военный аэродром. Часть пассажиров прошли в автобус, следовавший до автовокзала в Вашингтоне.
Диспетчер предложил и нам поехать автобусом. Услышав мой ответ: «Мы поедем только на такси», он не скрывал своего удивления. Такая несуразица была выше понимания прагматичного американца. Он искренне пытался убедить нас не тратить напрасно деньги и взять такси хотя бы в Вашингтоне. Ему, конечно, было не понять, что мы летим лишь с одним «московским» долларом и платить нечем даже за один автобусный билет без багажа, который стоил, как я все-таки выяснил на всякий случай, четыре с половиной доллара. Диспетчер вызвал такси. Водитель, не часто встречавший подобных клиентов, похоже, также попался из числа «несмышленых». Понимая смехотворность ситуации, поинтересовался затем у него, как он думает — из какой мы страны? Угостив меня сигаретой, он без сомнения ответил: «Богатые шведы»!
В посольстве дежурный дал деньги. Таксометр показывал пятнадцать долларов. Довольный наконец-то благополучным прибытием к «новому родному дому», я заплатил таксисту по-московски — двойной счетчик. Он, конечно, ничего не понял, но обрадовался.
Но был однажды случай, когда я вместе с семьей долетел из Москвы прямо до Вашингтона, заплатив всего по три рубля за каждого из нас — чуть больше шести долларов в пересчете по советскому «твердому» курсу. Дело обстояло так. В начале февраля 1969 года посол Анатолий Федорович Добрынин возвращался из Москвы в Вашингтон. Не помню сейчас по каким причинам, но послу предложили лететь на личном самолете Председателя Совета Министров СССР Алексея Николаевича Косыгина. Посол, в свою очередь, пригласил лететь с ним находившихся в отпуске в Союзе дипломатов — первого секретаря посольства Анатолия Дюжева и меня с семьями. Свои обратные билеты, купленные за доллары, мы сдали и заплатили за полет на спецрейсе всего лишь стоимомость страховки — по три рубля с пассажира.
Это был особый полет. Только на завтрак стюарды поставили на стол больше двадцати пяти блюд. К ним уже с утра предлагались отборные советские вина, разные водки и коньяки, причем в любых количествах. Вся пища была по качеству на пару порядков выше обычной магазинной. Наши дети были в восторге от десерта и сладкого. Посол все время работал в отдельном небольшом салоне в хвостовой части самолета и нас не смущал. Мы же с Дюжевым проявили все свои знания в выборе напитков и способности в питие. Особенно понравилась неизвестная нам ленинградская водка «Ладожская» в квадратной бутылке, изготовленная из специально очищенной воды Ладожского озера.
Дежурный дипломат отвез нас на своем Фольксвагене-жуке, в который мы с трудом поместили наш опостылевший багаж, в дешевую старую и совсем небольшую гостиницу «Альтурас» на 16 улице, имевшую лишь одно достоинство — она располагалась в нескольких кварталах от посольства. Номер был однокомнатный с кондиционером-ящиком в окне, который вместо прохлады создавал лишь шум. Жена и я, казалось, еле держимся на ногах, а у дочки Кати никакой усталости. Голодные, хочется пить. Горячей воды для чая нет, да и простая только из умывального крана, теплая, не сливается, невкусная. Все-таки решили перекусить. С собой только армянский коньяк и стеклянные баночки черной икры. Хлеба нет. Выпили за прибытие на место, жена пригубила, я чуть побольше, закусили икрой без хлеба и заснули мертвецким сном. Когда проснулись, было уже позднее утро следующего дня.
Спустились в маленький ресторан при гостинице позавтракать. Меня учили в разведке «оксфордскому» английскому и у жены он был таким же. Просмотрев меню, мы, конечно, выбрали то, что нам показалось понятным. Сосиски по-английски «Sausages», мы и заказали каждому по порции. Вместо привычных для нас сосисок принесли какие-то кружочки печенья типа галет и на них по чайной ложке жареного мясного фарша. Как было не вспомнить нашего прославленного летчика Валерия Чкалова, весьма почитаемого в Америке, когда он, возвращаясь через Атлантику на «буржуазном» теплоходе в Союз, заказал по меню устрицы и музыку вместо ужина. Позднее, освоившись с Америкой, когда я встречался с незнакомым блюдом, которое хотелось попробовать, всегда спрашивал: «Что это такое?» Я знал, что американцы подчас не представляют, что такое укроп или черная икра. Они могут поинтересоваться, увидев в ваших руках полосатый арбуз, какой овощ вы несете, зная, что арбуз всегда без полос. Такой интерес не считается знаком бескультурья. По завтраку в гостинице нам стало понятно, что с нашим английским первое время будут накладки, хотя вроде бы успешно прошли языковое испытание во время аэродромных баталий в Нью-Йорке.
Жена и дочь остались в гостинице, а я пошел пешком в посольство — благо оно рядом, в доме 1125 по 16 улице в северо-восточной части Вашингтона. Четырехэтажный особняк с лифтом, — со временем ставшим самым старинным в стране, — построенный в начале века в трех кварталах от резиденции американских президентов Белого дома вдовой известного промышленника, создателя первого спального железнодорожного вагона Джорджа Пульмана. После гибели в 1912 году ее дочери на «Титанике» особняк был продан царскому правительству и в нем расположилось российское дипломатическое представительство. Позднее здание стало собственностью Советского государства. После восстановления в 1933 году дипломатических отношений в здании работал первый советский посол в США Александр Трояновский.
В то лето в Вашингтоне стояла необычайная жара. Температура воздуха днем поднималась до 40 градусов по Цельсию и выше, что случалось лишь сто лет тому назад. При этом, как и свойственно Вашингтону, сохранялась очень высокая влажность. Погода полностью соответствовала требованиям медицинской комиссии КГБ для работы в условиях «жаркого и влажного климата», которую мы проходили перед выездом в Америку. Я, одетый в модный и не всем советским людям доступный черный финский полушерстяной костюм, в белой нейлоновой рубашке с галстуком, в чешских «дубовых» туфлях, чувствовал себя в лучшем случае как в парнике, но уверенно и с достоинством шагал впервые по земле главного противника.
В посольстве меня встретил Николай Федорович Попов, заместитель резидента по линии КР, мой непосредственный руководитель. Поднялись в резидентуру, поговорили. Он считал, что мне следует поселиться в пригороде Вашингтона в штате Вирджиния. Жить придется в гостинице, пока не подберу подходящую квартиру. Кстати, все расходы за гостиницу, где-то около пятидесяти долларов в день, оплачивались из моей весьма скромной для проживания в США зарплаты — пятьсот двадцать долларов в месяц. Через пару лет всем работникам посольства зарплата была несколько повышена.
После представления меня резиденту Борису Александровичу Соломатину Попов пригласил выпить по чашечке кофе. Мы вышли из посольства и зашли в Drug store, своего рода американскую аптеку с дополнительным набором услуг и товаров, находившуюся рядом с посольством за углом 16 улицы. Заказывая кофе, он произносил английские слова раздельно, четко выговаривая их, и негритянка за стойкой, похоже, мало понимая его, кофе нам все же дала. У Попова основной язык был немецкий, а знание английского было тоже «оксфордское».
Вернувшись в посольство, познакомился с советником Валентином Каменевым, руководителем группы по культуре, в которой я должен был работать по прикрытию. Он представил меня послу Добрынину. Так прошел первый день моей пятилетней командировки в США.
В резидентуре, как было определено в Центре, мне поставили главную задачу — агентурное проникновение в ЦРУ и другие американские спецслужбы. Следует отметить, что хотя мое пребывание в США совпало с началом разговоров о переоценке внешнеполитических установок «холодной войны», американские политические деятели не ставили перед собой стратегических целей изменения советско-американских отношений. Мир полностью находился под влиянием доктрины «холодной войны». Соответственно этому строили свою работу и спецслужбы США и СССР.
Директор ФБР Эдгар Гувер, выступая в конгрессе США летом 1970 года, откровенно заявлял: «Сегодня Советский Союз делает вид, что стремится к улучшению отношений с нашей страной, но мы не можем забывать об истинных целях его шпионских служб. КГБ и ГРУ сегодня так же опасны, как они были пять, десять или двадцать лет тому назад».
