— Бог создал больших людей, — сказал он, имея в виду Кеннеди, и, указывая на себя, добавил: — И бог создал маленьких людей.
Затем он сказал, растягивая слова:
— Но Кольт создал свой 45-калиберный, чтобы сравнять шансы.
Запрудер был озадачен. Ему никогда не приходилось слышать ничего подобного в кварталах Манхэттена, где торгуют одеждой.
— Нам не нужны такие люди, как вы, — оборвал он неизвестного.
Тем не менее такие люди существовали. На третьем году пребывания Кеннеди на посту президента в графстве Даллас господствовала какая-то лихорадочная атмосфера. Творились безумные вещи. Надписи на огромных рекламных щитах истерически звали «отдать под суд Эрла Уоррена», а на еврейских магазинах был намалеван знак свастики. Молодые фанатичные домохозяйки отплясывали перед публикой, скандируя слова: «Стивенсон умрет, ему придет конец, конец, конец, и он будет гореть в аду, гореть, гореть!» Пропагандистские материалы ультраправых раздавались в государственных школах. Упоминание имени Кеннеди в классах вызывало неодобрительные выкрики. От младшего административного персонала школ требовали присутствия на собраниях ультраправых. Даллас стал Меккой для шаманских представлений проповедников. Собрания национального возмущения, Христианских крестоносцев, минитменов, Общества Джона Бэрча и Общества Патрика Генри. Он стал также главным штабом техасского нефтяного миллиардера Геральдсона Ла-файета Ханта с его специфической деятельностью. Один отставной генерал-майор в Далласе вывесил перед своим домом государственный флаг США древком вверх. В День труда в 1963 году звездно-полосатый флаг вывесил перед споим домом казначей графства Уоррен Г. Гардинг, названный так своими родителями-демократами по имени президента-республиканца Гардинга во времена, когда все дети Техаса воспитывались в духе уважения к лицам, находящимся на этом посту, независимо от их партийной принадлежности. К казначею подошел сын одного врача и горько заметил:
— Это же флаг демократов! Раз вы уж вывешиваете флаги, почему бы вам не вывесить заодно серп и молот?
Это было не просто проявлением партийных убеждений — это было настроение, существовавшее вне зависимости от партийной принадлежности, инфекция, заразившая членом обеих партий. Бесспорно, многие из ультраправых, шумевших громче всех, были республиканцами, и одним из самых популярных из местных героев в городе был конгрессмен Элджер, более всего известный тем, что три года назад присутствовал во время оплевывания Леди Бэрд — жены Линдона Джонсона. Но в графстве Даллас демократическая партия немногим отличалась от республиканской. Большинство кандидатов от демократической партии представляло собой не альтернативу республиканцам, а лишь их более правый вариант. Один конгрессмен из «Большого Д, », сын фабриканта кроватей, был формально демократом. Но ото ничего не значило. В Вашингтоне конгрессмена-демократа Джо Пула было трудно отличить от республиканца Элджера. Опираясь на солидную поддержку со стороны крупного капитала Далласа, Джо Пул, выступая против законопроекта о гражданских правах, говорил своим избирателям, что его «тошнит» от правительства Кеннеди. Джо Пул опровергал предъявлявшееся ему обвинение в том, что он никогда не делал ничего конструктивного. Он чрезвычайно гордился своим неизменным присутствием на всех заседаниях комиссии палаты представителей по расследованию антиамериканской деятельности. В Капитолии на него смотрели, как на диковину. У себя в Далласе он был всего лишь типичным демократом. В конце концов прошел уже тридцать один год с тех пор, как Исполком демократической партии в Далласе поддерживал последний раз на выборах кандидатов от демократической партии. Демократами Далласа считали себя генерал Эдвин Уокер и миллиардер Г. Л. Хант. Мэр города Эрл Кэйбелл прошел по избирательному списку демократов, поэтому его на местном республиканском жаргоне величали «социалистическим мэром Далласа». Однако это был всего лишь политический трюк. Даже сторонники Общества Джона Бэрча знали, что в действительности Эрл Кэйбелл никогда не был преданным и убежденным участником коммунистического заговора. Пять лет назад он поддерживал Элджера. В прошлом Кэйбелл был председателем ультраконсервативной Ассоциации промышленников Техаса и присутствовал на организационном заседании местного отделения Общества Джона Бэрда в одном из номеров отеля в Далласе. После 22 ноября 1963 года, когда в политике внезапно появились иные веяния, воспоминания мэра о его прежних связях стали крайне туманными — он был обращен в другую веру. Теперь Кэйбелл выступал по большинству вопросов как демократ джонсоновского толка. К тому же он не стал фактически в тот вечер членом Общества Джона Бэрча. Он и Элизабет, или Милочка, Кэйбелл (ласкательные имена «ев техасских политиков становятся известными публике) прослушали записанные на магнитофон идеологические призывы бэрчистов и ушли. Но их друзья были членами этого общества, и Кэйбелл так же хорошо знал господствующие политические настроения и проявлял к ним такое же уважение, как и любой германский чиновник начала тридцатых годов. Кэйбелл присутствовал на собрании, поскольку ему сказали, что там речь пойдет об антикоммунизме. Он и Милочка должны были проявить к этому интерес. Проявление правых настроений было таким же гражданским долгом, как и. участие в Церковном совете в? в Ковбойском обществе Далласа. И тридцать друзей и приятелей мэра, все деловые люди, собрались в отеле „Стэтлер Хилтон“, чтобы отдать дань уважения Роберту Уэлчу, крупному фабриканту кондитерских изделий.
Группа в составе двух конгрессменов, генерала в отставке и местного миллиардера могла претендовать на влиятельное положение в любом городе. Были и другие выразители бунтарского настроения Далласа: представители делового мира в ковбойских сапогах, прикреплявшие надпись «Нокаут всем Кеннеди!» на хромированные буфера своих машин; пожилые дамы с обесцвеченными перекисью волосами, вдовы богатых и влиятельных людей, развлекающиеся игрой: «Кого из Кеннеди вы больше всего ненавидите?» (Правильный ответ: 1. Бобби. 2. Джека. 3. Тедди. 4. Джекки); процветающие образованные молодые супружеские пары, собиравшиеся за высокими бокалами виски с содовой в предместьях Далласа Хайленд-парк и Юниверсити-паркг чтобы обменяться анекдотами об убийствах и непристойными сплетнями о семье президента, которые лучше всего рассказывали шутники, имитирующие его бостонский акцент.
Даллас не обладает монополией на ненависть. Критика президента — старый американский обычай. В конце концов президент — это самый крупный в стране объект для критики, и всякое создание культа президента сопровождается образованием его антикульта.
— Запомни, — предостерегал Вудро Вильсон свою дочь во время своего первого срока пребывания на посту президента, когда все у него шло гладко, — вся эта свора только и ждет, чтобы разорвать тебя на части.
Эндрю Джексона изображали нарушителем супружеской верности, Линкольна — обезьяной, Гарри Трумэна — неудачным торговцем галантереей. Томас Джефферсон был «сумасшедшим Томом». Досталось даже Вашингтону.
«Меня обвиняют в том, что я являюсь врагом Америки и нахожусь под влиянием иностранной державы, — писал Вашингтон „сумасшедшему Тому“, — и каждый шаг моего правительства искажается в таких преувеличенных и неприличных выражениях, которые вряд ли можно было бы употребить по отношению к Нерону, общеизвестному банкроту, или даже к обыкновенному карманному вору».
Некоторые из правоверных в однозвездном штате Техас ожидали, что на пост президента вступит некто вроде долговязого киноактера Джона Уэйна с двумя торчащими по бокам кольтами. Этой весной к беженцам с Кубы, живущим в Майами, было обращено следующее широковещательное заявление:
«Лишь в одном случае сможете вы, кубинские патриоты, жить когда-нибудь вновь свободными людьми у себя на родине, руководить кубинским народом и заботиться о его благоденствии так, как это и надлежит делать наиболее способным».
Эта благодать должна была снизойти на них.
«Если бы волею своей господь водворил в Белый дом в течение ближайших нескольких недель техасца, известного как друга всех латиноамериканцев, хотя и вынужденного в нынешних условиях склониться перед захватившими с 1905 года власть в Соединенных Штатах сионистами, подставными лицами и пешками которых являются Джек Кеннеди, Нельсон Рокфеллер и другие члены Совета по международным делам и связанных с ним организаций. Хотя Джонсон и вынужден теперь склоняться перед этими хитрыми и ловкими евреями — покровителями коммунистов, но если бы господь внезапно поднял его на самый вepx, он снова стал бы тем, кем были его любимые отец и дедушка, и вернулся бы к тому, чем они дорожили и чему были преданы — к их принципам и вере».
