Непосредственное впечатление усилилось вдохновенными комментариями владельца, явно готового рассказывать о каждой картине или скульптуре бесконечно, но не стану пересказывать эти вдохновенные тирады. Фотографии мне позволили сделать в порядке исключения (снимать в музее запрещено) – понаснимала залов и отдельных картин просто как мозаику в калейдоскопе. Наше посещение музея совпало также с завершением съемки асан для моей книги «YOGA: Inversion & Introversion» на английском для издания в США. Рудана широким жестом предоставил мне сниматься на всей территории музея, хотя я локализовала съемку у нескольких ворот – они смотрятся как хорошее художественное обрамление. Под конец он подключился к процессу, дублируя асаны на свой мобильник и сразу рассылая друзьям.
Возвращаясь к прелюдии, Рудане было крайне интересно пообщаться с «экзотической гостьей» из Киева (к русским он уже привык), поэтому он пригласил нас на ужин на свою виллу «Вака Намья» в Пенестанане – другой деревне убудского округа. Меня он возил туда неоднократно ранее, а на сей раз он превратился в любознательного слушателя, выпытывая все о такой загадочной Украине, так что беседа затянулась запоздно опять часа на три. Стоит отметить, что благодаря своему сенаторскому прошлому, он досконально выспросил все устройство этой страны с точки зрения «управления». Моя протеже вполне справлялась с ролью информатора, благо, занимая должность финансового директора, она неплохо разбиралась в экономике и политике, к тому же ранее уже выступала в роли «гида» по Киеву для бразильского посла. Они договорились до того, что когда Татьяна станет президентом Украины, а сын Руданы – президентом Индонезии, они будут вместе укреплять украино-индонезийскую дружбу, конечно, продвигая балийское искусство. По всем правилам игры, Рудана всерьез засобирался в Киев… Но это уже совсем другая история!
Дела музейные – классика и модерн
Убуд – скопление музеев и галерей, из которых имеет смысл смотреть только на уровне «национального достояния». После публикации книги «Сакральная Азия» я долго не заходила в музей Нека с тех пор, как гостила на вилле у его сына Комана в отеле «Команека» 5*, где музей включен в бесплатный сервис. Там разрешают фотографировать (без вспышки), и я поснимала живопись и мой любимый зал с крисами (кинжалами) и старыми фото ритуальных суицидов. Восполнила давние пробелы в своем культурном образовании, посетив музей Пури Лукисан и музей Бланко. На самом деле, музей Пури Лукисан – старейший в Убуде, он был создан еще в 1936 году раджой Убуда вместе с обществом известных художников и посвящен современному искусству (ХХ век). Впрочем, никакого аляповатого модерна не наблюдается, все выдержано в классической стилистике. Богатая коллекция распределена по павильонам, расположенным вокруг лотосового пруда в живописном парке. Сам музей находится неподалеку от центра Убуда. А вот Антонио Бланко – западный художник, женившийся на балийке и осевший на Бали. Это музей одного художника, создавшего собственный вычурный стиль, и отчасти его сына Марио Бланко – включая студию и галерею. Не могу сказать, что я любитель такого ренессанса, но зашла сюда по принципу «был – видел – знаю». И несмотря на расположение в пешеходной дистанции от дома, в музей АРМА не заходила три года с момента прибытия. Причем, тогда я ходила на редкие представления на музейной сцене – мепантиганга (балийского боевого искусства) и «театра людей» (в отличие от «театра теней» или «театра кукол» гораздо хуже сохранившегося). На самом деле, это прежде всего картинная галерея.
Музей археологии (2500 лет спустя)
В день конца света 21.12.2012 я по наитию отправилась в музей археологии, чтобы познакомиться с теми, кто вымер за пару тысяч лет до нас. Конечно, Бали сам по себе – сплошной «музей религии», поэтому идти в музей никому не приходит в голову, и так одни мумии кругом. По сетованиям в местной прессе, туда заходят пара посетителей в день, а то и один в пару дней. Большинство экспонатов (сосуды и орудия труда) относятся к последнему тысячелетию культуры индуизма, а им датируется большинство главных балийских храмов, которые тоже полны реликтов. Вроде, совсем ничего особенного – но вот большой павильон оказался воистину древним и уникальным собранием саркофагов еще эпохи Мегалита, где хоронили почтенных членов и вождей первобытных племен, датируемых 2000–2500 лет назад. Здесь действительно есть реальное чувство «конца света» – или по-шекспировски «порванной связи времен». Причем, их много!
На обратном пути наведалась к рельефу Йех Пулу. Но как там все изменилось всего за три года! Раньше это место казалось мистическим – бредешь в полном одиночестве по рисовым полям, набредаешь на скульптурно изрезанную скалу прямо посреди леса, неподалеку в ветхом домишке сидит дряблая старушенция в традиционном наряде – и сразу давай цветочную церемонию проводить, святой водой окроплять (конечно, за пожертвование). Теперь же паркуешься на такси прямо возле билетной кассы, на спуске первым делом попадаешь в хорошо отделанное кафе, созерцая быстро достраивающийся гест-хауз, идешь по дорожке с новеньким прекрасным асфальтовым покрытием, а старушка видимо померла давно от удивления – теперь рельеф совершенно музейный, никакой жизни вокруг! Но заехали на обратном пути из музея археологии как продолжение темы, благо давно не навещала этот рельеф, а он практически по соседству. Полагаю, Бали обречен – уже тогда всего лишь пару лет я дала на агонию, но не больше… А к настоящему времени мои прогнозы сбылись.
Жизнь в мандале / Мандала в жизни
Варунг «Uma's» посещался нами не один год – его прежнее местоположение в рисовых полях (Ума = рисовое поле), а позже он переехал почти напротив музея ARMA. Но совсем нескоро я познакомилась с семьей владельца варунга, как раз тогда, когда скончался его отец – как оказалось, известный художник Дэва Ньоман Батуан. Он работал в не слишком популярном для Бали стиле «мандалы», которую впрочем трактовал совершенно по-балийски – как магическую связь секала и нискала, или видимого и невидимого миров. В варунге всегда доступен для просмотра большой альбом его картин, который впрочем можно купить на «Амазоне», откуда я пересняла выборочно несколько мандал и портрет самого художника. Сам варунг – это тоже картинная галерея, ибо сын пошел по стопам отца. В жилище художников внешним помещением служит новый варунг с картинами на стенах, тогда как внутренний двор, недоступный для обычных посетителей, полон типичных балийских домашних святилищ. Кроме того, там расположена семейная картинная галерея, по которой меня водил самолично сын художника Дева Ньоман Батун, где картины в большинстве своем были написаны им самим и другими членами семьи. Мы еще долго продолжали туда заезжать просто пообедать и порой пообщаться с семейством.
* Я не включаю сюда описания музеев Санура, Денпасара и Семирапуры, где сама была – их легко найти по путеводителям.
Йога в банджаре – «народничество»
Целых три года дважды в неделю я курировала занятия по йоге, организуемые целительницей Ибу Даю в банджаре (общине) Тунон неподалеку от Убуда. Как правило, моя помощь состояла в выправлении кривых асан, поскольку народ начинающий, да и нездоровый. Балийцы вообще особым здоровьем не отличаются, но йога для них – это веяние нового времени, а вовсе не часть балийского индуизма. Занесли ее сюда западные туристы в виде фитнеса (по словам самих балийских целителей), тогда как ранее на Бали в качестве «физической культуры» были развиты боевые искусства и танцы. В остальном, балийцы сидят в церемониях и работают, а чуть заболел – к целителю. Когда находишься на стороне целителя, кажется, что Бали – одна огромная больничная палата, где диагнозы рак или диабет – дело вполне обычное как среди самой высшей знати, так и в бедном простонародье.
Разумеется, провести время в народной среде чрезвычайно познавательно, так что я не жаловалась, что все на столь низком уровне – акробатика мне самой не сильно импонирует. Правда, до балийцев сложновато доносить даже самые простые вещи вроде структурирования. Наглядный пример – в большинстве балийки стройные не сами по себе, а лишь благодаря корсетам. Заставить балийку снять более или менее жесткий корсет хотя бы на йоге – это уже требует объяснений. Держать собственное тело она не привыкла, поэтому и на йогу приходит в корсете. Стоит корсет снять, как сразу отвисший живот (мышцы-то атрофированы) – вот наглядное отсутствие структуры. Что и говорить о пережатых внутренних органах, отчего тоже целый букет болезней и пр. Это напоминает мне церемонии как «корсет» для религиозной жизни всего общества. Однако это далеко не самая большая проблема.
Сии дела стимулировали меня на перевод одной из моих книг по йоге на индонезийский язык при помощи моих балийских друзей. Я намеренно выбрала книгу для начинающих «Практика хатха-йоги. Ученик перед стеной», ибо философские штудии или интенсивные трансформации для балийцев явно неподъемны. Более того, по прежнему опыту знаю, что для балийцев «книжка без картинок – книжка неинтересная». Сказывается повальная тяга к изобразительному искусству. Вот почему данное издание решили полностью свести к фотографиям асан с подписями, зачем они нужны и как их выполнять. В общем, издание вышло почти детсадовское, но здесь иначе нельзя. Как они сами говорят – в Индии джняна-йога, а у нас – карма-йога и бхакти-йога. Так что приходится огульно относить асаны к категории кармы как деятельности, точнее, корректирующего противодействия.
