Нет ни малейшей охоты защищать палачей и ублюдков, воров и демагогов, «элитарных» мальчиков, покупающих курсовые за сотни долларов (хорошо понимаю ярость Тарасова, рассказывающего о таких студентах!), и блатарей, гуляющих по борделям, лживых журналистов и попсовых идолов. Но и те, кто полагает такой мир единственно сущим, кто сладострастно пугает нас как реальными, так и старательно и убедительно сконструированными ужасами, кто злорадно повторяет чем хуже, тем лучше, кто целенаправленно преподает обществу науку ненависти, тоже пусть ищут других адвокатов и союзников. И честное слово, для того чтобы размежеваться с этими и теми , никакой необходимости в «иллюзионной» возгонке a la Мелихов вовсе не требуется. Грешен, но всегда думал и сейчас думаю: отождествление идеалов и «грез», то есть отрицание идеалов как таковых, ведет прямиком к цинизму. И больше – никуда.
Читать в «Знамени» стоит «Петербургские письма» Леонида Зорина и «бенефисную» подборку филолога Вадима Баевского (три этюда о Мандельштаме, размышления о «нашей университетской науке», воспоминания о М. Л. Гаспарове). Прочитав Зорина и Баевского, понимаешь, чем «иллюзия» отличается от надежды.
...
Зря я сетовал в конце прошлого года на недород романов – обеспечили наши журналы будущему букеровскому жюри широкий фронт работ. Нынче с «крупными формами» – полный порядок. По крайней мере – по части количества. «Октябрь» (№ 2) начал печатать «Редкие земли» Василия Аксенова, «Новый мир» (№ 2) – «Матисса» еще недавно «молодого», а теперь входящего в большую силу Александра Иличевского, «Дружба народов» – «Лотерею “Справедливость”» почти столь же перспективного и ласкаемого литературной общественностью Сухбата Афлатуни. Выводы делать рано – надо бы дожить до марта и прочитать окончания. Пока замечу, что «Редкие земли» все-таки бодрее, чем прошлогодняя «Москва-ква-ква». Не в последнюю очередь за счет возвращения (возрождения) героя давних очаровательных детских книг Аксенова «Мой дедушка – памятник» и «Сундучок, в котором что-то стучит», естественно повзрослевшего, нажившего бешеные деньги и чертову тучу коварных ворогов (то есть ставшего «олигархом первого ранга» – догадайтесь: каким именно?), но сохранившего веселый авантюрный дух. В эпизодах возникают и другие знакомые лица.
...
Трое остальных (сокамерники чудо-олигарха, коего ослепительная и неукротимая боевая подруга в описываемый момент освобождает из узилища. – А. Н. ), до этого безмятежно посапывающие в сладких снах, услышав родимый советский голос, стали протирать свои глазенации и садиться в шконках. Потрясенный автор (несравненный «Базиль Пауль Окселоттл, эсквайр», принимающий непосредственное участие в им же изобретаемых головокружительных приключениях. – А. Н. ) немедленно узнал в них своих героев из предыдущих сочинений, которых нынешний критик Земнер Макар Андреевич предпочел бы забыть, как сон, но не сладкий, а дурной с его точки зрения (а то с чьей же еще? – А. Н., он же М. З .): итак – Игорек Велосипедов, полностью тощеватый (хорошо, что не «тощестью полноватый». – М. З ., то есть, извините, А. Н .) и потому мальчиковый на вид («Бумажный пейзаж»), преувеличенно раздутый, словно представитель шинной промышленности Фил Фофанофф («Желток яйца») и, наконец, умеренно под стать Стратову (главному герою. – А. Н .) мускулистый и зевающий со сна в манере паяца Саша Корбах («Новый сладостный стиль»).
Если Аксенову охота войти в компанию «звездных» сочинителей, которые, по их многократным заверениям, критиков не читают, но не упускают случая «художественно» ущучить своих злокозненных зоилов, то остается развести руками (хозяин – барин) и поблагодарить автора «Редких земель» (как прежде – Бориса Акунина, Виктора Пелевина, Владимира Сорокина) за бесплатную популяризацию моих суждений. Раньше о том, что я считаю три названных выше романа творческими неудачами замечательного и горячо мной любимого писателя, знали только мои читатели – теперь знают еще и читатели Аксенова. Если, конечно, разгадали намек, едва ли кому-то, кроме собратьев по цеху интересный. Однако именно этому – достаточно узкому – кругу адресуется не так уж мало сочинений. Иногда – по-своему обаятельных.
Таков роман Марины Москвиной «Дом на Луне» («Дружба народов», № 1, 2) – усмешливая, трогательная и, как обычно, чуть кокетливая история о том, как непрактичные мама (писательница Маруся) и папа (художник Кеша), дедушка (отставной дипломат Серафим) и бабушка (культурно-номенклатурная дама Маргарита) зарабатывали деньги на квартиру для своего «мальчика», который задумал жениться на провинциальной, деловитой, но – вопреки ожиданиям – совсем не стервозной, а, напротив, очень милой девочке. Милы, забавны и, отчасти благодаря своим странностям, симпатичны все члены интеллигентного семейства. Милы даже их перебранки и, если вдуматься, хамские наезды «мальчика» на безалаберных предков, которые не сподобились загодя решить его квартирный вопрос. Милы печальные составляющие сюжета: изящные задумки то и дело срываются, тихих интеллигентов все время кто-то норовит облапошить, общий фон действия обрисован в нарочито устрашающих тонах – из всех углов рычит типовая «уголовная хроника», а светлоокие простачки то дуют на воду, то покупаются на стопроцентную туфту, то ломают об колено природную гордость. В результате – после многих обломов – мечты сбываются, хотя, как замечено по ходу дела, купить квартиру здесь труднее, чем на луне. Автор, мягко иронизируя над любимыми персонажами, твердо ведет главную линию. Не думайте, дескать, что нам – московским интеллигентам при старинной мебели, хороших книжках и с допотопных времен сохранившихся связях – так уж сладко живется. Мы не какие-нибудь там «новые русские»: у нас и суп жидковат, и звериной хватки нет, и витать мы привыкли в эмпиреях, но – слава взаимной любви, природным талантам и чувству юмора! – пропадать не думаем. Чего и вам, дорогие читатели, от души желаем. Понимаю. И понимаю, что как раз на мое (точнее – людей моего социально-психологического типа) понимание текст рассчитан. Прочие – чужие. Их просто нет. А коли так, выпускаем на арену всех родных и знакомых Кролика.
...
Раз как-то «мужика с луной» (эта придумка Кеши и принесла основной квартирный капитал. – А. Н. ) пригласила на приватную вечеринку известная писательница (оставляю рискованную дефиницию на совести Москвиной. – А. Н. ), житель Жуковки Оксана Робски. Она хотела не только Луну и соловьев, но чтобы сам художник почтил своим присутствием компанию ее друзей, собравшихся у нее в загородном доме по случаю выхода новой книги <…> Его познакомили с режиссером Житинкиным, братьями Полушкиными, авангардными модельерами, литературным критиком Андреем Немзером и самим Никасом Сафроновым.
Вероятно, Кеша меня с кем-то спутал. Может, с поющим в «Новой опере» тезкой-однофамильцем (есть такой). А может, с каким-нибудь настоящим «литературным критиком», из тех, что ритмично чередуют пиар соловьих Рублевского шоссе и соловьев российского генштаба. Лестно, конечно, но не знаю, какой цитатой ответить: то ли увековеченной Лермонтовым поговоркой Каверина («Где нам дуракам чай пить, да еще со сливками»), то ли репликами Коровьева и Бегемота («Нам чужого не надо. – У меня скорее лапы отсохнут, чем я прикоснусь к чужому»). А всего нелепее, что никто (кроме нескольких моих знакомцев) от шуточки Москвиной и бровью не поведет. Меж тем роман изобилует подобными финтифлюшками. Якобы колкими, якобы что-то значащими, якобы артистичными, по сути же – шаблонными, ненужными и портящими совсем недурную городскую сказку.
Что до «малой прозы», то ее авторы вполне верны себе, будь то играющая в обыденную мистику Елена Долгопят («Рассказы о любви»), брутально-роковой Захар Прилепин («Сержант»), изощренно отслеживающий психологические вибрации Евгений Шкловский (подборка «Люди и вещи»; все трое – «Новый мир»), печально комикующий Александр Хургин («Трижды три рассказа»; почему «трижды три», а не просто девять? – а так «абсурдинки» больше) или посадско-макабрический Асар Эппель («Дурочка и грех»; оба – «Октябрь»). Мне всего интереснее было читать Шкловского и мемуарное эссе Сергея Костырко «Дед. К понятию “архаика”» («Новый мир»). Но и к остальным сильных претензий не предъявишь. И дебютант Виктор Ремизов («Пол-лося», «Командировка» – «Новый мир») борозды не портит.
Не исключаю, что событием будет сочтена повесть Дениса Гуцко «Покемонов день» («Дружба народов»), которую редакция аттестует «горькой» (что да, то да, только кто у нас не «горький»?), «остроумной» (не сказал бы; Гуцко склоняет на русские нравы и накачивает всяческой метафизикой один из эпизодов «Криминального чтива», мне вымученным кажется и оригинал) и «беспощадной». Последнее столь же неоспоримо, сколь туманны вина старательно опускаемого героя и причины лютого гнева, который обращает на него (на себя, на весь мир) даровитый автор.
