Нет, откладывать больше было нельзя. Завтра — последний день. Проникнуть в управление не составит труда. За два дня он так там примелькался, что никому не придет в голову остановить его. Оставалось обдумать другое: как планировать защиту на суде? Как представить присяжным свой акт непредумышленным убийством, совершенным в порыве благородного гнева? Избежать ареста и суда — на это надежды уже не оставалось.
В это время (примерно в 9.30) и раздался звонок Маленькой Линн. Взбешенный Руби обругал последними словами танцовщицу, посмевшую в такой день попросить причитавшуюся ей зарплату, и велел ждать в клубе. Потом вернулся к своим лихорадочным размышлениям.
Вряд ли он был один в этот момент. И вряд ли Сенатор, который (по его показаниям) вернулся лишь к 10.30, мог ему помочь. Для обдумывания дел судебных нужен был специалист. А уж кто мог быть вернее и изобретательнее, чем прожженный Том Ховард, его адвокат? И кто мог быть более заинтересован в том, чтобы его постоянный клиент превратился из владельца захудалого притона в убийцу с мировой славой, вынес бы и его вместе с собой под юпитеры и под золотой дождь громкого процесса? Судя по тому, как вовремя Том Ховард появился на следующий день у места драмы (за минуту!), он принимал участие в планировании.
Позднее Руби сознался, что идею сострадания к миссис Кеннеди и ее детям подсунул ему Том Ховард. Думается, и повод отправиться назавтра в город был изобретен им же. Вряд ли Руби мог додуматься до такого самостоятельно. Только опытный адвокат, знающий, как смягчать сердца присяжных, мог так быстро подхватить и развить потенциальные возможности, таившиеся в неожиданном звонке Маленькой Линн. Именно поэтому ей час спустя были даны инструкции как бы перенести свою просьбу о деньгах на завтра и позвонить утром. Почему деньги не были даны тут же? Почему не сказать механику гаража, из которого она звонила, чтобы ссудил ей не 5, а 25 долларов? Неважно, никто об этом не спросит. Главное выстроить сюжет — заботливый антрепренер спешит на помощь своей танцовщице, не имея ничего худого на уме.
После того, как сценарий был состряпан, начинается град последних звонков. В 10.44 — Ральфу Полю из квартиры сестры Евы. Ему же из «Карусели» — в 11.18, в 11.36 и в 11.47. Оттуда же он несколько раз пытался дозвониться своему приятелю Бреку Уоллу в Гальвестон. Любопытно, что именно в тот момент, когда Уолл добрался до Гальвестона из Далласа и Руби дозвонился ему, туда же прибыл вместе с двумя вооруженными приятелями и некто Дэвид Ферри — подручный босса ново-орлеанской мафии, имевший связи с Освальдом в Новом Орлеане за два месяца до этого. Наконец, в какой-то момент — пятнадцатиминутный разговор все с тем же Лоуренсом Мейерсом, все еще находящимся в Кабана-мотеле. Неизвестно, о чем они говорили, но Мейерс счел благоразумным покинуть Даллас на первую половину воскресенья и отправиться за 60 миль в городок Шерман поиграть в гольф.
Отдача последних распоряжений затянулась за полночь. Руби не забывает даже заскочить в Николс-гараж и вернуть дежурному механику пять долларов, которые тот по его распоряжению только что ссудил Маленькой Линн. Ведь неизвестно, когда еще владелец «Карусели» сможет вернуться к своей налаженной привычной жизни.
Вернуться ему было не суждено.
По отношению к Далласской полиции у меня всегда было чувство, что они будут врать нам обо всем, что может поставить их в неловкое положение или бросить тень на них. Никакого сомнения в этом.
Берт Гриффин. (В интервью, данном Зеву Кантору}
Проникновение Руби в гараж подробно разобрано выше, в главах 4 и 5. Теперь пришло время рассмотреть, кто, как и по каким мотивам пытался исказить реальную картину случившегося.
От момента ареста в 11.21 до примерно 12.00 три детектива находились вместе с Руби почти неотлучно: Арчер, Кларди, Макмиллан. Они присутствовали при обыске в тюрьме, перебрасывались с задержанным замечаниями. В 12.00, по поручению шефа полиции Карри, сержант Дин привел агента Секретной службы Соррелса, который задал Руби несколько элементарных вопросов (имя? происхождение? род занятий? мотивы?) и ушел, чтобы доложить о случившемся своему начальству в Вашингтоне. Дин тоже ушел почти одновременно с Соррелем.
В 12.40 появился агент ФБР Рэй Холл. Он вел допрос задержанного до 3.15. Был короткий промежуток (с 1.56 до 2.02), когда Руби позволили встретиться с адвокатом Томом Ховардом. В 3.15 его отвели на допрос к капитану Фрицу.
Шеф Карри приказал всем своим подчиненным описать случившееся, не сверяясь друг с другом, и подать ему отчеты в тот же день. Ни один из трех детективов не включил в свой отчет упоминания о том, что Руби был спрошен о способе проникновения в гараж. Только сержант Дин в отчете, написанном два дня спустя, заявил, что он спросил Руби об этом в присутствии агента Соррелса и получил ответ: спустился через северный въезд.
Соррелс был изумлен. Ни в памяти его, ни в заметках, которые он делал по ходу разговора, такой вопрос (весьма немаловажный) не сохранился. Однако и три детектива с запозданием почти в неделю стали утверждать, что вопрос был задан и Руби ответил на него.
В других обстоятельствах было бы логично допустить, что четверо правы, а один ошибается. Здесь же слишком настойчиво выпирает тот факт, что этот один не отвечал за безопасность Освальда, а те четверо проворонили убийцу. Мало того. Час спустя после ухода Дина и Соррелса агент ФБР Холл задал задержанному тот же вопрос. Руби заявил, что вошел со стороны Мэйн-стрит и отказался вдаваться в подробности (через въезд в гараж? или через двери в главный вестибюль?). Казалось бы, детективы, честно выполняющие свой долг должны были бы вмешаться тут и заявить агенту правительственного учреждения, что час назад задержанный назвал северный въезд местом входа. Ни один из них не открыл рта.
Лишь после короткой встречи с адвокатом Томом Ховардом в 2 часа Руби узнал, как ему следует отвечать на этот вопрос. Впервые он попытался пустить в ход подброшенную ему версию в разговоре с капитаном Фрицем в 3.15. На что капитан Фриц заявил ему:
— Не мог ты войти через северный въезд. Там один полицейский стоял наверху, другой внизу.
Капитан ошибался — внизу постового не было. Но Руби не мог этого знать. Чувствуя, что версия, подброшенная ему, еще слишком сыра, Руби в дальнейшем отказался отвечать на вопрос о входе. В течение месяца он упрямо держался этой политики на множестве допросов. «Это составная часть моей защиты на суде, и я не хочу раскрывать ее до времени», — говорил он. Лишь месяц спустя, после долгой подготовки с командой своих адвокатов, отвечая агентам ФБР на допросе 25 декабря, он вернулся к своей легенде. Но и тут, как было указано выше на странице 27, продемонстрировал неважное знание урока. (Не знал, сколько человек было в машине Пирса, в какую сторону она поехала, сколько человек стояло у входа.)
С первого же дня версию входа через северный въезд усиленно развивала пресса. Откуда же она взяла ее? Одни журналисты ссылались на сержанта Дина, который заявил им через несколько минут после убийства, что сам видел Руби, спускающимся по въезду к толпе внизу. (Дин впоследствии отчаянно отрицал это, говорил, что журналисты исказили его заявление.) Другим ее подсовывал адвокат Том Ховард. Журналист О'Лири показал, что Ховард рассказал им о входе через северный въезд чуть не в первый день со всеми подробностями: телеграфное отделение, 25-долларовый перевод, проходит мимо двух заболтавшихся полицейских.
Окончательную отделку версия получила в викенд 30 ноября — 1 декабря, когда все заинтересованные имели возможность обдумать и обсудить детали. Начиная с 1 декабря показания шестерых полицейских (Кларди, Макмиллан, Арчер, Дин, Ньюман, Крой) делают крутой поворот, после которого вход через северный въезд принимается как непреложная истина полицией, ФБР, судом и впоследствии — Комиссией Уоррена.
Примечательно, что этот вердикт по сути объявлял полицейского Вона, охранявшего северный въезд, виновным в непростительной небрежности. Казалось бы, такой проступок должен был повлечь самые тяжелые последствия. Однако этот якобы главный виновник случившегося не получил даже выговора. Правда, коэффициент надежности Вона (показатель, оценивающий исполнительность полицейских) был снижен с 90 до 86. Но когда он, не чувствуя за собой никакой вины (см. выше, стр. 26), пошел выяснять в чем дело, ему объяснили, что снижение проведено по другой причине, а именно: за полтора часа до выстрела Руби он впустил в гараж механика Тома Кэбота.
Механик этот был на жалованьи у городского управления, постоянно обслуживал машины в гараже. Он подъехал к въезду в полицейской машине, объяснил Вону, который его отлично знал, что ему нужно переговорить с сержантом Дином, и через три минуты уехал. За что же тут наказывать? Скорее всего таким полувзысканием за полувину полицейское начальство хотело показать, что проступок не прошел незамеченным. На самом же деле оно тем самым лишь молчаливо признало, что само не верило в версию входа через северный въезд, а поддерживало ее лишь для защиты чести мундира.
