Самым сложным оказалось отопление – топить некому и нечем (уголь некому заготовить). Блинов с Абакумовым возвращались со службы, на которой свирепствовал все тот же майор Фомичев, после семи вечера. Первое, что необходимо было сделать, – это попросить или украсть где-нибудь у соседей пару ведер угля (уголь хранили в деревянных ларях открыто, так что доступ был достаточно свободным). Затем самая неприятная процедура – выгрести вчерашнюю золу. Поскольку протопить всю половину за вечер было невозможно, да и не имело смысла, ребята переселились на кухню, умудрившись поставить кровати вокруг печки – конструкция была сложная из-за недостатка места. Растопив печку, они ставили чайник и садились на кровати ужинать – коленки почти упирались в печку. На ночь загружали в печку второе ведро и, укрывшись всеми одеялами и шинелями, грезили о дембеле или вспоминали первый год службы, когда еще служили ребята первого призыва. Коллектив был классный, один Долганов чего стоил. Призванных новичков было мало, да и какие-то не те. Преферанс, баня, ресторан, Владивосток – все ушло. Не было даже Аксиньи. Все когда-нибудь кончается.
Вот и последний караул, и уже ничего страшного в выполнении этой боевой задачи нет. Рутина – развод, принять, поспать, еще поспать и сдать. Помощник бывалый, так что беспокоиться не о чем – и примет, и сдаст. Комбат, заступая дежурным по части, стал, как обычно, стращать проверками, настраивая на бдительную службу.
Главное указание касалось двенадцатого поста. Этот пост находился на стрельбище в трех километрах. Далеко. Поэтому смена часовых на нем производилась не через два часа, а через четыре. По этой причине пост считался дембельским – можно долго спать и на посту (два раза по четыре часа, никогда никто не проверяет), и в караульном помещении (два раза по восемь часов), но дембель, даже опухая от сна, никогда не жалуется – солдат спит, служба идет. На самом деле, и это ни для кого не было секретом, на этом посту дембели менялись через восемь часов и, таким образом, ходили еще меньше, а спали еще больше. В принципе, какая разница. Но комбат решил испортить Блинову последний караул и строго-настрого приказал меняться через четыре часа, как и положено. Блинов, как более или менее добросовестный офицер, спорить не стал и команду транслировал до разводящего (на этот пост полагался отдельный разводящий – естественно, из дембелей), сержанта Князева. Тот что-то поворчал, типа: да кому этот пост нужен, но спорить не стал (зачем качать права, когда можно просто сделать по-своему).
Через четыре часа Блинов заметил, что смена на двенадцатый пост не ушла. Он пошел в комнату отдыха и обнаружил там, естественно, спящего Князева. В комнате стоял смрад от сапожной ваксы, пота и испорченного от постоянного пердения воздуха (почему-то воины всегда и везде пердят; и ведь нельзя сказать, что они переедают, – видимо, качество пищи все же не очень).
«Князев, почему не меняете часового?» – строго и жестко спросил Блинов.
«Да бросьте вы, товарищ лейтенант», – нехотя потягиваясь, ответил Князев.
Фамильярность сержанта ударила в голову (перед кем это он тут выламывается, на два месяца позже призывался, скотина). Ноги Князева в сапогах свешивались с короткого топчана. До этих сапог было метра два, и Блинов, слегка разбежавшись, как бы пробивая футбольный штрафной удар, что было силы прямым подъемом ударил по сапогам снизу. Ноги подлетели в воздух, и Князев от неожиданности совершил кульбит. Блинов, громко ругаясь и угрожая сдать Князева на гауптвахту, на ходу зачем-то расстегивая кобуру пистолета (никогда за два года он его вообще не доставал), резко двинулся в свою комнату набирать телефон гауптвахты. Не успел он поднять трубку, как Князев с часовым, застегивая на ходу ремни и все остальное, забрасывая автоматы за спину, проскочили перед окном. Ну и ладно. А в остальном, прекрасная маркиза… До дембеля оставалась всего неделя. Солдаты любили вырезать на дереве столов, скамеек, заборов: «Дембель неизбежен, как победа коммунизма». Коммунизм, может быть, и неизбежен, но это когда еще будет. А дембель неизбежен, к счастью, даже в большей степени, – вот он.
Блинов вспомнил, как год назад он провожал Сашку Виста. Вист был танкистом. Чернявый, симпатичный, поджарый, он был мало похож на немца, но служил, в отличие от многих, достаточно добросовестно (немец – он и в Африке немец). Из-за удивительной фамилии его всегда прикалывали преферансисты: Вист – ты вист или пас, или – какой ты вист, если вистовать не умеешь ни фига и т. д. В последнее воскресенье службы Виста они втроем (присоединился еще один двухгодичник – Попов) поехали отметить это событие во Владивосток. Вообще, во Владивосток ездили не часто – далеко, да и делать особенно нечего. Выпить проще дома, а девушек ни у кого, кроме Долганова, не было. В основном перед отъездом в отпуск ездили на барахолку за чем-нибудь японским для родственников.
Почему-то Попов поехал в военной форме (обычно все ездили в гражданке). Залетел он буквально через десять минут после выхода из электрички. Было воскресенье, народу толпы. Морской патруль на каждом шагу. Попов не заметил очередной патруль и был остановлен за то, что не отдал честь. Удостоверение у него забрали, и за ним Попову предстояло идти к коменданту в шесть вечера. Настроение было испорчено.
Весь день моросил мелкий дождь. Поболтавшись какое-то время по городу (гулять по Владивостоку тяжело – сопки) и заглянув на барахолку (японские товары), часа в четыре решили пообедать в известном с дореволюционных времен ресторане «Золотой рог». Обеденное время закончилось, и в ресторане было пусто. Официантку ждали долго. Потом долго препирались, заказывая то, чего не было или кончилось. В конце концов что-то заказали и начали пить водку. Уже через неделю Виста не будет. Расставаться грустно, и под эту грусть водка шла хорошо. В половину шестого Попов распрощался и пошел к коменданту за удостоверением слушать обычные нотации. Официантка продолжала раздражать.
Блинов вспомнил случай на первом курсе. Как-то вечером они (человек восемь первокурсников) пошли пить пиво в большой пивной зал. Денег было мало. Пиво, на которое деньги были, кончилось быстро, а вечер только начинался – и что было делать дальше без денег? Тут один из них,
Таранов, казавшийся наиболее лихим, предложил «сделать динамо» (сбежать, не заплатив). Официантка, кстати, тоже достала (ну что со студентов возьмешь). Таранов собрал все деньги и сказал, чтобы все двигались к выходу, а он подождет минут пять и, если эта сучка придет, рассчитается, а если нет, убежит. Вся компания с предосторожностями, по одному, начала движение к выходу. Было тесно, столики стояли близко, и к выходу пришлось буквально продираться. Оставалось метров пятнадцать, когда все увидели, как Таранов просвистел мимо них и первым оказался у дверей. В панике все рванули к выходу, забыв о предосторожности, и, выскочив на улицу, побежали что было сил прочь от ресторана. Отдышались на квартире у одного из них, стыдя Таранова, который, в свою очередь, не понимал, как можно было так долго выходить. Но деньги остались, и можно было вечер продолжить. Интересно, что никаких угрызений совести никто не чувствовал.
Тем временем Блинов с Вистом выпили и съели заказанное и были изрядно в подпитии. Можно было рассчитаться и двигаться дальше, но официантки не было. Ну, достала. Блинов отдал номерок на куртку в гардеробе Висту и велел, чтобы тот оделся и забрал его куртку. Сам он остался ждать официантку. Казалось, что ее не было целую вечность. Видимо, точно так же потерял ощущение времени Таранов в ожидании официантки – время остановилось (интересно, торопит ли время приговоренный к казни). Блинов поднялся и пошел к выходу (из зала к выходу вниз вела широкая лестница с ковровой дорожкой). Вист, уже одетый, с курткой Блинова в руках, мирно беседовал с высокомерным швейцаром. Блинов надел куртку, они попрощались с швейцаром, вышли на улицу и рванули по ней вверх по направлению к ЦУМу, быстро смешавшись с толпой. До электрички было еще часа два, и друзья решили зайти в ЦУМ и на сэкономленные деньги (хоть и не было такой цели – зажать деньги, уверяли они друг друга, просто решили проучи т. д.ру) купить Висту шляпу. Шляпу купили очень приличную. И никаких угрызений совести – стыдно за то, что не стыдно ни капельки (порядочный человек – он на то и порядочный, чтобы найти оправдание любой своей подлости). Интересно, уехал ли Сашка Вист, как и большинство казахстанских немцев, в Германию. А хороший был советский офицер, несмотря на то что двухгодичник. Он бы и воевал хорошо, но, слава богу, не пришлось.
И разбрелись эти русские, украинцы, евреи, татары, немцы, грузины, казахи и все, все, все нацмены по просторам их необъятной, в то время единой Родины, которую они клялись защищать до последней капли крови. А теперь они живут в разных независимых государствах, а многие – в странах вероятных в то время противников (не будем показывать пальцем). Интересно, вспоминают ли они эти два года?
