Andrey Malgin - Довольно точный анализ путинского интервью... | Facebook,"Довольно точный анализ путинского интервью Карлсону дал Владимир Пастухов на Ходорковский-Лайв. Фейсбук пессимизирует ссылки на Ютьюб, поэтому предлагаю текст: В.ПАСТУХОВ: Я должен сказать, что я не разделяю той точки зрения, что это такая штука, которая не имеет никакого значения. Все ждали, что он что-то такое скажет, а он ничего не сказал, поэтому вообще непонятно, зачем всё это было. Но, во-первых, я ничего не ждал. И я должен сказать наперед, что Путин уже, пока он не умрет, ничего нового не скажет. Всё новое о нем будет написано в некрологе. Путин находится в колее, в которой он будет повторять одно и то же с разными словами, с разными оценками, и к этому надо просто привыкнуть, смириться и ничего не ожидать. Поэтому странно было бы вообще это интервью оценивать по параметру: а сказал ли он чего-то новое? Это первое замечание. Второе замечание: С моей точки зрения, это все равно довольно серьезная политическая удача Кремля вне зависимости от того, что там вообще говорилось. И они вообще могли просто молча посидеть перед микрофоном, и это выпустить в Твиттер, и это все равно было бы удачей. Потому что на самом деле дело вовсе не в фигуре Путина, а в фигуре Карлсона и даже не в фигуре Карлсона, а в той ситуации, которая сегодня происходит в мире. А в мире, прежде всего, западном сегодня происходит очень сложный процесс борьбы начального нарратива восприятия этой войны, назовем его «нарратив Черчилля», с неким как бы вторым нарративом, который существовал все время, но вначале казался довольно несущественным, условно назовем нарративом Чемберлена. Эта борьба, она сейчас подошла к какой-то очень важной стадии, когда этот второй, несущественный, казалось бы, всеми битый нарратив, он готовится выскочить и да, вполне возможно, стать даже доминирующим. Потому что меняется отношение к этой войне. Глупо было бы делать вид, что мы этого не замечаем. И первоначальная позиция, когда русская агрессия воспринималась как вызов Западу, постепенно уступает другой точке зрения, смысл которой, что это «спор славян между собою». И вообще, в принципе, Россия — это такой медведь, который живет своей жизнью, медведь шатун. Его можно водить на поводке и при желании показывать на ярмарке, если его вовремя кормить. А Украина — это такой кусок мяса, который никого не интересует. Поэтому, а почему бы не скормить медведю Украину? Он этим удовлетворится, а дальше будет сидеть на своем поводке, и все будет нормально. То есть это приятно или неприятно, но эта точка зрения набирает обороты. И она набирает обороты в Америке. И Трампа можно считать как бы ее глашатаем, а можно считать, что он просто выражает эту точку зрения, что он улавливает этот тренд, и он его разгоняет. И в этом смысле сейчас это интервью, оно важно не содержательно — оно функционально важно. То есть идет попытка вмешаться в эту борьбу идеологическую, где на самом деле идет такое же напряженное сражение, как под Авдеевкой — за каждый идеологический дюйм. И в этих условиях Кремль прорывает блокаду, потому что он заполучает себе знакового журналиста, который является потенциально мощным триггером и неким инструментом, который может топить за этот второй нарратив. То есть это интервью бессмысленно оценивать с точки зрения содержания, хотя мы о нем поговорим, оно интересно. Надо понимать его функциональное значение, это все-таки в определенном смысле для Путина прорыв блокады, прорыв нерукопожатности. И, конечно, если бы это не был Такер Карлсон, который является все-таки знаковой фигурой, то тогда бы, конечно, это не было явлением. Но это явление, это надо понимать, к этому надо относиться серьезно, от этого не надо отмахиваться, от этого нельзя отшутиться. Выстрелит это или нет, я этого не знаю. Я очень надеюсь, что не выстрелит, но гарантировать, что это не выстрелит, я не могу. Это попытка вмешаться, в том числе — второй заход — в избирательный процесс в США на стороне Трампа. Это не значит, что Кремль испытывает абсолютные иллюзии (он уже один раз обжегся на Трампе), но он хочет раскачать эту ситуацию. Ему, безусловно, хочется поиграть в эту игру. Это попытка вмешаться туда, и это попытка поддержать этот рост иллюзий о том, что к черту принципы! Давайте договариваться. А Украина… А что такое Украина? Кто знает, средний американец об Украине, зачем она ему нужна? Вот эта попытка вмешаться в эту борьбу на Западе. Я не могу повторить за всеми остальными, что там нечего слушать. Или, с другой стороны: «А это что, был престарелый диктатор? — как Кац написал. — Или бред гаражного деда»? Но проблема в том, что гаражный дед-то пока является доминирующим типом в русском обществе, и этот гаражный дед берет в руки автомат и идет умирать в окопах. И Путин является представителем и выразителем мнения этого коллективного гаражного деда. И пока это так, то нам придется прислушиваться и к бормотанию гаражного деда, еще серьезно прислушиваться. Д.ЕЛОВСКИЙ: Давайте тогда поподробней о самом интервью. Что именно внутри вам показалось интересным? Меня, честно говоря, удивил «небольшой» экскурс в историю российского и украинского народа от Рюриковичей до современных дней на 20 минут. Зачем это надо было, кого вообще это в Америке волнует? Как будто тут немного ошиблись с целеполаганием. Ну, не знаю. Не говоря о том, что там были какие-то неимоверные фейки исторические про Польшу, которая сама спровоцировала виктинблейминг, как сейчас говорит молодежь. Ну, и про отца Зеленского — это, наверное, уже все обмусолили. Не будем долго на этом останавливаться. В.ПАСТУХОВ: Я тут должен сказать, что мне про отца Зеленского очень понравилось. Но странным образом… Вы помните замечательный эпизод в фильме «День выборов», где выступает группа «Стоматологи», и актер говорит: «А теперь я хочу сказать про отца нашего Володьки». Я когда слушал этот эпизод… Я просто, к сожалению, не умею эти клипы делать, я бы просто совместил этот кусочек фильма с этим кусочком интервью. Действительно, смешно. Если говорить серьезно, но начать с несерьезного, — у Максима Галкина во время поздравления Макаревича с юбилеем, там был эпизод очень смешной, остроумный. Он сказал, что если поверить Валерию Соловью о том, что у Путина есть двойники, то надо понимать, что их тогда много, потому что они для разных случаев — один для академии наук, другой — для поездки в Дагестан, третий еще
