Под словами первобытного кафра подписался бы любой фараон, любой хеттский или ассирийский царь.
Даже Рим сказал, как отрезал: «Добро — это благо Рима». Коротко и ясно. И все тут.
Нет народа, который никогда не теснил, не грабил бы, не истреблял другого народа. Нет. И не может быть.
И нет народа, который не оказывался бы жертвой завоевания, притеснения, истребления, насилия. Нет. И не может его быть, потому что не может быть никогда.
История XX века нашла почти что поэтические образы, в которых это можно выразить: каждый народ бывал в положении немецких нацистов — деловитых убийц с автоматами на шее. Само по себе оружие совершенно не важно — в Кампучии треть населения забили мотыгами. Важно состояние умов.
И точно так же каждый народ был в положении евреев, загнанных в Варшавское гетто. Опять же — имеют значение не этнографические детали.
Стоит нам всмотреться в события самой недавней истории, как мы обнаружим — немцы в Восточной Пруссии, в западных областях Польши, на севере Чехии были евреями. Их дома утюжили танки, по ним били из самолетов на бреющем полете; победители расстреливали немцев в противотанковых рвах и топили в море на баржах.
Поляки были в роли евреев в Освенциме и в Треблинке, да и в Катыни. А в роли немецких нацистов в Катыни выступали сотрудники НКВД — тогда уже и основном этнические русские.
Белорусы были евреями в Хатыни. Чехи — в Лидице. Французы — в Орадуре. Англичане — в Ковентри. Украинцы и русские — в таком количестве случаев, что нет смысла указывать конкретное место и время.
Каждый народ охотно вспомнит о событиях такого рода. Этому учат, многие места массовых истреблений попали в учебники, популяризируются в книгах и кинофильмах.
Несколько сложнее с теми случаями, когда не «они» истребляли «нас», а «мы» — «их». Этого «мы» стараемся не помнить. Все «мы», любого рода-племени. В какой-то степени это лицемерие даже симпатично, потому что указывает на некоторую эволюцию морали. Со времен Древнего Рима стало очень уж непопулярно оказываться в роли немецких нацистов. Настолько непопулярно, что это стараются скрывать.
Память о прежних обидах позволяет оправдывать случаи, когда народ оказывается в роли коллективного насильника. О таких случаях стараются умалчивать и коллективная память, и письменные документы.
Сложность в том, что ведь, если событие не обсуждается, оно вовсе не исчезает ни из истории, ни из народной памяти. Если факты как бы «не существуют» и обсуждать их становится глубоко неприличным, изменяется только одно: они загоняются внутрь, в коллективную подкорку народа. О чем-то или знают, но молчат, или смутно догадываются, но очень стараются не догадаться.
В жизни каждого народа есть такие стыдные, ему самому неприятные эпизоды, которые он старается забыть. И конечно, никогда не забывает.
На мой взгляд, существует принципиальное, качественное различие между общественным сознанием диких племен, не скрывавших насилия, и общественным сознанием цивилизованных людей, стыдливо прячущих насилие. Вот хроника 1915 года: турки режут армян. Почему у турецких солдат такие хмурые, неприветливые лица? Почему они отворачиваются от камеры, закрывают ладонями лица? Они же совершают патриотический долг, черт возьми! Ассирийцы вели себя не так: они гордо похвалялись своим зверством.
Сейчас пусть не все человечество, но какая-то его большая часть пытается выйти на следующий уровень развития. Европейцы пытаются настолько понизить уровень общественной агрессивности, чтобы стало реально вообще покончить с взаимным притеснением и истреблением. Навсегда.
Поставив такую задачу, европейцы занялись делом, которое показалось бы невероятным не только ассирийцам и римлянам, но даже британцам и русским XIX столетия: они говорят, думают и пишут не о чужих, а о собственных преступлениях.
В силу уникальности своей исторической судьбы немцы первыми стали собирать не свидетельства того, что делалось другими по отношению к ним — а что делалось ими по отношению к другим народам. Сегодня Германию захлестывают волны покаянного психоза — иначе не назовешь. Упомянуть о геноциде немцев в Восточной Пруссии, в западных областях Польши, в Судетской области Чехии — непопулярно. Более того — это опасно. Этот человек что же, становится на сторону нацистов?! С такими типами нельзя иметь никакого дела!
Вот поминать к месту и не к месту «преступления немецко-фашистских захватчиков» — это признак знания истории, приличного поведения и лояльности к нынешней ФРГ.
Как бы ни раздражал покаянный психоз сам по себе — а в нем знамение новой эпохи. И не одним немцам он свойственен — еще в 1964 году польские епископы направили в Германию послание со словами «Прощаем вам и сами просим прощения». Недавно и правительство Испании принесло извинения евреям за изгнание их из страны в 1492 году. А Папа Римский покаялся от имени католической церкви за все акты антисемитизма, допущенные Церковью за две тысячи лет.
Позволю себе задать простой, жесткий вопрос: а способны ли епископы русской православной церкви направить такое послание раввинату? Неважно, в Московскую синагогу или главному раввину Израиля… Главное — способны или нет?
Такой же вопрос — а способен ли раввинат сказать русским православным: «Прощаем вам ваши преступления и каемся перед вами в своих»? Дорогой читатель, ты способен представить себе нечто подобное? Я, к сожалению, не очень.
Автору сих строк доводилось говорить на эти темы и с евреями, и с русскими. Мои друзья в целом достаточно вменяемы, но, обсуждая, убедился — осознать собственную долю виновности в конфликтах вековой давности не способны ни те, ни другие. Послание польских священников воспринимается очень положительно; признается, что в нем — знамение новой эпохи в истории. Но воспользоваться положительным примером не торопится ни еврейская, ни русская интеллигенция.
Мне могут возразить, что любая вина — дело индивидуальное, личное. За преступления Тухачевского пускай и отвечает Тухачевский, а не сто пятьдесят миллионов. И нечего вешать вину Троцкого на шеи пятнадцати миллионов евреев. Несомненно! Все правильно, и коллективную вину я считаю преступной идеей. Но ведь речь идет вовсе не о расстреле 100 % Ивановых и Рабиновичей за преступления, совершенные 0,001 % их прадедушек. Речь о принятии наследства.
Ведь и светлые подвиги, которые мы так ценим в предках, — дело сугубо индивидуальное. Вовсе не «русский народ» коллективно писал «Войну и мир» и «Мастера и Маргариту», строил Василия Блаженного и создавал Периодическую таблицу элементов.
Однако когда я вижу в книжных магазинах Германии переводы книг Толстого и Достоевского, когда польский букинист говорит мне о «великой русской триаде» в лице Толстого, Достоевского и Булгакова — я испытываю чувство гордости. Я присоединяюсь к достижениям великих предков. Я присваиваю себе эти достижения как часть общей исторической судьбы.
…Но тогда и преступления, совершенные конкретными русскими негодяями, по справедливости должны быть присвоены мной, и я должен испытывать неясное чувство неловкости и стыда, сталкиваясь с фактами этих преступлений. Что должен я испытывать, стоя возле Катынского креста в Кракове? Глядя на фотографию, известную историкам всего мира (кроме России) — хохочущие советские солдаты волокут в кусты кричащую, бьющуюся немецкую девушку? (Восточная Пруссия, 1944 год.)
Я совершенно убежден в том, что без взаимного покаяния, без добровольного признания каждым народом своей доли вины невозможен и русско-еврейский диалог.
Что могли бы сказать русские в своем «покаянном послании»? По-моему, это послание могло бы прозвучать примерно так:
«Мы извиняем все преступления, совершенные по отношению к русскому народу евреями. Мы не забудем их, и мерзость совершенного Троцким и Свердловым вечно в наших сердцах. Но мы не хотим их больше обсуждать. И мы считаем, что очень виноваты перед вами. Мы, полномочные представители русского народа, каемся перед вами в том:
— что, начиная с 1795 года, с года разделов Речи Посполитой, наше правительство ввело много глупых и унизительных ограничений для евреев, включая пресловутую черту оседлости.
Вводило эти меры правительство, от которого было безмерно далеко 99 % русских людей. Но мы виноваты в том, что большая часть нашего народа ничего не знала и не хотела знать об этой „черте“.
— Мы каемся в том, что правительство Николая I проводило политику насильственной ассимиляции, силой захватывало еврейских мальчиков, чтобы превратить их в русских солдат.
Нам глубоко неприятно осознавать, что русские солдаты, герои 1812 года могли ловить, засовывать в мешки и увозить еврейских малышей — на почти верную смерть. Мы просим прощения за каждого из этих солдат и за каждого похищенного ребенка.
