Сибирские пиетисты консервативны в вопросах веры и не могут принять либерализма, которым проникнуто все западное лютеранство за исключением, пожалуй, Миссури-Синода – одной из американских лютеранских церквей, которую пастор Франк Лотихиус охарактеризовал как чрезвычайно консервативную, стремящуюся внести раскол в лютеранство.
Омичи отрицательно относятся к табакокурению и винопитию, считают кощунством сидеть во время богослужения. Негативно они относятся и к женскому духовенству, возникшему в Европе на волне феминистского движения.
Скрытое противостояние между пиетистами и московско-петербургским пасторством, ориентирующимся на либеральную Гамбургскую Северо-Эльбскую земельную церковь, которую возглавляет Мария Иепсен, епископ-женщина, нашло свое отражение во время выборов нового главы ЕЛЦвР.
В противовес Георгу Кречмару сибиряки выдвинули на пост епископа свою кандидатуру – суперинтендента из Омска Николая Шнайдера, потомка ссыльных советских немцев. Все дни вокруг Синода кипели страсти. За выборами явно просматривался договор. Шнайдер снял свою кандидатуру с выборов, епископом стал Кречмар, а важный пост председателя президиума Генерального Синода достался заместителю Николая Шнайдера – омскому пробсту Василию Ивановичу Шеерману – молодому энергичному поборнику пиетизма, который после ухода на пенсию уже немолодого Шнайдера остается явным лидером сибирских лютеран.
У каждого из названных направлений есть силы, чтобы занять ведущее положение в церкви. За либеральной частью стоит опыт, образование и материальная поддержка германского правительства, заинтересованного в ЕЛЦвР как в организации, способствующей сокращению эмиграции немцев из России. За сибирскими пиетистами стоит твердая вера, закаленная в противостоянии коммунистам.
Церковные расколы наступают тогда, когда нарушается баланс между вероучительным единомыслием и многообразием обрядовых форм, которое способно вместить это единомыслие. Если ЕЛЦвР справится с этой проблемой, то она сохранит шанс из Церкви, окормляющей сегодня преимущественно российских немцев, превратиться не на словах, а на деле в действительно общероссийскую лютеранскую церковь.
Русский вариант финского лютеранства
Опубликовано: Истина и жизнь. – 1996. – № 11
«Восстань, о погибшая Ингрия,
из праха своих церквей!»
Все поистине новое и свежее в лютеранстве рождается на болоте, что вовсе не является уничижительной метафорой в устах автора настоящей статьи. Просто так повелось еще с тех самых пор, как в глубине Тюрингенского леса на краю болота Мера родился сам доктор Мартин Лютер. Туман живописных и таинственных чухонских болот окутывает и рождение русского лютеранства в недрах страны Ингерманландии. Страны столь же реальной, как Россия, на территории которой живут ингерманландцы, и столь же нереальной, как Беловодье, на «территории» которой живет белоглазая чудь. Осмеливаясь приглашать любознательных на прогулку по лютеранским местам, хочу напомнить, что видимость в тумане затруднена, а потому сталкер вправе рассчитывать на снисходительность со стороны благожелательного читателя.
Некогда в столице российского лютеранства городе Петербурге располагалось несметное, на российский глаз, количество национальных лютеранских кирх, как-то: немецкая, шведская, эстонская и прочие. Они соседствовали с православными и католическими храмами, наиболее роскошные из них строились на Невском проспекте, что позволило одному из главных российских морализаторов наших дней назвать последний «проспектом веротерпимости». Однако не будем выдавать желаемое за действительное. Тем более что не зыбкая российская веротерпимость является предметом нашего разговора. Сталкера волнует вопрос верозарождения, зарождения особой русской лютеранской веры. И сдается мне, что ответ он ищет в туманной стране Ингерманландии.
Вскоре после кончины царя-реформатора, благоволившего разному иностранному, в империи была учреждена Юстиц-коллегия Лифляндских, Эстляндских и Курляндских дел – орган для ведения духовных дел лютеранского исповедания. Просуществовав ровно сто лет, Юстиц-коллегия Лифляндских дел в 30‑х годах XIX века была преобразована в Генеральную евангелическо-лютеранскую консисторию. Генеральная консистория находилась в ведении Министерства внутренних дел, ее Президента назначал сам Государь, который официально и являлся главой Российской евангелическо-лютеранской церкви, ее епископом. В немецкой лютеранской традиции, доминировавшей в России, существовал единственный духовный сан – пасторский. Епископство являлось административной должностью, что и позволило православному императору взять на себя это звание. Здесь следует сказать, что российское лютеранство никогда ранее не являлось лютеранством русским. Реально это была немецкая лютеранская церковь на территории Российской империи, полностью контролируемая властями. Немцы, в свою очередь, контролировали иные национальные лютеранские образования (шведские, латышские и проч.), богослужебная практика которых отличалась от традиций германского лютеранства. Неизбежно возникали внутрицерковные нестроения, преодолеть которые призван был Устав евангелическо-лютеранской церкви в России. Устав содержал главы об учении лютеранской церкви, о богослужении, о совершении таинств, о браках. Параллельно с Уставом был утвержден общий для всех российских лютеран служебник «Литургическая агенда», устанавливающий порядок богослужения. Духовному единомыслию соответствовал административный порядок. Церковь делилась на пять консисторий, во главе каждой стоял генерал-суперинтендент. Консистории делились на пробства. Пробст – глава пробства, курировал духовную и финансовую деятельность приходов. Читатель, знакомый со структурой Русской Православной Церкви, уловил соответствия: суперинтендент – правящий архиерей и пробст – благочинный.
Из 3 762 756 подданных Российской империи лютеранского вероисповедания (учет в России не Ленин придумал!) в 1911 году немцы составляли 35 %. Остальные проценты поделили латыши, эстонцы, голландцы, шведы, финны и, как нынче принято выражаться, незначительное число лиц других национальностей. Особой сложностью отличалось положение лютеранских приходов в прибалтийских консисториях, где нередко возникали конфликты между прихожанами и назначенными сверху проповедниками. В 1915 году на волне борьбы с «немецким засильем» решено было закрыть немецкую Генеральную консисторию, а ее административные функции вручить Департаменту духовных дел иностранных вероисповеданий. Эта затея не была воплощена. Война, перевороты и прочие напасти помешали православным властям начать «русификацию» российского лютеранства сверху. После же революции лютеране наконец смогли беспрепятственно собрать Синод, на котором были внесены необходимые изменения в Устав, и церковь, декларировав лояльность Советской власти, просуществовала аж до 1937 года.
Истоки тех процессов, что бурлят в лютеранском мире, проистекают из века девятнадцатого. Сегодня вновь происходит собирание воедино российского лютеранства. Внешне ключевая роль принадлежит немцам, но об этом мы поведаем в иной раз, поскольку этот процесс хотя и важен, хотя и прелюбопытен, но является в первую очередь процессом «политическим», а наш сталкер ищет сегодня на клюквенном (прошу не приплетать сюда маркиза де Кюстина!) болоте не интригу, а «русскую идею» в лютеранстве. Потому, опустив массу интересных, но ненужных для сегодняшней прогулки подробностей, констатируем существование в современной России нескольких лютеранских церквей (импортных и аутентичных), среди которых, на наш взгляд, самой интересной является Лютеранская церковь Ингрии, первая лютеранская церковь, зарегистрированная в России после отмены советской власти. Откуда же она взялась?
Вернемся вновь в XIX век и заглянем в Петербургскую консисторию. Оказывается, она объединяла несколько пробстских округов, в том числе Восточноингерманландский и Западноингерманландский. Их прихожане – небольшой финно-угорский народ, проживающий в окрестностях Петербурга, – финны-ингерманландцы, потомки племени под названием ингры. Жители Ингрии возделывали свои поля, строили дома, воспитывали трудолюбивых светлоглазых детей и молились своему «лютеранскому» Богу. У них было все, кроме собственной страны и собственной Церкви, которые не существовали институционально, видимым образом, но были воплощены в душе каждого ингерманландца, а всего душ насчитывалось 147 тысяч, населяли они 800 деревень да имели одно педагогическое училище в Колпанах, возле павловой Гатчины. Никому не могло прийти в голову, ни Государю Императору, ни Председателю Генеральной Консистории, что маленький народ несуществующей страны имеет право на свою веру и на свою Церковь, не приходило в голову, что эта Церковь в будущем может иметь свое неожиданное развитие.
