Все эти циклы разнообразят многочисленные, вошедшие в моду амнистии. Бывает только закрыли злодея, а он уже через полгода опять на свободе. Часто из мест заключения даже не успевают присылать уведомления об освобождении. Бывает посадишь вора, забудешь о нем. А тут снова кража, ищешь кого угодно. А в итоге напарываешься вдруг на того же самого вора. Стоишь перед ним и удивляешься. Глазам не веришь.
Опер мысленно представляет себе, как добираются разными путями до его и их родного района заматеревшие, прошедшие школу бандитской и воровской жизни на зоне, бывшие пацаны, которых он когда-то легко колол на допросах, ловко разводил, как детей. Тогда многие из них обещали его убить, но руки у них были коротки.
Какими они объявятся теперь, пока неизвестно. Опер станет их ждать, а по прибытии будет наблюдать за ними. Может, кто-то из них станет заниматься серьезными делами и перейдет в поле зрение отделов по борьбе с оргпреступностью, а сам никогда не пойдет на дело, станет посылать грабить на улицу молодняк. Кто-то из них, может, решил жить честно или ударился в религию. А кто-то затаил на опера злобу, набрался бандитского мастерства и связей и лелеет теперь планы страшной мести.
Но "мститель" тоже нарвется уже не на молодого запомнившегося ему лейтенанта. Он встретит матерого капитана, который уже сам стал наставником для своих подопечных лейтенантов и курсантов— стажеров. И бороться они будут снова на равных, только на более высоком уровне бандитской и оперской техники.
Вообще оперу угрожают часто. Бывает, жуткие угрозы расправы вызывают усмешку, если они слетели с уст ограбившего ларек алкаша, который забился в похмельной истерике. Бывает, угрожают настоящие бандиты, но опер знает, что его просто берут на испуг, и никогда этих угроз не выполнят. Но бывает и так, что от угрозы расправы над самим опером или его семьей, становится не по себе, понимаешь, что покушение вполне возможно.
Чем оперативнику защитить себя или, тем более, семью? Опер восклицает:
— А ничем! Штатное оружие выдают только на время рабочего дня. Утром получил, вечером сдал. И если ты днем разговариваешь с отморозками с пистолетом в кобуре, они тебе в глаза скажут, что найдут тебя ночью, когда у тебя ствола не будет. Ответить им нечего. Потом штатным оружием все равно особо не воспользуешься. За каждый патрон разводятся целые разбирательства. Один раз где-то выстрелишь — потом работать нормально не сможешь, объяснительные будешь писать целыми днями…
Поэтому оперативники стараются вообще не получать свои штатные ПээМы. Одной мороки с получением и сдачей по всем правилам документации экономят уйму времени. Да еще лишний раз не потеряешь.
Мне показалось неправдоподобным, чтоб оперативники, имеющие в своих районах не одного вооруженного отчаянного врага, спокойно ходили по городу и ложились спать дома без оружия.
Оказалось, люди выходят из абсурдного положения по-разному. Многие опера стараются добывать себе различными путями "собственное" оружие. Благо, что преступный мир у нас вооружен выше крыши. Бывает, опер просто отнимет приглянувшийся ему ствол у разбойника и оставит себе "во временное пользование", а тот и рад, что на него хранение оружия не повесили. Опять же пистолеты поступают от товарищей, побывавших в горячих точках. Само собой, и за патроны в таком пистолете начальство отчитывать не будет. Кобуру тоже оперативники чаще всего покупают в магазине на свои деньги.
Другие опера, как положено, пользуются только штатным оружием, не пускают его в ход. Но тогда, чтоб не пасть жертвой государственного абсурда, надо до минимума свертывать свою активность в районе, стараясь никому не мешать, ни на кого не нарываться. Кто из них прав — неизвестно. Любой либеральный юрист или деятель культуры поднимет вой по поводу "самооснащения" милиции. Но каждый гражданин, кого с таким оружием в руках спас опер в ночном переулке, от кого отвел наезд братвы или вернул имущество, поймав грабителя, не станет разбираться в тонкостях права и этики.
Милиция постепенно вновь становится народной и больше похожа на ополчение. Опер оснащает себя почти всем сам, часто ведет борьбу с преступным миром в одиночку. От государства он получает сто долларов.
В кабинете — деревянный стол, тяжелый серо-синий сейф, два стула да беспонтовая желтая занавеска на окне. Вся оргтехника, выданная государством — пылящаяся в углу на полу печатная машинка, которую называют "пыточной". Об нее можно переломать все пальцы, пока набьешь пару строк, еще ею можно убить человека, если ударить по голове.
Еще можно засунуть в нее пальцы или ухо допрашиваемого преступника и потом двигать рычажок каретки, пока во всем не сознается. Шутка.
Все остальное "появилось само". Компьютер с принтером, мягкие кресла, толковые настольные лампы.
Появляется все это добро примерно так же, как в бессмертном "зеленом фургоне" появлялись "вещественные доказательства во временное пользование". В Москве и Подмосковье бывают такие квартиры, где однозначно все краденное. Там живет вор, который ни дня в жизни не работал. Поэтому все десять телевизоров, четыре компьютера, мебель и барахло попроще выносится из такой квартиры полностью и отвозится в отдел. После изъятия остаются четыре стены и патрон для лампочки. Потом, все вещи, которые подходят под описания потерпевших от кражи имущества, возвращаются законным владельцам. Но часто после раздачи остаются "лишние" вещи. Воры украли их в других районах, а мелкие вещи могли приехать и из другой области. Если придут описания от каких-нибудь других районов, вещи отправят. Но чаще всего коробки так и стоят мертвым грузом в кладовой. Тогда-то их перетаскивают на время к себе в кабинеты сотрудники. Отцы-командиры следят только, чтоб ничего не выносили за пределы райотдела и не ломали.
"Иногда, — рассказывает опер, — сильно надоедливым или откровенно бедным взамен их украденных телевизоров, видиков или пылесосов отдают то же самое, только другой фирмы. Но иногда такое благородство приводит к проблемам. У одной одинокой бабули воры утащили старенький телевизор "Рекорд", больше у нее ничего сколь-нибудь ценного не было. Квартиры стариков бомбят частенько, иногда эти квартиры бывают довольно богатыми. Но здесь воров ждал облом. Стариковские фотки, диван с пружинами наружу. Они из принципа прихватили хоть телевизор. Найти ей этот "Рекорд" вряд ли бы удалось. Продать его воры не смогли бы, а значит, скорей всего, пустили на детали. Так оно и получалось, телевизор нигде не появлялся. Прошло больше полугода. Бабуля названивала и мне, и начальникам. Мы и решили на Новый год отвезти ей какой-нибудь телевизор. Жалко старушку, пусть хоть сериалы смотрит. Отнесли ей новехонький "Сони" из числа "лишних", сказали, мол, нашли.
После праздников прихожу в отдел, "Сони" стоит перед дверью, а по телефону звонят из прокуратуры. Бабке чужого не надо.
Вообще, вернуть человеку именно его вещи довольно сложно. Но с деньгами еще сложнее. Мало кто из потерпевших может в легкую назвать серию и номер украденных у него купюр, а если и может, то это уже подозрительно. Большинство же не может даже сказать купюрами, какого достоинства исчислялась украденная у него сумма".
В этот момент в кабинет стучат. Дверь у опера закрыта всегда, он ее закрывает за собой, как только входит. Спрашивает: "Кто?", открывает. Здоровается с дородным мужчиной в кожаном плаще и кепке. Человек просит сделать ему какую-то справку. Опер говорит, что легко, но вот беда: картридж сдох. Человек понятливо кивает, рукой с перстнем вынимает мобильник, куда-то звонит, говорит, что скоро все будет. Что делать, раз принтер добыли сами, — значит, и обеспечивать его надо самим. Государство может обеспечить разве что запасными кнопками для машинки, если их расшибут. Хорошо еще за электроэнергию, потребляемую оргтехникой, платит, не делит на свое и чужое.
Через полчаса чернявый паренек в кожаном пиджаке и джинсах принес два картриджа…
Спрашиваю у опера, каков сегодня преступный мир, кем представлен. Как чаще всего выглядят современные бандиты?
"Серьезных бандюков ты и сам сто раз видел по телевизору. Про них снимают кино, целыми днями по телевизору показывают в разных передачах по всем программам. Но по большому счету таких очень мало. Они занимаются серьезными денежными делами и стараются лишний раз просто так не подставляться. Они тоже, бывает, убивают. Но у меня таких убийств одно из нескольких десятков. Разбои, тяжкие телесные повреждения, изнасилования к ним относятся редко. Больше девяноста процентов преступлений совершают простые люди, никак не связанные ни с какой мафией, в отношении простых же граждан.
Большая часть преступников — пацаны от семнадцати до двадцати с небольшим лет. Они и грабят, и воруют, и просто хулиганят. С ними труднее всего работать. Непуганые идиоты: могут броситься на пистолет, пытаться убежать или оказывать сопротивление, многие еще ни разу не попадали к нам, не знают, что это такое.
