Правда, в 111 псалме сказано об "обилии и богатстве" в доме блаженного, т.е. праведного мужа. Но несколькими стихами ниже сказано о том, что он это богатство "расточил, раздал нищим", да и к тому же понятие богатства у древних пророков не совсем отвечало нашим понятиям: главное богатство семьи составляли законопослушные дети.
Известно, что Христос и его апостолы ни одним словом не упомянули о возможности или целесообразности праведного богатства, но о тщетности и греховности богатства сказано самим Спасителем и в посланиях апостолов многократно. Это и не удивительно, ибо индивидуальное богатство в большинстве случаев не может быть нажито праведным путем. Но даже в том редком случае, когда оно получено праведным путем, например, за счет исключительно плодотворного общественно полезного индивидуального труда, оно может стать неправедным в зависимости от способа его использования.
Сторонниками и проповедниками скромного христианского образа жизни были практически все видные отцы Русской Православной Церкви, в том числе из близких нам по времени и наиболее ярких: святой Иоанн Кронштадский, а также великие русские писатели XIX века Н.В.Гоголь, Ф.М.Достоевский, Л.Н.Толстой, известные русские философы К.Н.Леонтьев, Н.Ф.Федоров и другие. Но и представителям западной религиозной мысли не чужды подобные взгляды. Например, современный католический богослов Сэмюэль Райан считает частную собственность на землю и богатство совершенно не совместимыми с евангельскими заповедями. Он решительно заявляет: "...Частная собственность на землю, лишающая кого-то земли, ведущая к обогащению лишь части людей за счет обездоливания и обеднения других, соединена с мошенничеством, грабежом, разорением, глобальной несправедливостью. Богачи, окруженные бедняками, всегда воры. Наследство есть передача украденного. Справедливость требует, чтобы все было возвращено обществу".
При всей условности понятий "материальное богатство отдельного человека" или "материально богатый человек", которые приобретают конкретный смысл только при соотнесении со средним уровнем реальной материальной обеспеченности членов общества данной страны (региона) в данное историческое время, главное содержание категорического заявления католического богослова в том, что во-пиющее неравенство в средствах потребления богатых и бедных несовместимо с христианством. Это верно, ибо такое утверждение следует непосредственно из сказанного самим Спасителем в Его Нагорной проповеди, чем надлежит неуклонно руководствоваться христианину в личной жизни: "Не собирайте себе сокровищ на земле" (Мф 6:19) и "Не можете служить Богу и мамоне" (Мф 6:24). И по итогам беседы с соблюдающим десять заповедей богатым молодым человеком: "И еще говорю вам: удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие" (Мф 19:24).
Истинно христианский взгляд на материальное богатство можно найти и в первом послании апостола Павла своему ученику и сподвижнику Тимофею, в котором апостол наставляет всех христиан: "Имея пропитание и одежду, будем довольны тем. А желающие обогащаться впадают в искушение и в сеть и во многие безрассудные и вредные похоти, которые погружают людей в бедствие и пагубу; ибо корень всех зол есть сребролюбие, которому предавшись, некоторые уклонились от веры и сами себя подвергли многим скорбям" (1 Тим. 6:8-10).
Из приведенных цитат с непреложной логикой следует принципиальный вывод о том, что христианский идеал умеренной и скромной материальной жизни никогда не совпадал с основными принципами антагонистического общества, исповедующего неограниченные частную собственность и бытовую роскошь, будь то при рабовладельческом, феодальном или капиталистическом строе. Законно задать вопрос: насколько же этически оправданна позиция церкви, притом не только высшего духовенства, но и богословской науки и широких масс верующих, стремящихся в большинстве случаев не только к строгому нейтралитету, но и "симфонии" в отношениях с властью? Я склонен здесь поддержать точку зрения Сэмюэля Райана, который обвинил христианскую церковь в непоследовательной позиции по вопросу о собственности, а стало быть, и о богатстве.
"В Церкви,— пишет он,— не переставали считать евангельским идеал общей собственности. Может быть, ни с чем так не проявляется наша теологическая и духовная шаткость, как в том, что евангельский идеал официально (!! — А.К.) считается хорошим лишь для немногих, а не для всех, не для деревни в целом? не для города как такового, не для мира. Земля требует, чтобы мы вернулись к нашим корням, и тогда расцветет новая община, о которой мечтают Бог и земля". Приведенная позиция близка к тем правилам монастырской жизни и церковно-го обихода, что проповедовал великий старец Русской Православной Церкви Нил Сорский (1433-1508) и его ученики. При всей оправданности и объяснимости возникновения (методом дарения со стороны глубоко верующих представителей имущих классов) огромных земельных владений, нельзя же было признать целесообразным и оправданным обладание монастырями того времени земель, составлявших треть государственной территории. И раньше и сейчас монастыри, и монашество представляли и представляют очень важную часть религиозно-духовной элиты русского общества и наличие в монастырях определенного имущества для трудового самообеспечения иноков, и даже оказания ограниченной материальной помощи нуждающимся паломникам и терпящему бедствие окружающему населению, безусловно, необходимо.
В миру, даже для истинно верующих христиан, образ жизни в соответствии с евангельскими заповедями должен быть качественно, принципиально подобен, но, конечно, не идентичен строгому и даже аскетическому монастырскому эталону. Разумная и достаточная материальная обеспеченность и безопасность для всех без исключения членов общества при допущении определенного материального неравенства в соответствии с индивидуальным трудовым вкладом в общественный продукт — остается основным принципом христианского социализма.
И последнее, вместо заключения. Попытка возврата в современной России к разорительной и варварской форме криминального капитализма — алогична, реакционна, противоречит исторически сложившейся национальной культуре русского народа и неминуемо ведет к его духовному и физическому геноциду. Справедливости ради следует сказать, что при всех своих коренных недостатках общественная и официальная государственная мораль доперестроечного советского периода начала 80-х годов, духовное и физическое здоровье общества, не говоря уже об экономической и политической эффективности всей системы социальной жизни, были несопоставимо выше того, что имеет место не только в нынешней России с ее ублюдочным "паханным" буржуазным строем, но и в странах бьющегося в (предсмертной?) бесовской истерике западного мира. И тем не менее, реставрация, восстановление без принципиальных изменений социалистического образа жизни и обеспечивавшей его государственно-политической машины доперестроечной эпохи также практически нерешаема. Нужен новый путь.
Александр Брежнев
8 апреля 2002 0
15(438)
Date: 9-04-2002
Author: Александр Брежнев
ОПЕР УГРОЗЫСКА (Серия репортажей. Публикация вторая)
В жизни любого опера, который, как положено, отработал много лет на одном месте на своей "земле", однажды наступает своеобразный рубеж. В первые годы работы молодой оперативник помогает отправлять преступников за решетку, не задумываясь о будущем. Посадили одних — сразу хватаются за новых, и кажется, что все, кого посадили, уходят потоком в какую-то бездонную пропасть. Об этих людях опер на время забывает. Молодому сотруднику годы, к которым приговорены его подопечные, кажутся длинными и почти бесконечными.
Но время в угрозыске летит стремительно. За постоянной беготней не замечаешь лет, не то, что месяцев. И вот однажды на столе у опера появляется телеграмма, готовьтесь, мол, из мест лишения свободы освобожден такой-то. Сразу вспоминаются знакомые фамилия и кличка, и то, как угрожал оперу лютою местью по возвращении из зоны. Скоро появляется еще одна подобная телеграмма, другая. И вот уже целая стопка. Один за другим возвращаются "старые знакомые". Обычно такой рубеж наступает у оперативника на седьмой-восьмой год работы. Опер становится похож на жонглера с кеглями, которые крутятся вверх-вниз кругами по пять, по десять лет. Возвращаются и отправляются снова назад.
Все эти циклы разнообразят многочисленные, вошедшие в моду амнистии. Бывает только закрыли злодея, а он уже через полгода опять на свободе. Часто из мест заключения даже не успевают присылать уведомления об освобождении. Бывает посадишь вора, забудешь о нем. А тут снова кража, ищешь кого угодно. А в итоге напарываешься вдруг на того же самого вора. Стоишь перед ним и удивляешься. Глазам не веришь.
