тропочке.
Мы сели в кабину. Рядом с нами новый штурман Ярошевича — Лева Эйроджан. Взревел мотор. Границы летного поля, обозначенные редким кустарником и едва заметные белым днем, сейчас, ночью, даже при щедрой луне, заливающей голубоватым сиянием снега, не видны вовсе. Мы даем из кабины, одну за другой, три ракеты. В воздух, извиваясь, летят огненные змеи и свертываются в ослепительные клубки. Поле мгновенно озаряется дрожащим фантастическим светом. Делаем круг над аэродромом, и машина ложится на курс. Идем на небольшой высоте. Под крылом самолета расстилается белая, словно заколдованная, земля — пустынные места. На гребнях холмов посверкивает ледок. Мартовские снега лежат, еще не тронутые робкой весной, и сверху земля похожа на вспененное и внезапно окаменевшее море, застывшее в причудливых очертаниях вздыбленных волн.
Самолет набирает высоту. 1000… 1500… 2000… 2500 метров… Приближаемся к линии фронта. Панорама земли как бы раз двигается. Она становится похожей на гигантскую географическую карту. Внизу чернеют скрещивающиеся нити укатанных шоссейных дорог. Железнодорожные магистрали обозначены более светлыми линиями — между рельсами лежит свежий снег Темными пятнами вкраплены в белую снежную пелену рощи и перелески. Эту карту штурман Эйроджан читает наизусть и, стараясь пересилить шум мотора, выкрикивает нам названия рек, населенных пунктов и дорог, над которыми проносится машина.
Линия фронта. Вдруг, словно на опрокинутом вниз экране, перед глазами возникает картина артиллерийской дуэли. Где-то далеко под нами сверкает пламя орудийных выстрелов. В небе ясно виден красно-оранжевый след залпов наших тяжелых минометов. Кажется, будто сквозь гул мотора можно различить дикий скрежет раскаленного металла, рвущего в клочья воздух и поднимающего на дыбы землю. Еще ниже, видимо, над самой линией укреплений, вспыхивают бесчисленные огоньки. Их так много, что временами они сливаются в сплошную огненную ленту. Это идет ружейнопулеметная и минометная перестрелка. На этом участке фронта Красная Армия наступает. Там, на земле, артиллерия рушит вражеские блиндажи и дзоты, обливаясь потом, ползут саперы по горячему снегу и рвут колючую проволоку заграждений, встают пехотинцы для броска в атаку, а здесь, под загадочным светом луны, легкий аэроплан скользит в вышине, упрямо пробивая себе путь к воинам лесов — родным братьям тех, кто свершает великое дело боя.
Линия фронта остается позади. Мы идем над территорией, занятой немцами. В кабину самолета доносится едва ощутимый сладковатый запах гари. Мы снова смотрим вниз. Черные столбы дыма поднимаются в небо. У их основания бушует пламя — вдоль линии фронта горят деревни, подоженные немцами. Это об’ясняет нам штурман Эйроджан. Он безошибочно узнает происхождение всех огней, возникающих под самолетом на измученной и печальной нашей земле, полоненной врагом.
— Вон там, справа впереди, будет немецкий аэродром, — кричит нам штурман.
Проходит минута, другая, и внизу вспыхивают две красные ракеты.
— Это немец дает нам посадку. Услышали мотор и думают, что у вас на фюзеляже свастика.
Самолет продолжает свой путь, отклоняя «любезное» приглашение. Тучи заволокла луну. Погода начинает портиться, но дорога наша, видимо, подходит к концу. На горизонте появляется красная точка. Мы находимся в районе цели. Еще несколько секунд, и машина идет на снижение. Уже отчетливо различимы костры на площадке, расположенные по определенной, на сегодня условленной системе Мы открываем верхнюю раму кабины. Холодный ветер бьет в лицо. Самолет делает круг и как-то сразу ныряет из окружающей нас тьмы к свету костров, внезапно надвинувшихся на машину. По снегу бегут люди. Владимир Ярошевич уже на земле и, подходя к кабине, восклицает:
— Слезай, приехали!
Костер освещает нарисованную на его машине сову — ночную глазастую птицу. Летчик прилетел партизанской воздушной тропой, как по расписанию, минута в нуту, не отклонившись от курса ни на мгновенье.
У ближайшего костра молча сидят, посматривая на небо, трое — два крепких старика, из тех, что живут до ста лет, и шестнадцатилетний парнишка.
— Володя прилетел? — отрывисто спрашивает он у нас. — Я его посадку знаю!
— Помалкивай, сказано тебе, воздух слушай. — отозвался один из стариков.
Возле костра лежит огромный железный колпак. Немного позже мы узнали, что «сторожа воздуха», заслышав шум немецкого самолета, мгновенно покрывают костры такими колпаками, и летное поле погружается в мрак.
…Послышался знакомый сигнальный рожок. Подпрыгивая на снеговых буграх, под’ехала самая обыкновенная эмка. Мы пересели из самолета в автомобиль и тронулись дальше. Машина идет по узкой, темной просеке. Через каждые сто метров она останавливается. Мигает лучик электрического фонарика, и шофер, пошептавшись с вырастающими словно из-под земли вооруженными людьми, снова дает газ…
…Эмка внезапно остановилась. Нас окружал лес. Крупные красноватые звезды повисли на верхушках высоких сосен. Впереди, полускрытая кустарником, виднелась бревенчатая хижина. Мы приехали к штабу партизанских отрядов. Негромкий оклик последнего часового, и мы открываем дверь обиталища хозяев Брянского леса.
Внутри хижина выглядит совсем не так убого, как снаружи. Со стен струится цветной, поблескивающий при свете нескольких коптилок шелк. Комнаты аккуратно обтянуты разрезанными на квадраты матерчатыми куполами немецких парашютов. С лавки поднимается невысокого роста средних лет человек с торопливыми движениями и живыми глазами. Он гладко выбрит, одет в зеленую, видно, недавно постиранную и хорошо отутюженную гимнастерку. На груди у него орден Ленина в звезда Героя Советского Союза. Это командир об’единенных партизанских отрядов. Из соседней комнаты выходит немного грузный мужчина в черном полувоенном френче и брюках гражданского покроя, заправленных в сапоги.
— Вот послушайте, как зло написано… Мягким, немного глуховатым голосом он читает, развернув какую-то немыслимо встрепанную книжку:
Отец мой был рослый немецкий осел,
Каких нынче встретите мало:
Немецким ослиным одним молоком
Меня моя мамка питала.
Я кровный осел и отцам подражать
Желаю во всем и повсюду;
Ослячество мило и дорого мне,
Ему изменять я не буду.
— Метко сказано! Обязательно для смеха прочту какому-нибудь пленному фрицу. Слушайте дальше:
И так как осел я то вам мой совет:
Среди вислоухих героев
Осла непременно избрать в короля.
Ослиное царство устроив.
— Царство взбесившихся ослов! Неплохое определение гитлеровской Германии, а?
Василий Андреевич, заместитель командира, заразительно смеется и, закрывая книжку, кладет ее на стол. Это вдребезги зачитанный томик стихов Гейне издания К. Ф. Маркса из сборников «Нивы». На первой страничке красуется овальная в зубчиках печать: «Библиотека Брянского музык. драм. техникума».
— Вот, читаем! — улыбаясь, сказал Василий Андреевич. — Книжица эта обошла три десятка землянок. Есть у нас еще «Усовершенствованный письмовник» издательства «Развлечение», но в лесу больше по радио разговариваем, не переписываемся. Так что
