Стеллы Адлер, Долорес Дель Рио не служат опровержением зависимости между красотой и возрастом женщины. Наоборот, ими восхищаются как раз потому, что они исключения, потому что им удалось (по крайней мере на фотографиях) обхитрить природу. Подобные чудеса, исключения, созданные природой (при помощи ловкости рук и социальных привилегий), только подтверждают правило, поскольку красивыми этих женщин делает именно то, что они не выглядят на свой возраст. Общество не оставляет в нашем воображении пространства для красивой старой женщины, которая выглядит как старая женщина, — женщины, которая, как Пикассо, в возрасте девяноста лет фотографируется на улице в своем поместье на юге Франции в одних шортах и сандалиях. Никто и представить себе не может, что такая женщина существует. Даже особые исключения — Мэй Уэст и прочие — всегда фотографируются в помещении, с умело расставленным светом, с самых выгодных ракурсов и всегда элегантно и полностью одетые. Предполагается, что более придирчивого рассмотрения они не выдержат. Идея, что пожилая женщина в купальнике может выглядеть привлекательно, или хотя бы приемлемо, просто немыслима. Пожилая женщина по определению отталкивает с сексуальной точки зрения — если только она не выглядит молодо. Тело старой женщины, в отличие от тела старого мужчины, по умолчанию считается телом, которое больше нельзя показывать, предлагать, обнажать. В лучшем случае оно может появляться на публике в костюме. Людям становится не по себе, когда они думают о том, что откроется их глазам, если маска с нее спадет, если она снимет одежду.
Женщины модно одеваются, носят макияж, красят волосы, сидят на диетах и делают подтяжку лица не просто для того, чтобы быть привлекательными. Для них это способ защитить себя от глубокого неодобрения в свой адрес, неодобрения, которое может принять форму гадливости. Двойной стандарт старения превращает жизнь женщины в бесконечное приближение к состоянию, когда они не просто непривлекательны, а отвратительны. Глубочайший страх жизни женщины представлен Роденом в скульптуре Старость (Та, которая была прекрасной Ольмер): обнаженная пожилая женщина сидит и обреченно рассматривает свое плоское, обмякшее, пожухлое тело. Старение для женщины — это процесс превращения в нечто неприличное с точки зрения сексуальности, ведь обвисшая грудь, морщинистая шея, рябые руки, редкие седые волосы, торс без талии и ноги с выступающими венами воспринимаются как что-то омерзительное. В самых мрачных фантазиях мы можем вообразить себе, как эта трансформация происходит в мгновение ока — словно в конце Потерянного горизонта, когда девушку выносит на руках из Шангри-Ла ее возлюбленный, и она за считаные минуты превращается в высохшую, жуткую старуху. У нас нет подобного кошмара о мужчинах. Поэтому как бы мужчины ни заботились о своей внешности, эта забота никогда не будет носить такого отчаянного характера, как у женщин. Когда мужчина одевается по моде или даже использует косметику, то ожидает от одежды и макияжа не того, чего от них ожидает женщина. Лосьон для лица, духи, дезодорант, лак для волос — для мужчины это не маскировка. Мужчины, будучи мужчинами, не испытывают потребности бороться с осуждаемыми признаками старения, избегать преждевременной утраты сексуальности, прятать свой возраст как что-то неприглядное. Мужчины не подвержены тому едва скрываемому неприятию, с каким культура относится к женскому телу — если оно не гладкое, юное, упругое, без запаха, без изъяна.
Один из аспектов восприятия, глубоко травмирующий женщин, — это животный ужас при виде стареющей женской плоти. Он обнажает глубочайший страх перед женщиной и ее демонизацию, который в нашей культуре кристаллизуется в таких мифических существах, как мегера, фурия, вампирша, ведьма. Несколько веков охоты на ведьм — самой кровавой программы по истреблению в Западной истории — говорят о запредельной силе этого страха. Отвращение к старой женщине — одно из самых глубоких эстетических и эротических чувств в этой культуре. Женщины испытывают его в той же мере, что и мужчины. (Угнетатели, как правило, отказывают угнетенным в их «родных» стандартах красоты. В итоге угнетенные сами начинают верить в свое уродство.) Можно провести параллель между тем, как женщин калечат мизогинные представления о красоте, и тем, как на черных людей влияет общество, в котором стандарт красоты — это белая кожа. Несколько лет назад психологические исследования выявили, насколько рано и насколько глубоко черные дети в США усваивают белые стандарты привлекательности. Буквально у каждого ребенка в фантазиях проявлялось, что черные люди — некрасивые, странные, грязные, примитивные. Подобной ненависти к себе подвержены большинство женщин. Как и мужчины, они считают, что старые женщины «уродливее» старых мужчин.
В отношении сексуальности это эстетическое табу работает так же, как расовое. В этом обществе большинство непроизвольно поежится от мысли о половом акте между женщиной средних лет и молодым мужчиной — как у многих непроизвольно вызовет содрогание мысленная картина белой женщины в постели с черным мужчиной. Банальная драма, когда пятидесятилетний муж уходит от сорокапятилетней жены к двадцативосьмилетней девушке, не вызывает возмущения с точки зрения сексуальности, как бы люди ни сочувствовали брошенной жене. Наоборот. Все «понимают». Все знают, что мужчинам нравятся девушки, что молодые женщины часто хотят мужчин среднего возраста. Но никто не «понимает» обратную ситуацию. Если женщина сорока пяти лет уйдет от пятидесятилетнего мужа к двадцативосьмилетнему любовнику, это вызовет скандал и глубокое негодование как в социальном, так и в сексуальном смысле. Никто не возражает против влюбленных пар, где мужчина на двадцать или больше лет старше женщины. В фильмах это могут быть Джоан Дрю и Джон Уэйн, Мэрилин Монро и Джозеф Коттен, Одри Хепберн и Кэри Грант, Джейн Фонда и Ив Монтан, Катрин Денев и Марчелло Мастроянни; как и в реальной жизни, это правдоподобные, приятные глазу пары. Когда перекос в возрасте в другую сторону, у людей это вызывает недоумение, неловкость или вовсе шок. (Помните Джоан Кроуфорд и Клиффа Робертсона в Осенних листьях? Любовные истории такого рода уж слишком провокационны, чтобы часто появляться в кино, да и то лишь в виде меланхоличной повести с бесславным концом.) Обычная трактовка явления, когда юноша двадцати лет женится на сорокалетней женщине или мужчина тридцати лет — на пятидесятилетней, — это что он ищет мать, а не жену; никто не верит, что такой брак может продлиться долго. Для женщины испытывать эротические или романтические чувства к человеку, который годится ей в отцы, считается нормой. Если же мужчина влюбляется в женщину, которая по возрасту могла бы быть его матерью, сколь бы привлекательной она ни была, то навлекает на себя подозрения в крайней невротичности (что он жертва «Эдиповой фиксации», как сейчас модно говорить) и не воспринимается обществом всерьез.
Чем больше разница в возрасте между партнерами, тем более очевидны предрассудки
