Оруэлл. 1945. Руины. Военные репортажи - Джордж Оруэлл

class="p1">«Вставай, свинья!» – крикнул он, когда мужчина очнулся ото сна, а затем повторил что-то в этом роде по-немецки. Пленный с трудом поднялся на ноги и неуклюже вытянулся по стойке «смирно». Словно специально распаляя себя (он едва не пританцовывал, просвещая нас), еврей рассказал историю пленного. Как оказалось, тот был «истинным» нацистом: его партийный номер указывал на то, что он состоял в нацистской партии с первых дней ее создания. Этот человек занимал пост, соответствующий в политической иерархии СС генеральской должности. Можно было с уверенностью утверждать, что он руководил концентрационными лагерями и организовывал пытки и казни. Короче говоря, пленный олицетворял все то, против чего мы боролись в течение последних пяти лет.

Тем временем я жадно рассматривал его. Даже если не принимать во внимание неряшливый, оголодавший, небритый вид, который обычно бывает у тех, кто недавно попал в плен, он все равно производил отталкивающее впечатление. Вместе с тем этот человек не выглядел жестоким палачом и не обладал устрашающей внешностью. Он казался невротиком и даже, до определенной степени, интеллектуалом. Его светлые бегающие глаза прятались за толстыми стеклами очков. Пленного можно было принять за священника без сана, спившегося актера или медиума-спиритуалиста. Я видел множество подобных личностей в лондонских ночлежках и в читальном зале Британского музея. Без всякого сомнения, он страдал психическим расстройством и вряд ли был полностью вменяем, хотя в данный момент был адекватен настолько, чтобы опасаться очередного удара армейским ботинком. Тем не менее все то, что наш еврей-проводник рассказал нам об этом человеке, вполне могло быть правдой, – и, судя по всему, дело обстояло именно так! Нацистский палач, пугавший воображение обывателя, настоящий монстр и чудовище, против которого велась многолетняя борьба, превратился в элементарного жалкого негодяя, остро нуждавшегося не в суровом наказании, а скорее в психологической помощи.

Затем нашим глазам предстали новые унижения военнопленных. Так, другому офицеру СС, крупному мускулистому мужчине, было приказано раздеться до пояса и показать группу крови, вытатуированную у него под мышкой. Еще одного пленного заставили рассказать, как он лгал, пытаясь утаить свое членство в СС и выдавая себя за обычного солдата вермахта. Во время этих сцен я задавался вопросом, получает ли наш проводник удовольствие от своей новообретенной власти. В конечном итоге я пришел к выводу, что на самом деле ему это не нравилось и он (подобно посетителю борделя, юноше, пробующему первую сигару, или туристу в картинной галерее) лишь пытается себе это внушить. Он вел себя так, как намеревался поступить в те дни, когда не обладал нынешней властью.

Абсурдно обвинять немецкого или австрийского еврея в том, что он решил таким образом поквитаться с нацистами. Одному богу известно, какие счеты этот человек вознамерился свести с ними. Возможно, вся его семья была убита. В конце концов, даже беспричинный пинок – это мелочь по сравнению с теми бесчинствами, которые творил гитлеровский режим. Однако благодаря сцене, свидетелем которой я стал (как и многого другого, что мне довелось увидеть в Германии), мне удалось осознать, что идея мести и наказания – это детский каприз. Собственно говоря, такой вещи, как месть, не существует в реальности. Месть – это действие, которое вы жаждете совершить, будучи бессильными и потому что вы бессильны. Но как только ощущение бессилия исчезает, пропадает и желание мстить.

Пожалуй, любой из нас в 1940 году был бы на седьмом небе при мысли о том, что увидит, как офицеров СС унижают на наших глазах. Но когда это становится возможным, зрелище получается жалким и отвратительным. Говорят, когда труп Муссолини был выставлен на всеобщее обозрение, какая-то пожилая женщина выхватила револьвер и пять раз выстрелила в него, воскликнув: «Это за моих пятерых сыновей!» Именно такую историю поведали газеты своим читателям, хотя, возможно, все это и произошло на самом деле. Интересно, получила ли она удовлетворение от этих пяти выстрелов, о которых, несомненно, мечтала много лет? Стоит учесть, что для того, чтобы у нее появилась возможность приблизиться к Муссолини и выстрелить в него, он должен был стать трупом.

Широкая общественность Великобритании в ответе за чудовищное мирное урегулирование, которое сейчас навязывается Германии, из-за ее неспособности предвидеть, что наказание врага не способно принести удовлетворения. Мы смирились с такими преступлениями, как изгнание немцев из Восточной Пруссии (преступлениями, которые в ряде случаев мы были не в силах предотвратить, но против которых могли бы, по крайней мере, протестовать), поскольку немцы разгневали и напугали нас. Поэтому мы были уверены, что при их низложении нам не следует испытывать к ним жалости. Мы упорствуем в этом заблуждении или же негласно поддерживаем других в этом упорстве из-за смутного ощущения, что, решив наказать Германию, обязаны это сделать. На самом деле в Великобритании осталось мало жгучей ненависти к этой стране. Насколько я понимаю, еще реже ее можно встретить в войсках, оккупирующих поверженную Германию. Только те немногочисленные садисты, которые подпитывают свою жестокость из того или иного источника, проявляют живой интерес к выслеживанию военных преступников и коллаборантов. Если спросить обычного человека, в каком преступлении Геринг, Риббентроп и остальные нацисты будут обвинены на суде, он вряд ли сможет вам ответить. В силу тех или иных причин наказание этих монстров каким-то образом перестало казаться привлекательным, едва оно стало возможным. Оказавшись за решеткой, они каким-то необъяснимым образом перестали выглядеть чудовищами.

К сожалению, порой только случайное событие помогает нам осознать свои подлинные чувства. Приведу в этой связи еще одно воспоминание о поверженной Германии. Через несколько часов после того, как Штутгарт был захвачен французской армией, мы вместе с одним бельгийским журналистом въехали в город, в котором на тот момент все еще царил хаос. Бельгиец всю войну вел радиопередачи для европейской службы Би-би-си, и, как почти у всех французов или бельгийцев, у него было гораздо более жесткое отношение к «бошам», нежели у англичан или американцев. Все основные мосты, ведущие в город, были взорваны, и нам пришлось въезжать в него по небольшому пешеходному мостику, который немцы, судя по всему, отчаянно пытались отстоять. У его подножия лежал мертвый немецкий солдат. Лицо мертвеца было восково-желтого цвета. На грудь убитого кто-то положил букетик сирени, которая в те дни цвела повсюду.

Когда мы проезжали мимо, бельгиец отвернулся. После того как мы отъехали достаточно далеко, он рассказал, что увидел погибшего впервые. Полагаю, этому журналисту было лет тридцать пять и последние четыре года он вел радиопередачи на военную тему. В течение нескольких дней после этого его поведение достаточно сильно изменилось. Он с явным осуждением смотрел на результат бомбардировок и те унижения, которым подвергались немцы. Как-то раз он даже вмешался, чтобы предотвратить откровенное мародерство. Покидая город, этот человек отдал остатки привезенного с собой кофе немцам, у которых мы были расквартированы. Неделей ранее его, вероятно, просто шокировала бы идея угостить «бошей» кофе. Однако, как он признался, его чувства изменились при виде того несчастного рядом с мостом: это зрелище внезапно открыло ему истинный смысл войны. Но доведись нам въехать в город другим путем, он, возможно, был бы избавлен от необходимости увидеть труп солдата (одного из двадцати миллионов), убитого на этой войне.

Наглядным примером стремительного развития событий в современном мире является публикация всего год назад издательством «Херст энд Блэкетт» полного, без купюр, текста «Майн кампф» в явно прогитлеровском духе. Предисловие и примечания переводчика