Помимо намеченной в романе философии красоты — намеченной, но отнюдь не выстроенной, так что я при осмыслении судьбы героини скорее додумала ее, чем проанализировала, есть в романе и тема красивого Тела как вызова русскому менталитету — и как его жертвы. Ерофеев не раз дает нам понять, что в стране с таким эстетическим безвкусием, как наша, красавица обречена на прозябание и напрасную гибель. «У меня были красивые пальцы ног, почти столь же музыкальные, как и на руках, <…> я посмотрела на пальцы ног и сказала себе: эти пальцы никто не сумел оценить по достоинству, ни один человек… да меня и вообще никто не оценил по достоинству»; «у него были красивые уши, породистые <…>. Я сразу заметила эти уши, хотя у нас уши — избыточный предмет беседы, и нет на них моды — народ неизбалованный — им бюст подавай да бедро, большие охотники бюста»; «редкий мужчина у нас не мужик, поистине: бюст и бедро — их убогий удел, хотя никогда не допускала вольности нахалу, нигде не бывала так одинока, как в его атакующем обществе, и с грустью глядела на низкопробные лица коммунального транспорта, пригородных электричек, стадионов, скрипучих рядов кинотеатров: им мои щиколотки и запястья, как мертвому — баня! <…> я оставалась непонятой в лучшем, что было в моем существе» (РКрас).
В отличие от Русской Красавицы, герой «Страшного суда» вполне благополучный, удовлетворенный жизнью и многими женщинами человек. Сисин наделен голословной божественностью, которая никак не проявлена в его существе, да и в сюжете едва заметна. Он искусственно набивает себе цену, как можно более свысока рассуждая о человечестве: «Сисин поморщился: — чем люди гордятся? — начальник похвалил! — отчего у них портится настроение? кто-то их не заметил, не так посмотрел — я без труда перерос человечество» (сравним: «однажды Манькина мама увидела Сисина по телевизору — я думала, он симпатичнее — сказала она дочери — я просто устал тогда — но Сисина это задело»); «Сисин готов был начать человеческую породу заново»; «вдоль дороги стояли покосившиеся автомобили мелких торгашей — <…> кто родил — кто неудачно порезал вены — тренировочные костюмы — <…> нет — думал медленно Сисин — проезжая все это мимо — нужен полный, исчерпывающий геноцид»; «Берман <…> продолжал учить Сисина, как жить — Сисин думал: — мудак! — учит Бога!»; «он спокойным, неторопливым взглядом смотрел на юманите — оно его не устраивало». «Ты жесток, Сисин — жесток и необычен», «он сеял безумие вокруг себя», — подпевает Сисину его оппонент по роману Жуков, — «они все считали его бесчеловечным». Эти авторские подтасовки смешны: даже читателю с самой малой способностью к анализу будет очевидно, что Сисин как раз обыден, рационален и человечен в самом земном смысле этого слова.
Сисин обыкновенен и даже хуже, он, прямо скажем, не лучший образец человека. Обидчив, привязан к благам, уныло-развратен, скуп на чувства и на подарки любимой женщине, боится обязательств и проблем, способен избить любовницу и убить идейного оппонента. Вот ряд цитат, характеризующих этого «Внука Божьего»: «в раю <…> я <…> четко понял — люблю комфорт и свою квартиру»; «почему царапина на моей машине для меня важнее любви, за которую я только что бился?»; «Сисин дал задание Крокодилу и Бормотухе унизить Маньку <…> — нассыте ей, девки, в рот»; «он был плохо приспособлен к любви — он не был циником — он просто полагал, что другие ниже его, и потому относился к ним с циничным чувством»; «Сисин закурил сигарету — ему было приятно убить знакомого человека — ему показалось, что он посадил дерево».
И вместе с тем Сисин еще больше, чем Ирина Тараканова, близок автору. Лично с Ерофеевым не знакома, но по его высказываниям, по повторяющимся в книгах мотивам и суждениям, наконец, даже по его лицу, выставленному на обложках, я рискую предположить, что автор относится к своему «божественному» персонажу без особой критики и вполне разделяет его взгляды на любовь, женщину, брак, человечество, родину и религию. Сисин не раз повторяет от своего имени ерофеевские мысли. Есть случай и почти дословного совпадения: «Сисин вел машину в сторону Европы <…> для того, чтобы несколько лучше понять свою уязвленную родину» (СС) и «наездившись по миру, чтобы лучше понять Россию…» (Э), — слишком точно для случайности. Сисин — автор скандально-эпохального романа «ВП» — не исключено, что Ерофееву хотелось бы создать нечто подобное или что он думает, будто все его книги складываются в аналогичный труд мирового масштаба о нашей современности. И не исключено, что Ерофееву так же хочется принести в мир некое псевдо-божественное откровение — слишком уж часто в его произведениях появляются персонажи-предтечи и мотив новой веры, новой истины и тому подобное.
В конце концов, не вырастает ли Ерофеев до фигуры сисинского масштаба, когда говорит: «Я испытываю боль за русский народ, потому что он вял и сир, а я излучаю энергию. Когда-нибудь я поделюсь с ним своей энергией, но еще не настало время» («Мужчины»).
Да минует нас этот котел. Аминь.
Тема любви в творчестве Виктора Владимировича Ерофеева
Любовь постоянно присутствует на страницах книг Виктора Ерофеева — во всяком случае, его герои постоянно ее делают, ею занимаются. Он даже книгу издал с подзаголовком «рассказы о любви» («Бог Х»). Между тем, как это ни прискорбно, тема любви находится вне кругозора этого писателя. Я имею в виду любовь в настоящем, философском смысле, ту, которую воспел еще… — ну, вы меня понимаете. Ерофеев думал, что он тоже воспел. То и дело в его эссе и рассказах появляются рассуждения о любви, призывы отказаться от половой любви — или полюбить весь мир, и тому подобное (БХ). Все это голословное великолепие не отменяет сути: любовь, как феномен духовной жизни человека, остается непонятной Ерофееву как апологету тела.
Ерофеев, что очень органично для него, заостряет проблему тела в любви: «Преодоление газов, вони, пердежа, самого вида говна и грязной, запачканной говном любимого человека туалетной бумаги — может быть, самое высокое достижение любви, доступное единицам. <…> Примириться с тем, что любимая женщина срет, непросто. <…> Такая милая, нежная, трепетная — и срет» (БХ). И повезло же, елки-палки, фетишистам, чьи предметы обожания ведут себя куда более пристойно!
Ерофеев вполне наивно-подростково смешивает любовь и страсть, любовь и расчет, любовь и любовь к себе. Усердному читателю предлагается провести самостоятельный анализ состава странных любвей, при которых возможны такие высказывания: «слабая любовь порождает эротику, сильная — порнографию» [мой, прошу прощения, личный опыт подсказывает мне, что все обстоит ровно наоборот]; «новое тело Сашеньки волновало мое любопытство — оторвавшись от надоевших объятий Маньки, в которую я, очевидно, влюблялся…» [очевиднее некуда!]; «он долго растирал ей ноги — волнуясь будто бы о том, чтобы она не простудилась» [а это уж, товарищи, такая низость — без задних мыслей не растереть возлюбленной ноги, что я даже комментировать отказываюсь] (СС).
Рассказы же «о любви», собранные в книге «Бог Х», при ближайшем рассмотрении оказываются эссе о нелюбви, включая, само собой, и манифестационный текст «Как быть нелюбимым». Эссе очень прочувствованные и даже местами красивые, чего у Ерофеева, даром что автора «Русской красавицы», отродясь не бывало. Но все они, увы, о нелюбви, о переживании мужской оставленности и оскорбленности, об уязвленном самолюбии, наконец. Ерофеев отлично описывает психологию нелюбящей женщины, но вот психологию любящей (-щего) не умеет разгадать.
Любовные отношения изображаются Ерофеевым как непрерывная война полов, соревнование в правильности расчета, взаимное использование. И все это — без осуждения, а так, словно эта любовь и есть истинная, и никакой другой любви человек испытывать не может. Голос мужчины: «если он уклонится от признания [в любви], будут осложнения с последующим допущением к е… (СС); голос женщины: «была растерянность, неверие в себя — боязнь проиграть — лучше не любить, но не проиграть — чтобы не было больно — гордость — и подозрение, что Сисин — говно — и неверие в Сисина» (СС); и вот они вместе: «он хотел Маньку если не подчинить, то унизить — она успешно, упорно защищалась — с самого начала» (СС).
Ерофеев и его герои претендуют на выход за пределы традиционного русского менталитета. Так, в книге «Мужчины» писатель осуждает женское бесправие в России, мужское рукоприкладство, неуважение к женщине. Однако весь смысл любовных отношений ерофеевских героев сводится к древней народной догадке о том, что все мужики — козлы, а все бабы — дуры. Сисин вполне удостаивается указанного уподобления, когда, сам изменяя Маньке, бьет ее за попытку отомстить ему тем же способом или когда жмотится (иначе не скажешь) купить ей в подарок цветы или кофточку, выставляя ее требовательной стервой. Автор охотно поддерживает своего героя, призывая: «В любовной драке бей изо всех сил. Не щади эту сволочь. …Мужчина бьет женщину в учебных целях, в назидание» (БХ).
