С изысканной вежливостью, за которой, однако, можно было легко обнаружить едва скрываемое раздражение, Юрий Петрович ответил:
— Такой деревни здесь нет, я уже сказал вам…
— Я имею в виду не дома, а людей, — заметил француз.
— И все же такой деревни нет.
— Простите меня, молодой человек, когда вы родились?
— В тысяча девятьсот тридцать седьмом, — отчеканил Юрий Петрович.
— Я был в этой деревне за десять лет до вашего рождения, в 1927 году, — сказал старик. — Я приезжал сюда вместе с архитектором, который был приглашен тогда консультировать проект реконструкции Подмосковного угольного бассейна. Мы ночевали с ним в деревне Сергиево. Эту ночь я запомнил на всю жизнь: рядом со мной лежало юное существо, известное под названием «теленок», в течение ночи оно поднималось, обнюхивало меня, облизывало — словом, проявляло ко мне необычайное внимание. Я подумал тогда: «Как могут люди, живущие в одной избе со скотом, даже мечтать о новых современных городах!» Теперь, когда я ехал в Советский Союз, все время перед моими глазами стояла эта деревня, изба, теленок, коптящий керосиновый фитиль. Но всего этого я не нашел. На том месте, где была деревня Сергиево, возник современный город. Это я точно установил. А люди, что стало с людьми? Может ли мне кто-нибудь ответить?
— Я могу, — сказал Горячев и поднялся. — Конечно, не о всех. Но судьбу одного из них я знаю. Впрочем, и для вас деревня Сергиево — это не только сотня покосившихся домиков, за нею вы видите всю страну. Может быть, судьба одного жителя этой деревни откроет вам нечто большее, чем историю одного человека. Я имею в виду Алексея Петровича Акимова. Был такой пастушонок в этих местах. Вам, конечно, не довелось с ним встретиться в двадцать седьмом году, он уже учился в Москве. Теперь он кандидат архитектуры, ученый, историк, архитектор, инженер-строитель.
— Признаться, — усмехнулся старик, — я знал, что вы скажете мне что-нибудь подобное. Но хотел, чтобы это услышали все. Мне не давала покоя мысль: неужели это сделали те самые люди? Неужели люди, ходившие в лаптях, не видевшие никакой крыши, кроме соломенной, жившие в хлеву, пользовавшиеся светом лучины, как тысячелетия назад, когда впервые был открыт огонь, неужели те самые люди построили Ангарск, Запорожье, Новую Каховку, Караганду? Наконец, построили, да, да, как бы заново построили грандиозный город Москву? Неужели безграмотный хозяин избы, в которой я ночевал в 1927 году и который не знал даже о существовании Парижа, стал ученым и историком архитектуры? Вот о чем я думал во время нашей поездки. И понял глубокий смысл той простой фразы, которая высечена на фронтоне одного из московских домов: «Вся наша надежда покоится на людях, которые сами себя кормят». Это так и есть, это правда. Слава человеку, который сам себя кормит, — крикнул старик и залпом выпил свой бокал, к которому не притрагивался весь вечер.
Москва, 1958
Может быть, и вам, читатель, приходилось бывать в двадцатипятиэтажном доме, который воздвигнут у Красных ворот, в Москве. Или останавливались перед его простыми и строгими гранями, облицованными естественным белым камнем. Когда-то этим камнем украшали соборы, церкви и дворцы и поэтому-то Москву назвали белокаменной; теперь белый камень этот нашли в подмосковных карьерах и доставили сюда, к Красным воротам. И, побывав в этом доме, вы представите себе, какие усилия, какой труд вложили мастера самых различных профессий в этот высотный дом.
И все-таки вам трудно будет оценить во всей полноте масштаб этих усилий, если не познакомитесь с тем, что спрятано под землей, что уже недоступно человеческому глазу, с той примечательной историей, которую здесь называют лаконично и просто: историей фундамента. Это может показаться удивительным: что примечательного в фундаменте? Разве он сооружен не из того же железа и бетона, которым пользовались на всех других высотных домах Москвы, да и во всем мире? Да, это так: фундамент здесь обычный, хорошо продуманный и крепкий, каким ему и положено быть. И все же в нем, в фундаменте этом, таится одна из крупнейших побед советского инженерного искусства, здесь проявились те высокие моральные качества, которые отличают советского человека: смелость и настойчивость в достижении цели, пытливость и глубина знаний, широкая инициатива и принципиальность, упорное стремление ко всему новому и прогрессивному. Наберитесь же терпения и выслушайте историю подземных сооружений высотного дома у Красных ворот.
В то время архитектор Алексей Николаевич Душкин и инженер Виктор Михайлович Абрамов представили на конкурс свой проект дома у Красных ворот. Этот проект был Министерством путей сообщения СССР признан лучшим, наиболее оригинальным и интересным; его главного конструктора Виктора Михайловича Абрамова назначили главным инженером сооружения дома. Первого августа тысяча девятьсот сорок девятого года был здесь уложен первый кубометр бетона, и с этого дня за дощатым забором начал возникать каркас монументального здания.
Однако еще до этого дня авторы проекта — Душкин и Абрамов, два крупных инженера-организатора — Александр Павлович Кулаков и Константин Владимирович Мохортов собрались вместе с крупнейшими советскими учеными и экспертами для обсуждения главной и решающей проблемы: каким методом вести сооружение дома. Эту проблему выдвинула сама жизнь — сроки были сжатые, а проект отличался своей необычайностью, смелостью и сложностью. Впрочем, сложность эта определялась даже не проектом, а тем клочком земли у Красных ворот, который избрали для сооружения дома. Геологи проникли к самым глубоким подземным пластам, с терпеливой скрупулезностью исследовали этот клочок земли и нарисовали далеко не утешительную картину: здесь чередуются водоносные суглинки, супеси и мелкозернистые пески. И самое неприятное — мощность плывунных пород, или, как их просто называют, плывунов, достигает шестнадцати метров. Короче говоря, геологи напомнили всем о той земляной жиже, с которой придется столкнуться при сооружении фундамента. Что ж, это было не новостью. Наши инженеры уже давно научились укрощать и преодолевать эти подземные плывуны, и клочок земли у Красных ворот не является исключением — они подстерегали проходчиков и бетонщиков на всех трассах метрополитена, под всеми улицами и площадями Москвы. Но здесь — у Красных ворот — дело осложнялось другим обстоятельством: к высотному дому должен примыкать новый подземный вестибюль метрополитена, второй выход станции «Красные ворота»[4], то есть крупное подземное сооружение — малый эскалатор, промежуточный обширный переход и большой эскалатор. Более того, вся эта железобетонная подземная махина должна быть фундаментом для высотного дома. И в этом тоже не было ничего особенного — эксперты согласились с таким остроумным решением авторов проекта. Разве линии метрополитена и даже станции не находятся у нас под домами Москвы? Может ли это кого-нибудь смутить? Да, все расчеты верны, главный конструктор Виктор Михайлович Абрамов все предусмотрел, он использовал все блистательные достижения советской градостроительной культуры. И, как это водится во всем мире — надо соорудить подземный вестибюль метрополитена, а стало быть, и фундамент правого крыла дома, а потом уже приступить и к самому дому. И хоть центральный, высотный корпус в двадцать пять этажей должен быть воздвигнут не над вестибюлем, а на краю его — надо отложить монтаж стального каркаса по крайней мере на год. Нельзя же возводить громаду весом в десятки тысяч тонн на грани еще не забетонированного, не укрепленного котлована. И какого котлована — в нем может поместиться восьмиэтажный дом — его глубина достигает двадцати четырех метров. Нет, сперва нужно все сделать под землей, а потом уж заняться всем на земле. Так было всегда, так будет всегда. Это непреложный и незыблемый закон. В тот памятный летний день этот закон отстаивали ученые, люди, умудренные опытом. И сам Абрамов, и Кулаков, и Мохортов всю жизнь учились у этих уважаемых людей. И трудно было возражать им: они располагали всем мировым опытом подобных сооружений. Этот опыт доказал, что есть только один путь — последовательный: сперва под землей, а потом на земле. И нет другого пути — параллельного: все — под землей и на земле — сооружать одновременно. Нельзя двадцать пять этажей возводить на краю пропасти, да еще такой, где вас поджидают плывуны. Так не бывало.
Правда, у всех, кто обсуждал тогда эту проблему, был один упорный и неумолимый противник: время. Оно не считалось ни с какими научными доводами, не обращало внимания на мировой опыт, оно настойчиво требовало: не сдавайтесь, еще и еще раз обдумайте, взвесьте, рассчитайте, еще и еще раз поищите другой путь — ведь вы все советские инженеры. Именно эту мысль высказали тогда Абрамов и Кулаков. Неужели нельзя выиграть этот год, неужели нельзя вырвать его у этого безмятежного и упрямого бога, которому все так охотно поклоняются, — у мирового опыта. Если опыт отказывает им в этом, если он толкает их, советских инженеров, на проторенные пути — это еще не значит, что иных путей нет. Сократить на целый год срок сооружения дома — ради такой цели стоит экспериментировать, искать, думать. Правда, у инженеров было одно твердое условие: они не имели права ни рисковать, ни ошибаться. Им, как выразился Кулаков, «нужно выбить сто очков из ста возможных». Надо было не только найти новый путь, более прогрессивный способ, но и точно его рассчитать, доказать его реальность и бесспорность с математической ясностью.
