— Здравствуйте, девоньки! — Кузнецов неуклюже ввалился сразу же после решительного стука и ответа «можно, можно». — Не ждали?
Две девушки дружно взвизгнули от неожиданного появления недобритого мужчины подозрительной наружности. Одна из них привстала с кровати, торопливо застегивая блузку под шерстяной кофтой. Другая, схватив косынку с прикроватной тумбочки, прикрыла самодельные бигуди. Третья, постарше, сидевшая за столом перед толстым открытым учебником, даже не шевельнулась. Только вопросительно посмотрела в его сторону.
— Як вам от рабочего коллектива объекта «А», — представился Кузнецов, — направлен для оказания общественной помощи.
— Мы очень рады, — холодно произнесла ученая девушка. — Таня, ты не ойкай, а подай нашему старшему помощнику стул. И помоги раздеться.
Кузнецов уселся поудобнее, положив руки на колени и придирчиво оглядывая санитарное состояние комнаты. Острый глаз бывшего фронтовика не улавливал очевидных изъянов. Вокруг было чисто и прибрано. Кровати аккуратно застелены. Стол не завален мелочами, покрыт чистой клеенкой с бесчисленными серпами и молотами. Окошко занавешено постиранными и выглаженными тряпочками с красными маками. Художественным оформлением стен Кузнецов тоже остался доволен. Цветной портрет товарища Сталина в парадной военной форме разумно выделялся рядом с выцветшим лицом бородатого ученого по фамилии Менделеев. Как и в первых двух комнатах — явное нарушение ТВ в связи с установкой на кирпичах электрического «козла». Это замечание Николай Михайлович решил придержать на потом.
— Вы уж представьтесь нам, пожалуйста, — предложила старшая, чуть отодвинув от себя книгу.
— Обязательно. Николай Михайлович Кузнецов, — он сделал паузу и улыбнулся. — На заводе меня многие зовут просто Михалыч. Можно и так.
— Николай Михайлович, — защебетала округлая девушка с рыжими волосами в бигуди, — а что же вы заранее не предупредили нас о вашем визите? Мы бы приготовились, принарядились.
— Вас как, извините, зовут? — повернулся к ней Кузнецов. — Ах да, Таня. Так вот, Татьяна, разведка всегда производится без предупреждения. Скрытно и внезапно. Ясно?
— Ясно! — улыбнулась Таня. — А теперь, товарищ, Кузнецов, доложите коротко о результатах разведывательной операции. Где передний край обороны? Численность противника?
Кузнецова не обидела девичья насмешка. Но старшая решила вступиться.
— Не ерничай, Танька! — строго произнесла она и протянула руку Кузнецову для дружеского знакомства как фронтовик фронтовику: — Лидия.
Она потеряла родителей в первые же месяцы войны под Смоленском. Своими глазами нагляделась в медсанбате на повседневный кровавый ужас войны. И с тех пор разучилась говорить весело и легко о страшном. Война для Лидии теперь никогда не закончится. Она засела в ней до конца жизни. Наступившая тишина для Лидии была минутой молчания.
— А где же вы воевали, Николай Михайлович? — попыталась разрушить общее неловкое молчание третья девушка, Варвара, с узким лицом и удивительно большими глазами.
— О, это длинная история. Начинал еще под Москвой. А закончил у немцев. Там меня немножко задели. За плечо. Ну это долго рассказывать… Как-нибудь в следующий раз. А вы-то сами откуда будете? — Кузнецов переключился мыслями на сегодняшний день.
Он спрашивал обо всех, но обращался почему-то к Лидии.
Та коротко объяснила, что все они окончили Воронежский университет. По специальности — химики. Распределяли их по путевкам комсомола. Отбирали сюда, на базу № 10, только лучших, почти отличников. Очень спешили. Даже собраться как следует не дали.
— А вот теперь сидим, баклуши бьем. Зарплату получаем, а практически не работаем. Техучеба да техучеба. Читаем «Синюю книгу». Практических занятий нет. Обещают послать некоторых в Москву для освоения технологии работы на лабораторных установках. Но пока только обещают. Вот такие наши никудышные дела. Когда еще начнем работать по-настоящему…
— Ничего, девоньки, не грустите шибко, — успокоительно заверил их Кузнецов авторитетным тоном, — работа еще будет. Невпроворот будет. Это я вам лично обещаю.
Варя поставила перед Кузнецовым стакан горячего чаю, разогретого моментально на противозаконной плитке, несколько кусочков сахара и аппетитные сухарики. Николай Михайлович не отказался. Неторопливо, с удовольствием выпил.
После этого решил приступить непосредственно к выполнению партийного задания Серегина.
— Какие еще жалобы имеются? Может быть, по быту? Девушки пожаловались, что очень холодно в бараке. Обещали
ведь теплые деревянные дома, с отоплением, со всеми удобствами. Когда же будут переселять?
Кузнецов ответа не знал, но обещал выяснить и доложить во всех подробностях.
— А как у вас, девоньки, обстоят дела… с досугом? Что имеем в наличии по данному вопросу?
— А с «досугом» у нас, товарищ Кузнецов, еще хуже, чем с работой, — включилась Таня. — В наличии только танцы по субботним вечерам в клубе «Родина».
— И все? — удивился Николай Михайлович вслух, хотя в душе считал, что и этого вполне достаточно для начала жизни на новом месте.
— Да. И все, — подтвердила Таня. — Да и то, что за танцы? Шум и гам сплошной. Патефона совсем не слышно. А баянист один на два вальса. «На сопках» и «Волны». А западные танцы, говорит, мне не разрешают.
— Что ж уж так строго? — заинтересовался Кузнецов. — Почему не разрешают? Я, например, пробовал… Танго и слоу-фокс. В Германии, например.
— Говорят, вредное влияние, — обиженно надула толстые губки Таня.
— И обстановка там, — поддержала ее Варвара, — знаете ли… Ребята подвыпившие. Курят тут же. В прошлый раз драку затеяли. Настроение на весь вечер испортили.
— Причина? — продолжал выяснять обстановку с досугом Николай Михайлович. — Из-за чего подрались?
— Из-за нашей Тани подрались, — пояснила Варвара.
— Да брось ты, Варя.
— Чего бросать? Так и было. Андрей-то в первый раз пришел. Вот они и размялись на нем. Избили нос в кровь… Забрали всех в милицию. А Таня теперь переживает за него. И скучает.
— Ну, уж ты скажешь, Варя. Прямо вот и скучаю.
— Да-да. Докладываю вам как шефу: Таня по Андрею скучает. Между прочим, Андрей где-то у вас на «А» работает. Строитель или механик… Он после техникума.
— Вот вам, Николай Михайлович, и вторая просьба от подшефного коллектива, — вступила в разговор молчаливая Лидия, — найти нашего «жениха» по имени Андрей. Как, справитесь с задачей?
— Найдем обязательно, — пообещал Кузнецов, — не соринка же.
Он деловито извлек из внутреннего кармана обтрепанный блокнот с заложенным огрызком карандаша. Записал: «Найти Андрея», приговаривая при этом:
— Тем более есть примета — нос разбитый… Найдем.
— Вот, вот, — поддержала Лидия, — скажите ему, что ждем в гости. Общежитие № 2, комната три. Входить без стука. В любое время дня и ночи.
Кузнецов начал собираться. Для первого знакомства и этого было вполне достаточно…
Ровно через неделю, тоже воскресным вечером, в дверь осторожно постучали.
«Опять, наверное, наш шеф», — подумала Лидия, открывая гостю.
Но это был не Кузнецов. На пороге стоял высокий черноволосый парень с букетом из еловых веток и небольшим затухшим синяком под левым глазом.
— Татьяна! Это, кажется, к тебе! — произнесла Лидия с удивлением и сделала шаг назад. — Проходите, пожалуйста, Андрей.
К началу марта 1948 года все бетонные работы и монтаж несущих каркасных конструкций внутри котлована были завершены. 6 марта планировалось начать сборку тысячетонной графитовой кладки. За несколько недель необходимо было смонтировать гигантский цилиндр из графитовых кирпичей высотой в трехэтажный дом.
Директор комбината Борис Глебович Музруков прибыл вместе с Курчатовым и главным инженером Славским на объект «А» для проведения небольшого, но торжественного рабочего митинга. Курчатова по фамилии рабочие не знали, но по его осанке, поведению и тону отдаваемых распоряжений или высказываемого мнения все чувствовали, что этот бородач — один из главных. «Какая-то московская ученая птица», — говорили о нем.
Игорь Васильевич привык уже к своей законспирированности и вышел на импровизированную трибуну без представления. Ему очень хотелось сказать собравшимся монтажникам и рабочим объекта что-то по-человечески теплое, задушевное. Он знал, в каких тяжелых барачных условиях они проживают в зоне.
И предстоит им еще такая тяжелая, опасная для здоровья работа, о которой они не подозревают. Что Курчатов мог произнести, кроме пафосных обещаний?
«Здесь, дорогие мои друзья, наша сила, наша мирная жизнь на долгие-долгие годы. Мы с вами закладываем промышленность не на год, не на два… на века. «Здесь будет город заложен назло надменному соседу». Надменных соседей еще хватает, к сожалению. Вот им назло и будет заложен! Со временем в нашем с вами городе будет все — детские сады, прекрасные магазины, свой театр, свой, если хотите, симфонический оркестр! А лет через тридцать дети ваши, рожденные здесь, возьмут в свои руки все то, что мы сделали. И наши успехи померкнут перед их успехами. Наш размах померкнет перед их размахом. И если за это время над головами людей не взорвется ни одна урановая бомба, мы с вами можем быть счастливы! И город наш тогда станет памятником миру. Разве не стоит для этого жить?».
