Урицкий был убит, скорее всего, не как конкретная личность, но как человек-символ – председатель ЧК.
Подспудные связи Ахматовой с Каннегисером не исчерпывались их литературными отношениями. Могучее влияние Лопатина на российского Занда было еще одним явным звеном.
В заметке «Попытка автобиографии» Ахматова писала в частности:
«Два введения. Восприемники: – Романенко (народоволец, – убийца ген. Стрельникова)».
Народоволец в качестве восприемника появился в жизни Ахматовой отнюдь не случайно. С народовольчеством была связана в молодости ее мать. Ахматова писала позже в автобиографических набросках:
«Когда моя мама в 1927 году в последний раз приехала ко мне, то вместе со своими народовольческими воспоминаниями она невольно припомнила Петербург даже не 90-х, а 70-х годов…»
Выстрел Каннегисера был для Ахматовой не просто отчаянным поступком молодого собрата-поэта, но и актом сопротивления той среды, к которой она некоторым образом была причастна с детства.
Ахматова не была поклонницей террористов, в том числе эсеров с их кровавым героизмом (которым, впрочем, деятельность социалистов-революционеров отнюдь не исчерпывалась), и называла их «оглашенными». Она, разумеется, понимала, что любая власть будет защищаться, если на нее нападают. Но знала она и то, что толкало молодых революционеров к борьбе против стоящих у власти большевиков.
Один из руководителей ВЧК Лацис в ноябре 1918 года заявил:
«Не ищите в следственном материале доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против Советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить, к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, образования, профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом смысл и сущность красного террора».
Это было сказано после выстрелов Каннегисера и Каплан. Но все предпосылки для полного обесценивания человеческой личности как таковой появились и до этих выстрелов и – в значительной степени – их вызвали. Не говоря о том, что русские социалисты считали большевиков, разогнавших Учредительное собрание, узурпаторами и могильщиками демократической революции.
Тот же Степун, стремящийся к объективности, пишет:
«Удивляться тому, что большевики, начавшие с отрицания смертной казни, в условиях гражданской войны очень быстро пришли к неслыханному в мире террору, было бы наивно»[72].
Степун, не только философ, но и боевой офицер-артиллерист, способен был думать о «неслыханном в мире терроре» сравнительно хладнокровно. Ахматова была на это неспособна. «Взгляд Шекспира» она приобрела только к старости, пройдя свой мученический путь.
В деле Каннегисера ужас взаимного истребления сограждан вплотную приблизился к жизни Ахматовой.
В 1918 году она сделала выбор, и он не сулил ей ничего хорошего.
В 1919 году были написаны три стихотворения, которые Ахматова позже объединила в маленький цикл. На первый взгляд, непонятен принцип объединения, но, всмотревшись внимательно, можно его понять, и тогда эти три стихотворения приобретают значение фундаментальное.
ВСТРЕЧА
Зажженных рано фонарей
Шары висячие скрежещут,
Все праздничнее, все светлей
Снежинки, пролетая, блещут.
И, ускоряя ровный бег,
Как бы в предчувствии погони,
Сквозь мягко падающий снег
Под синей сеткой мчатся кони.
И раззолоченный гайдук
Стоит недвижно за санями,
И странно царь глядит вокруг
Пустыми светлыми глазами.
* * *Чем хуже этот век предшествующих? Разве
Тем, что в чаду печали и тревог
Он к самой черной прикоснулся язве,
Но исцелить ее не мог.
Еще на западе земное солнце светит
И кровли городов в его лучах блестят,
А здесь уж белая дома крестами метит
И кличет воронов, и вороны летят.
* * *Я спросила у кукушки,
Сколько лет я проживу…
Сосен дрогнули верхушки,
Желтый луч упал в траву.
Но ни звука в чаще свежей…
Я иду домой,
И прохладный ветер нежит
Лоб горячий мой.
1 июня 1919
В позднейшей публикации первое стихотворение было названо «Призрак». Это не только призрак расстрелянного царя «с пустыми светлыми глазами» – это призрак умершей эпохи.
Второе стихотворение – реквием по надеждам Февраля. «Самая черная язва» – несправедливость, деспотизм, нищета. Революция не принесла исцеления. Наоборот, в Европе – «на западе» – человеческая жизнь, а в России «белая» – зима-смерть – ищет жертвы и сзывает воронов на братоубийственные поля. 1919 год – разгар Гражданской войны. Есть тут, конечно, и прямая ассоциация с Варфоломеевской ночью, когда крестами были загодя отмечены двери будущих жертв. («Все в крестиках двери, как в Варфоломееву…» – писал Пастернак.)
И третье – зловещее молчание кукушки, расшифрованное в следующем году в стихотворении, названном затем «Петроград, 1919»:
Иная близится пора,
Уж ветер смерти сердце студит…
Три компонента – империя, революция, несущая террор, индивидуальная судьба без будущего. Исчерпывающий историософский комплекс. В июле 1921 года Ахматова пишет знаменитое:
Все расхищено, предано, продано,
Черной смерти мелькало крыло,
Все голодной тоскою изглодано,
Отчего же нам стало светло?
Днем дыханьями веет вишневыми
Небывалый под городом лес,
Ночью блещет созвездьями новыми
Глубь прозрачных июльских небес, –
И так близко подходит чудесное
К развалившимся грязным домам…
Никому, никому не известное,
Но от века желанное нам.
Знаменательное совпадение ощущений – у Ахматовой «так близко подходит чудесное», а у Пастернака в «Распаде»: «Поволжьем мира чудеса / Взялись, бушуют и не спят».
Но прежде всего это удивительное стихотворение требует реального психологического комментария – с точки зрения тех, кто сходно с Ахматовой переживал те годы. Только такой комментарий может объяснить нам его смысл.
Такой комментарий возможен, ибо Ахматова и тогда уже была голосом многих.
Федор Степун писал как раз о тех же годах и месяцах:
«Насколько страшны были первые годы революции классоненавистническим растлением общества и революционным перекрашиванием России, настолько же значительны они были тем, что все вещи, чувства и мысли начали постепенно обнаруживать свой удельный вес, входить в истину своей сущности, своего подлинного значения… По всей линии разрушающейся цивилизации новый советский быт почти вплотную придвигался к бытию. Становясь необычайным, все привычное своеобразно преображалось и тем преображало нашу жизнь. Сквозь внешнюю оболочку вещей всюду видимо проступали заложенные в них первоидеи. Насаждая грубый материалистический марксизм, большевики, вопреки своей воле, возрождали платонизм, и прежде всего, конечно, в сфере внутренней жизни… В нашей внешней до убожества упрощенной жизни в те дни на каждом шагу совершались сложнейшие нравственные процессы, руководить которыми не могли ни привычные точки зрения, ни унаследованные нормы. Чтобы устоять, чтобы оградить себя от самого страшного, от гибели души и совести, надо было иметь живые, неподкупные глаза и владеть даром интуитивного распознавания “духов”. Жизнь на “вершинах” становилась биологическою необходимостью; абсолютное “бытие” переставало быть возвышенным предметом философского созерцания и поэтического вдохновения, с каждым днем оно все больше становилось единственно возможною опорою нашей каждодневной жизни»[73].
Вот об этом «возвышении души», о жизни «на вершинах» в момент исторического и бытового ужаса и написано стихотворение Ахматовой.
Сравним у Степуна:
«Несмотря на этот ужас, в нашей советской жизни первых лет было нечто по своей значительности, весомости, а минутами даже и просветленности ‹подчеркнуто мной. – Я. Г.› решительно несравнимое со всем, что мы пережили до революции в России и после нее в Европе»[74].
И Ахматова:
«Отчего же нам стало светло?»
Степун:
«По всей линии разрушающейся цивилизации новый советский быт почти вплотную придвигался к бытию. Становясь необычайным, все привычное своеобразно преображалось…»
Ахматова:
И так близко подходит чудесное
К развалившимся грязным домам…
Степун:
«Действительно, в первые годы большевистской революции во всех кругах было чувство, что старый мир кончился и что на смену ему идет новое и небывалое».
Ахматова:
Никому, никому не известное…
У Ахматовой – поэта и человека более интенсивно религиозного, чем Степун, – были, соответственно, значительно сильнее и элемент экзальтации, и мотив просветления через страдание как путь к духовому спасению. Но как совпадает направление мысли!
