Поскольку я никогда прежде не встречался с таким течением пневмонии, определенная умозрительность моего предположения все же сохранялась. К тому же поражение сердца могло иметь не микробный, а просто интоксикационный характер, ведь пневмония действительно была тяжела. С согласия врачей отделения были усилены противоинфекционное и противовоспалительное начала в лечении больного. По приезде в Ленинград я доложил главному терапевту о результатах моей поездки. Он согласился с диагнозом.
Дней через 20 больной умер. На вскрытие тела умершего в прозекторской окружного госпиталя были приглашены и пульмонологи, и кардиологи. Были там врачи из г. Луги и я. Диагноз был подтвержден. Изменения в легких носили характер билобарной пневмонии в стадии начинающегося разрешения, миокард имел тусклый «вареный» вид, что, по мнению патологоанатомов, подтверждало диагноз миокардита. Клапаны сердца и коронарные сосуды изменены не были. Это наблюдение показало, что пневмококк действительно обладает большими «полномочиями», чем принято считать. Об этом когда-то писал и С.П.Боткин. В диагностике же правильнее исходить из единства этиологии одновременно происходящих поражений различных внутренних органов.
Новый, 1977-ой, год я, проходивший стажировку в должности ведущего терапевта Окружного госпиталя в г. Куйбышеве (Самаре), встретил в пятикомнатном люксе командующего Округом, так как в кэчевской гостинице в городе мне предложили только раскладушку в коридоре. В люксе было просторно, но холодно. Это было бы сносно, но так как эти покои находились рядом с реанимационной палатой отделения, каждую ночь меня по разным поводам стали будить дежурные врачи.
Так произошло и в эту новогоднюю ночь. В реанимационную палату прямо с вечеринки бригада скорой помощи привезла пятидесятилетнего подполковника.
Стало известно со слов жены больного, которая прибыла с ним, что на банкете он чувствовал себя очень хорошо, пил водку и шампанское, произносил тосты, танцевал. Где-то во втором часу ночи он закружился в вальсе, держа жену на руках. Веса ее тела он, видимо, не ощущал, так как женщина была миниатюрной и легкой, а он выглядел этаким крепышом. Внезапно ему стало плохо, он усадил жену в кресло и, стеная от боли в груди, опустился рядом, на соседнее кресло. Окружавшим его показалось, что он надорвался. От боли за грудиной он кричал и даже, на какие-то минуты, терял сознание. Сейчас же вызвали скорую. Прибывший врач ввел что-то обезболивающее и на носилках отвез его в госпиталь.
В палате боли у больного рецидивировали. На ЭКГ отчетливо определялась картина острой фазы трансмурального переднего инфаркта миокарда. Позвали меня. Дежурный врач вел себя спокойно, но, поскольку он был из лабораторного блока госпиталя, то есть не клиницист, чувствовал себя не очень уверенно. Наркотики снимали остроту боли, больной, по-видимому, не вполне понимал, что с ним, тем более, что прежде у него не было коронарных болей. Чувствовалась оглушенность его сознания. Жена сидела рядом с ним.
Больной был подключен к монитору, и было видно, что временами сердцебиение прекращается. В одну из таких пауз пришлось приступать к непрямому массажу сердца. Делать это было неудобно, так как функциональная кровать была для меня высока. Но эффект достигался: сердцебиение восстанавливалось и вместе с этим к больному возвращалось сознание, причем настолько, что он начинал рассказывать каким хорошим был новогодний вечер. Затем вновь возвращалась асистолия и выключалось сознание. Так было до десяти раз. Я уже устал проводить массаж сердца, весь в поту почти лежал на больном, а дежурный врач, стоя рядом, только советовал мне, как все это лучше делать. «Ударьте», – говорил он, «по грудине покрепче кулаком и сердце забьется!» Паузы становились все продолжительнее и, наконец, сердце больного остановилось.
Жена поплакала, она понимала, что случилось. Я ушел к себе в «покои», но долго еще не мог заснуть. Поразительно, как мы не понимаем, что своим мышлением и самой жизнью непосредственно обязаны нашему сердцу. А ведь это элементарно.
1-го января было вскрытие. Присутствовали два-три человека. Был подтвержден коронаротромбоз. Левый желудочек сердца был мертвым.
Молча вышли из прозекторской. На улице было тихо, сыпал снежок.
После этого случая меня поселили в комнате в одном из корпусов госпиталя.
Большой соблазн лечить больных оптом,
а нужно – в розницу, так как у каждого из них
с в о й бронхит и с в о й полиартрит
Середина декабря 1987-го года. Кабул. Наш госпиталь. Последние дни, помогая терапевтам, коих осталось трое на 110 больных, веду солдатскую палату. Труд палатного врача монотонен, требует больших организационных усилий, но имеет неоценимое преимущество наблюдения за ходом болезни и влияния на него. Попробуй, полечи сразу 20 больных, если у половины из них выраженный трахеобронхит, а у второй половины – постдиарейный реактивный полиартрит! К тому же почти все они таджики и узбеки. Лежат на койках и сутками спят, отсыпаются за всю войну. Растолкать невозможно.
Бронхит поддерживается постоянной здесь ирритацией пылью. От нее не скроешься даже в госпитале. Пыль лессовая, аллергенна. К тому же по вечерам и ночам здесь холодно. Держится бронхит очень упорно.
Артриты в зимнее время стали чаще. Суставы, обычно голеностопные и коленные, отекают, болят, нередко присоединяются петехиальные высыпания, по типу геморрагической кожно – суставной пурпуры. Температурной реакции и реакции периферической крови, как правило, нет. Почти во всех случаях артриту предшествовала дизентерия. Имели значение и езда на марше на броне танков и бронетранспортеров, и ночевки на холодных камнях в горах.
Лечить таких больных трудно. Работаю с ними прямо в палате с двухъярусными койками. Языковой барьер. Иногда вызываю переводчика из персонала госпиталя. Большой соблазн лечить больных оптом, а нужно – в розницу, так как, если присмотреться, у каждого из них с в о й бронхит и с в о й полиартрит. Трудно быть профессором, но и палатным врачом – очень не просто. Часть из этих больных возвращается в строй, часть отправляется в Союз из-за негодности к службе в Республике Афганистан.
Посвящается проф. М.Н.Лебедевой
В одном из районов Саратовской области как-то (это было в семидесятые годы) опрокинулась и потекла цистерна с хлором. Облако хлора поднялось довольно высоко и медленно поползло в сторону райцентра. Началась эвакуация пионерлагеря, детских садов и школ. Начальство и медики не знали, что делать. В городе началась паника. По приказанию облздравотдела в район аварии выехала доцент нашей кафедры М.Н.Лебедева.
Поражение хлором относится к отравляющим веществам удушающего действия. Как преподаватели военно-полевой терапии мы теоретически это знали хорошо. Но практики, конечно, не было. Тогда мне вспомнилась встреча с очевидцем первого применения хлора с целью боевого поражения в мире. Это была беседа с Е.Ю.Махлиным, старейшим саратовским профессором. Состоялась она в 1967-м году.
После окончания учебы в Сорбонне в 1914-м году он, тогда молодой врач, был вынужден остаться во Франции, так как началась 1-я мировая война, и выехать в Россию стало невозможно. Чтобы не умереть с голоду, он поступил на службу во французскую армию младшим врачом полка.
В 1915 —м году он был одним из первых врачей – свидетелей применения немцами хлора против французов. Это было в долине р. Ипр в северной Франции. Махлин вспоминал: «То утро было тихим – ни выстрелов, ни канонады. Внизу, глубоко в долине, вдоль реки виднелись полосы окопов. Но что-то необычное происходило там. Наиболее низкие места заволакивало желтое облако, которое стелилось по ветру. Видны были фигурки французских солдат, метавшихся среди окопов и ползущих в гору, подальше от облака. Спустя некоторое время первые из них достигали вершины горы, где был развернут наш лазарет. Они задыхались, лица их были синюшны, у некоторых изо рта шла пена. Стало ясно, что мы видим картину токсического отека легких. Помочь несчастным было нечем – кислорода было мало, а противогазов еще не изобрели. Многие на наших глазах гибли». Это был первый в мире случай применения оружия массового поражения. Позже там же был применен иприт, названный так по названию реки.
Вернемся к пострадавшему райцентру. Инициативу неожиданно проявили пожарники города. В составе нескольких машин они подъехали к месту аварии и образовали из брандспойтов, поднятых вверх, водный заслон. Облако хлора стало таять на глазах. Хлор в присутствии воды превращался в нетоксичную хлорноватистую кислоту. Водой была обработана и цистерна, источавшая хлор, и вся площадка вокруг машины. Через час проблема была решена. Оказалось, что пожарные экипажи были обучены методам обезвреживания хлора, а, может быть, хорошо учили химию в школе. В то время еще не было службы МЧС.
