Председатель. – В вашем рассказе несколько раз мелькнула фамилия Белецкого. Будьте любезны очертить ваши отношения с ним.
Андроников. – Если не ошибаюсь, лет семь тому назад, он из Киева приехал сюда и был сделан директором департамента полиции. В департаменте общих дел мы с ним познакомились. Я изредка туда захаживал, как причисленный к Министерству Внутренних Дел. (Я 18 лет состоял причисленным, с правом не ходить в министерство. Я ничего не получал, мне шли только чины. Меня это не интересовало. Это давало мне право надевать изредка вицмундир, например, когда приезжала королева Ольга Константиновна. Вот что мне давала служба в министерстве…) Не помню, кто из нас сделал первый визит: Белецкий или я?… Одним словом, он мне очень понравился: хохол, добрый человек. И что меня особенно поразило – чрезвычайно культурный человек, с широкими взглядами!… А так как он служил в департаменте полиции, где эти взгляды очень ценны, то мне казалось, что нужно на него обратить особенное внимание. Не помню, кто был тогда директором департамента полиции, но когда был назначен министром внутренних дел Макаров, я его спрашиваю: «Есть у вас кандидат на директора департамента?» Он отвечает: «Да, есть, – С.П. Белецкий». И тогда Белецкий был назначен сначала исполняющим должность, а потом директором. Это было в 1911-1912 г.г., я это приблизительно говорю: может быть память мне изменяет… Его сделали директором департамента, это было мне особенно по-нутру, потому что мне это давало возможность забрасывать его всякими просьбами, чтобы из тюрем выпускали людей, которые, по моему мнению, там невинно страдали… С.П. Белецкий на это реагировал чрезвычайно любезно, т.-е. то, что было возможно в пределах закона, конечно, – делалось; а я был очень горд, что мне приходилось иногда просить за невинные жертвы. Это сблизило наши отношения, и мы виделись у Макарова с ним, где он был своим человеком. Затем, впоследствии, на его место назначен был Кафафов (я его знал очень мало). Я видел, что Белецкий удивительный работник и слышал от Коковцова, который был председателем Совета Министров, что Белецкий хороший работник, гуманный, энергичный и хороший человек… Затем, когда ушел Макаров, благодаря интригам покойного князя Мещерского, на его место был назначен его же ставленник, Маклаков. В декабре 1913 года был назначен Маклаков, и Белецкий оставался еще некоторое время. Товарищем министра внутренних дел был назначен Джунковский – друг и приятель Маклакова. Джунковский с Белецким не ладили, – не то, что лично, а в принципиальных взглядах на охрану…
Председатель. – По существу вы не можете сказать?
Андроников. – По существу, мне припоминается что-то… Например, взгляды на жандармов у них совершенно расходились, взгляды на разведку… На политический сыск у них были совершенно различные взгляды…
Председатель. – Вы не знаете, по существу, в чем расходились?
Андроников. – Джунковский стоял за уничтожение, а Белецкий стоял за то, что сыск необходим.
Председатель. – Вы не знаете, не разошлись ли они по вопросу о провокации?
Андроников. – Это, кажется, было… Кажется, Джунковский был против, как человек военный и здравомыслящий, а Белецкий, если не ошибаюсь, к его великому стыду, был за провокацию, и это поддерживал… Не по этому, а по целому ряду других поводов и у меня с ним были разногласия.
Председатель. – Но ведь Джунковский был товарищем министра?
Андроников. – Министр ничего не понимал. Министр, который передразнивал всех животных и забавлял в Царском Селе…
Председатель. – Но по основным вопросам, по ведомству Министерства Внутренних Дел – какую он позицию занимал?
Андроников. – Я думаю, ему было решительно все равно, какую бумагу ему подсунут… Ему было все равно: кричать петухом или в чехарду играть в Царском!… Простите, что я так говорю откровенно… Он был мой министр, но я не считал даже нужным к нему явиться: у меня не было никакого дела, за которое меня могли бы отчислить… А этот г. Палеолог, будучи в министерстве, придрался к параграфу, что, кто состоит более известного количества лет при министерстве, не может долее состоять. Я состоял 18 лет, – и вот мне ко дню ангела прислали billet doux,[*] что «вы отчисляетесь, потому что не занимаете должности по министерству…» Я Маклакова тогда не видел, не сочувствовал его действиям и всегда действовал против него. И когда был назначен Горемыкин, я ему сказал: «Est-ce que vous allez tolérer longtemps cet imbécile? – Он ответил: «Que dois-je faire?[*] – Очевидно, он там, наверху, пришелся понутру и от него трудно избавиться!…» Джунковский вершил все в департаменте полиции и, разумеется, доложил о том, что Белецкий совершенно непригоден, и его уволили. Сперва его хотели сделать губернатором Олонецкой губернии, но потом это не состоялось и, так как он очень любил подъезжать и подхалимничать (это было в его натуре), то он подъехал к тогдашнему министру юстиции Щегловитову, которого я никогда в жизни не видел и ничего общего с ним не имел. Щегловитов его приласкал и ему было обещано сенаторство. Но Белецкий просил, кажется, десять тысяч, а ему давали только восемь. Он приехал ко мне и говорит: «Нельзя ли как-нибудь выхлопотать у В.Н. Коковцова?» (который был в то время и премьером и министром финансов). Я взялся просить у Коковцова, который был очень скуп, как министр финансов. И ему, кажется, прибавили одну, а не две тысячи…
Председатель. – Что вы знаете об отношении Белецкого к Распутину?
Андроников. – Итак, Белецкий – сенатор, ушел из департамента полиции. Сенатор Белецкий без дела. Ему, конечно, трудно, потому, что в нем кипела кровь, он искал деятельности, и ему нужно было что-нибудь найти. Он ездил ко всем. Я знаю, что он очень дружил с членом Государственного Совета Римским-Корсаковым и со Щегловитовым. Я этому не сочувствовал, потому что я Щегловитова вообще не любил, как оставшегося в наследство от Столыпина… Там была тройка: он, Кривошеин, Рухлов и – в хвосте этого движения – был Тимашев, как националист. Это был триумвират – крайне правый и узкий! Вдруг Белецкий является на горизонте у Распутина… Их познакомила, если не ошибаюсь, жена Комиссарова. Комиссаров был жандармский генерал (это тот самый, который впоследствии подсыпал яд кошкам). Его жена постоянно бывала у Распутина и бывала у Белецкого. В один прекрасный день (как это устроилось, – я не могу сказать) Белецкий очутился у Распутина и, когда я заявил ему, что Григорий Ефимович будет у меня на ухе, то Белецкий просил, не может ли и он приехать… И таким образом, он был у меня вместе с Распутиным.
Председатель. – Значит, знакомство Белецкого с Распутиным было ранее, чем ваше с Распутиным?
Андроников. – Это установить мне очень трудно. Но Белецкий как-то раз в разговоре спросил, почему я не знаком с Распутиным. Я говорю: «Потому, что мне нет никакого дела до этого господина!» Тогда он говорит: «У меня есть дама, через которую можно познакомиться»… Хвостова сделали министром внутренних дел… Я помню такой рассказ Хвостова: «Белецкий вместе с Макаровым гонялись (конечно, в переносном смысле) за мной, как за губернатором; хотели узнать мои, так сказать, любовные погрешности, но их перехитрил!» (Он поймал какую-то телеграмму: Белецкий следил за деятельностью Хвостова.) Стало быть, они были уже знакомы. Кто подсказал, как подсказал? – Но во всяком случае, при Хвостове Белецкий очутился кандидатом на пост товарища министра внутренних дел. Белецкий, бывая у Распутина, познакомился там с Вырубовой. И, помню, в один прекрасный день Вырубова мне говорит: «Мне нужно видеть Белецкого». Я говорил с ней по телефону (очень часто говорили по телефону и очень редко были записки, например по поводу устройства куда-то сына Распутина она просила узнать: я ей написал, и она написала благодарность… Я второй раз получил billet doux,[*] но ничего незначащее. (Через нее я подносил ко дню ангела образа императрице и поздравления к Новому году.) Когда приехал Белецкий, я звоню ей по телефону, что С.П. Белецкий приехал, и спрашиваю, когда ему явиться… Она говорит: «Приезжайте вместе». И вот, вместе мы раз очутились у нее в Царском. Это было в августе 1915 года, еще до назначения Хвостова… Белецкий с большим интересом рассказывал о настроении страны, так как он ездил, как уполномоченный от комитета великой княгини Марии Павловны собирать какие-то сведения… (Белецкий был сенатором, он попал как-то к Марии Павловне через Римского-Корсакова, и она сделала его своим уполномоченным). Там было, кажется, несколько сенаторов, которые ездили по ее поручениям. У него даже на погонах были буквы «М.П.» с короной, – сенаторские погоны и он очень важно разъезжал по России… Он приезжал со мной к Вырубовой и рассказывал о своих впечатлениях. Вырубова говорит: «Ах, вы такой хороший человек!… Неужели вам не будет ничего при всех переменах?» Я думаю: «Ага, не метит ли он в обер-прокуроры?» – вот как мне показалось тогда… Но, оказалось, его назначили товарищем министра внутренних дел. Тогда я спрашиваю Хвостова: «Как же так: вы говорите, что он за вами гонялся, а теперь?»… – «Да, – говорит, – он хорошо знает полицию… Со всех сторон мне о нем говорят, и я думаю, мы дело поведем»… Я говорю ему: «Белецкий у Макарова был золотой человек, потому что Макаров говорил: «Степан Петрович, что у вас завтра к докладу?» а для доклада нужно было прочесть тысячу страниц, и он в течение всей ночи не спал, и к 10 часам утра доклад был готов. Но Белецкий avait des mains puissantes,[*] и мы видели, как он развернулся в министра полиции – форменно! Вышло так, что Хвостов должен был знать, что делает Белецкий, но Белецкий знал, что делает Хвостов… Начались обоюдные déjeuners dinatoirs.[*] На нескольких обедах и ужинах мне пришлось быть вместе с иерархами, но без Распутина…
