Здесь я выхожу по вечерам, в 23.20, раз в две недели – второй понедельник и четвертый понедельник регулярно. Передача идет сорок пять минут. И каждую пятницу по утрам, в 9.45, идут повторы моих программ.
Здесь совсем другая обстановка, чем была на Первом. Я очень высоко ценю чисто человеческое отношение руководителя канала Олега Добродеева. Ценю и люблю Сергея Леонидовича Шумакова, генерального продюсера. У нас прекрасный директор программ Искандер Хакимов. Это мое телевизионное начальство.
Здесь очень приятно работать, но нагрузка большая.
– А творческая группа, делающая передачу, сильно изменилась после перехода на канал «Россия»?
– У нас теперь две группы. Одна прежняя, с которой я работал на Первом. Это мой редактор Галина Борисова и мой режиссер Елена Гудиева. Во второй очень опытный режиссер Светлана Кокатунова и редактор Наталья Филинская.
– Разработчики тем, как на западном телевидении, у Вас есть?
– Нет, нет… Зачем сравнивать с Западом – другая страна, другие законы. У нас, кстати сказать, телевидение гораздо лучше, чем на Западе. Я довольно часто бываю в Америке и Европе и иногда смотрю французское телевидение, итальянское, английское – это катастрофа. За редким исключением.
– Не берусь с Вами спорить о западном телевидении (я его просто плохо знаю), но отечественное телевидение оставляет желать лучшего. За редким исключением. Вы воспринимаетесь на нашем телевидении как белая ворона. Иногда, простите, создается впечатление, что Вы ищете не лучшие – единственные, наиболее точные – слова для передачи мысли, а подбираете те, что более понятны массовой аудитории…
– Ничего подобного! Я ничего не ищу и не подбираю! Что хочу, то и говорю. В этом весь секрет нашей программы, который никто, и я в том числе, не берется раскрыть. Первоначально она делалась с ориентацией на элитарный слой. И сейчас «Мой серебряный шар» – это попытка анализа, серьезного анализа людских судеб на телевизионном экране. Но, судя по рейтингу, аналитическая программа смотрится сейчас массами, самыми простыми людьми. Тети Маши в магазинах ее смотрят. Загадочная вещь.
– Разве для аудитории, не подготовленной к восприятию сложной духовно-нравственной проблематики, Вам не приходится ее как-то адаптировать, упрощать?
– Нет, секрет не в этом. Видно, моя природа несет в себе внутреннее актерство. Нельзя выходить на экран и разговаривать языком, рассчитанным на десять-двадцать человек. Телевидение, как и кино, массовое искусство.
– Юрий Петрович Любимов, начиная репетиции нового спектакля, спрашивал артистов легендарной Таганки: «Чем сегодня удивлять будем?»
– До Любимова это человек сто говорили.
– Вполне возможно. У Вас, когда задумываете очередную программу, присутствует этот импульс-первотолчок к работе – удивить?
– Каждый сезон возникает одна проблема – выбор тем. Нельзя рассказывать о людях, о которых никто ничего не знает. Вот я сделал программу о Зинаиде Райх. Она имела большой резонанс. Ну, так Райх имела двух великих мужей (Сергея Есенина и Всеволода Мейерхольда – А. С.). Но позволить себе много таких программ нельзя. Сейчас, правда, легче – меня уже смотрят вне зависимости от того, о ком я рассказываю. Это не значит, разумеется, что можно рассказывать о том, что придет в голову.
– А такая вечно больная российская тема, как взаимоотношение художника и власти. Вроде бы об этом уже все сказано у Булгакова…
– Я от этого завожусь в секунду! Булгаков… Вот почитайте дневник его жены Елены Сергеевны, сплетнический дневник… Булгакова ставили, ему было очень трудно, но «Дни Турбиных» во МХАТе шли. И булгаковский роман сохранился. Булгаков никогда не был арестован, он уцелел в те времена, когда сносили головы в огромных количествах. Булгаков был недобрый человек. Это очевидно по его собственным дневникам. С моей точки зрения, Булгаков не самый великий драматург. Хороших пьес у него мало. А роман он написал гениальный, «Мастер и Маргарита».
– А «Театральный роман» разве не превосходен?
– Написано блестяще, но тут есть моральная сторона… Сегодня популярность Булгакова привела к тому, что многие малознающие люди относятся иронично к основателям МХАТа. А если бы не Станиславский и Немирович-Данченко, Булгакова не было бы в живых и он не написал бы «Театральный роман». Булгаков, скажем, написал там о Кореневой зло и несправедливо – у него она названа Пряхиной, – потому что он ее ненавидел. Наверное, у нее были черты, за которые ее можно было ненавидеть. Но сам же Булгаков не публиковал этот роман и не хотел его публикации. Это сделала спустя много лет Елена Сергеевна. И Кореневу теперь рассматривают только как героиню булгаковского романа. А между тем она была лучшей исполнительницей Тургенева и Достоевского во МХАТе в 10‑х годах прошлого века, ее рисовал влюбленный в нее Добужинский, она была одной из самых изысканных актрис Московского художественного театра.
Вот я сейчас привез с собой в Петербург и читаю двухтомник писем Ольги Бокшанской, родной сестры Елены Сергеевны Булгаковой, к Немировичу-Данченко. Очень интересно. Булгаков в романе назвал Ольгу Сергеевну, секретаря и помощницу Немировича-Данченко, Поликсеной Торопецкой. Опять ирония. Злая ирония. А между прочим, она, с ее подслеповатыми глазами, печатала «Мастера и Маргариту» на пишущей машинке – компьютеров тогда не было.
Булгаков сегодня у нас самый великий. Для меня это не так.
– Платонов крупнее…
– Замятин еще крупнее, чем Платонов. Но, знаете что, не будем сейчас обсуждать, кто из писателей крупнее, это же субъективные вещи. Это все равно, что спорить, кто лучше – Ахматова или Цветаева?
– В Петербурге спорить об этом, пожалуй, не будут…
– И в Москве спорить не будут. А во всем мире говорят только о Цветаевой.
Открытия «Серебряного шара»
– Не будем спорить. Давайте поговорим о тех, кто и благодаря Вашей телевизионной программе стал нам известен, как, скажем, Зиновий Пешков, родной брат Якова Свердлова, приемный сын Горького, выдающийся французский дипломат и разведчик. О тех, кто, как Мария Бабанова, Валентина Серова, Екатерина Фурцева, Олег Ефремов, Илья Эренбург, Черчилль, Рузвельт, открылся с новой, неожиданной стороны. Поговорим об открытиях «Серебряного шара». Что для самого автора было открытием?
– Каждый раз, работая над новой программой, я открываю новое для себя.
– Даже когда обращаетесь к тем героям, с которыми дружили и дружите несколько десятилетий, о которых много писали и рассказывали?
– Безусловно. Мне кажется, что очень серьезными были программы об Олеге Ефремове, передача о Татьяне Дорониной… «Возвращение Марины Цветаевой» – за нее я получил телевизионную премию ТЭФИ. По-моему, весьма серьезной была программа «Жена Сталина» – о Надежде Аллилуевой, и о Раисе Максимовне Горбачевой. Не менее серьезными получились, на мой взгляд, портреты Николая Рыбникова и Сергея Филиппова…
– В последние годы вышло немало интересных публикаций из истории Московского художественного театра, но программа «Серебряного шара» о МХАТе и Сталине, на мой взгляд, была настоящим откровением…
– Научно-исследовательская группа при МХАТе, которая делает все работы, не владела Сталинским архивом. А самое интересное, когда вы видите документы. Существует, скажем, такое мнение, что Немирович-Данченко – конформист, а Станиславский – сплошное благородство и самый великий человек. И вот вы читаете документы из архива Сталина и видите письмо Станиславского от 1 января 1936 года, который просит назначить в театр директора-коммуниста и создать партийную организацию. Вы читаете документы и узнаете, что Константин Сергеевич, называя большевиков гениальными, при обсуждении Камерного театра говорит, что театр Александра Таирова и Алисы Коонен – никому не нужная формалистика… Читая все это, вы начинаете относиться к одному из отцов-основателей немножко иначе.
– Помню, когда Вы о своих открытиях рассказывали на «Эхе Москвы», журналистка радио спросила, осуждаете ли Вы за это Станиславского, и Вы ответили, что никогда никого не осуждаете. Это действительно так: никогда и никого?
– Осуждать нельзя. Сегодня, анализируя поступки живших когда-то людей, надо учитывать атмосферу, характер исторического отрезка, в котором они жили. Я сам оказался свидетелем стольких перемен своих современников – многие стали совсем другими. Но кого я имею право осуждать? Однако я обязан, рассказывая о том или ином историческом персонаже, ушедшем или живом, опираться на конкретные факты.
