Нансен согласился выступить с докладами о путешествии. Для иллюстрации ему нужны были диапозитивы. Их взялся сделать молодой сотрудник музея и, как пишет Нансен, «отлично справился с задачей».
И вот шестьдесят пять лет спустя передо мной тот самый сотрудник музея. Слышал, что он живет в Абакане. Справился об адресе, мало веря в успех. И, пожалуйста, справка: улица Щетинкина, 23.
Владимир Петрович Ермолаев полулежит на диване, прикрытый пледом. Нашу встречу в Туве в 1947 году помнит плохо. Показывал мне тувинские шахматы? Да, было что-то такое…
А вот Нансен перед ним как живой.
— Он пришел в музей на второй день. Осматривал все очень внимательно, задавал вопросы, записывал. Потом спросил с изумлением: кто же собрал все эти сокровища? А было нас, работников музея, человек пять, и все зеленая молодежь, только директор Аркадий Яковлевич Тугаринов носил усы. Мой брат, его помощник, получал 25 рублей в месяц, я — четыре рубля.
Делясь впечатлениями, Нансен сказал, что в Сибири краеведческая наука живет только благодаря энтузиазму интеллигентных мечтателей.
Потом обратил внимание на меня. Говорит: я вижу здесь фотографа, не согласится ли молодой человек сделать диапозитивы, которые можно было бы показать красноярцам во время моих выступлений. Я смутился, — сумею ли? Просидел в фотокомнате всю ночь. Шутка ли, сорок диапозитивов! Нансен сказал, что я отлично справился с делом, и попросил помочь ему и во время докладов: по его знаку менять изображения.
Норвежец провел в Красноярске три полных дня. Владимир Петрович сопровождал его со своей громоздкой деревянной фотокамерой на треноге и ящиком с тяжелыми стеклянными пластинками. Нансен много ездил по окрестностям, переправлялся на плашкоуте (моста тогда не было) на правый берег Енисея.
— Был и на «Соколке». Так назывался первый красноярский стадион, построенный любителями. В честь гостя состоялся футбольный матч. Постойте, кто же тогда играл? Кажется, «Спорт» с командой Вольно-пожарного общества, или попросту «Пожаркой». Но поручиться не могу. Знаю, что Нансен хвалил игроков за умелую игру.
На прощание мы подарили гостю альбом фотоснимков с надписью: «Фритьофу Нансену — Красноярский музей». Вот, если желаете взглянуть, тут кое-что из копий тех снимков.
Владимир Петрович протянул мне конверт.
Возвращаясь из дома на улице Щетинкина, я с грустью думал, что когда в тридцатых годах работал в Геодезической секции Красноярского отделения Географического общества, там были участники двух торжественных заседаний, на которых выступал норвежец. В кабинете нашего ученого секретаря висел портрет Нансена на фоне рыболовных снастей. Многое тогда слышал о Нансене, да немногое запомнил, А когда позднее искал этих людей, чтобы выспросить, записать, нашел совсем немногих.
Сам Нансен на заседании Географического общества особо обратил внимание на огромные сибирские реки, на то, что транспорт по ним в низовьях, в Ледовитый океан, необычайно удобен. Сибиряки заинтересованы в Северном морском пути.
Нансен подробно развивал мысль о том, как, по его мнению, следует наиболее успешно наладить судоходство в Карском море.
На торжественном обеде, данном в его честь Географическим обществом, он говорил о сходстве сибиряков и норвежцев, выразил уверенность, что Северный Ледовитый океан в будущем свяжет Сибирь с Норвегией и что успешное плавание «Корректа» к устью Енисея — первое доказательство этого. Он добавил также:
— Будущее Сибири заключает в себе, готов я сказать, неограниченные возможности!
Из Красноярска поезд помчал Нансена к Тихому океану. Он видел, что даже при вялом и бездарном русском правительстве новые города росли в Сибири с быстротой, не уступающей американской. Русский народ, думалось Нансену, выполняет великую задачу, заселяя эти пустующие сибирские земли на пользу человечеству.
В туманный день поезд обогнул Байкал. Вагоны стучали колесами по мостам над речками, такими же дикими и бешеными, как в горах Норвегии. Степи Забайкалья сменились потом маньчжурскими; дорога пересекла границу Китая и зазмеилась по нагорью, как бы продолжавшему пустыню Гоби.
Колея кончилась у каменного вокзала Владивостока. Этот тихоокеанский город походил на Неаполь, у которого отняли Везувий.
От океана Нансен возвращался на запад другим путем. На рабочих поездах, на дрезинах, а то и на бойкой тройке ехал он по трассе достраивавшейся Амурской дороги. От еще безымянной станции у реки Бурей начинался готовый рельсовый путь на запад. Железнодорожники, встречающие здесь гостя, сделали ему подарок: на желтом деревянном здании вокзала была прибита вывеска: «Станция Нансен, Амурской ж. д.».
После небольшой поездки на пароходе по реке Зее Нансен возвращался домой. Опять Чита, Иркутск, Красноярск, дорожные встречи, разговоры…
Он чувствовал, что полюбил Сибирь, ее равнины и горы, замерзшие берега Ледовитого океана, пустынное приволье тундры и таинственные дебри тайги, — полюбил Сибирь с вкрапленными в ее безграничные пространства селениями мужественных людей.
На вокзале в Петербурге проворный господин — репортер газеты «Петербургский листок» — подскочил к Нансену:
— Несколько слов для нашей газеты… Итак, если позволите: во-первых, возможны ли постоянные рейсы к устью Енисея?
— Безусловно, да. Это пока все, что я хотел бы вам сообщить.
Желающих попасть на доклад об экспедиции было так много, что чрезвычайное собрание Географического общества пришлось созывать в огромном актовом зале кадетского корпуса. Он вмещал более трех тысяч человек — и все же не всем хватило места.
— То, что служит предметом моего доклада, имеет для вас, русских, громадное значение, — начал Нансен. — Путь, которым прошел «Коррект», должен дать дешевый выход к морю колоссальным богатствам Сибири. Этот путь открыт не нами, не «Корректом», мы только прошли им. Честь и слава его открытия и исследования всецело принадлежит вам, русским…
Нет никаких оснований считать Карское море непроходимым, — твердо заявил он дальше. — Неудачи там случайны, удачи же, напротив, закономерны. Только поменьше сомнений, побольше энергии и воли довести дело до конца!
«Русскому народу предстоит великое будущее…»
Книга Нансена о путешествии в Сибирь выходит уже в дни мирового военного пожара.
В предисловии он пишет, что война «…может привести к полной переоценке жизненных ценностей и принудить старую Европу к составлению нового баланса, о котором мы пока не имеем понятия».
Книгу переводят с норвежского на английский и немецкий языки.
В Швейцарии читатель Цюрихской библиотеки, русский политический эмигрант, живущий на квартире у сапожника Каммерера, выписывает требование на немецкий перевод книги Нансена.
Фамилия русского эмигранта — Ульянов,
Позднее в кремлевской библиотеке председателя Совнаркома В. И. Ульянова-Ленина появятся книга Нансена «Россия и мир», а также изложение книг норвежца о путешествиях через Гренландию, к Северному полюсу и в Сибирь, собранные в одном томе.
«В страну будущего», несмотря на трудности военного времени, была издана на русском языке всего через год после выхода в Норвегии.
Та очень важная часть жизни Фритьофа Нансена, которая сделала известным его имя как гуманиста и друга нашей страны, с темой этой книги не связана непосредственно. О ней — совсем коротко.
Нансен осудил мировую империалистическую войну. Известие о революции в России принял сдержанно. Но уже то, что новая Россия потребовала покончить с войной, говорило в пользу произошедших там перемен. Однако стране не дали мира.
После окончания войны была создана Лига наций. Ее делегаты услышали от Фритьофа Нансена речи, коробящие их слух. Он возражал против интервенции, утверждал, что недальновидно вмешиваться силой в русские дела. Фальшивый сверху донизу царский режим мешал развитию России. И пусть теперь ее народ сам устраивает свою судьбу. Допустима лишь одна интервенция — против эпидемий и голода!
Призрак голода уже бродил по российским полям. Засуха 1921 года, начавшись в Поволжье, стала тяжелейшим народным бедствием на Украине, в Крыму, Предуралье.
Неожиданно для многих Нансен поехал в Москву, где встретился с народным комиссаром по иностранным делам Литвиновым.
Корреспондент английской газеты «Дейли Кроникл» первым встретил вернувшегося от большевиков Нансена. Норвежец прежде всего снова подтвердил свое намерение всеми силами и средствами помогать голодающим в России.
Когда корреспондент попросил его высказаться о Советском правительстве и о «красной опасности» для Европы, то «Нансен выразил уверенность в том, что в настоящее время для России невозможно какое-либо другое правительство, кроме советского, что Ленин является выдающейся личностью и что в России не делается никаких приготовлений к войне».
