— Так вы надомница, Александра Степановна? — присаживаясь у стола, спросил Холодков.
— Надомница, правильно. А Добина я знаю полтора года, только редко бывает у меня этот обходительный человек. Приехал, помню, первый раз и спросил, возьмусь ли я вязать сетки для детских резиновых мячей. Работа нетрудная, а оплата — восемь копеек за штуку. Кто же откажется? И соседки мои, старушки, тоже взялись…
— Так сетки для детских резиновых мячей?
— Точно, для них. Деньги, скажу вам, высылали аккуратно, только один раз там какая-то ошибка вышла, да это не в счет, — продолжала Алпатьева, но Холодков дальше уже не слушал ее. Он старался понять, какой смысл во всей этой операции, к чему она затеяна и что дает. Закончив разговор со старушкой, Холодков снова поехал в цех, снова принялся за старые наряды. Еще раз удостоверился — наряды заполнялись администрацией, а рабочие в глаза их не видели. Правда, на обсчеты никто не жаловался, выплачивали столько, сколько каждый заработал, иногда даже с лихвой.
Холодков стал о чем-то догадываться и снова пошел к тому же пожилому усатому клеевщику, с которым начинал разговор о сетках.
— Гаврила Петрович, сколько пар сапог вы сделали в прошлом месяце? — спросил он.
— Сто пар ровно…
— И деньги сполна получили за сто пар?
— Сполна — 350 рублей…
— Хорошо. Теперь посмотрите, что у вас записано в наряде, — и Холодков протянул клеевщику его наряд.
Тот часто замигал глазами:
— Брехня, настоящая брехня, никаких сеток я не плел, — еще не разобравшись, в чем дело, запротестовал он. Но Холодков успокоил его, и они оба стали тянуть за главную нитку этого хитро запутанного клубка.
В наряде было указано, что Елизаров изготовил за месяц пятьдесят пар сапог и тысячу девятьсот сеток для резиновых мячей. Клеевщик и получил сполна за свой труд — триста пятьдесят рублей. А куда девались вторые пятьдесят пар, Елизаров теперь больше не спрашивал. Он знал, что их рыночная стоимость — пять тысяч рублей, цена же одной сетки в магазине — тридцать копеек. Подсчитав, что получилось от этой комбинации с сетками, клеевщик в сердцах плюнул, выругался так, что даже соседи оглянулись, и задергал разборной алюминиевой колодкой, натягивая на нее резину.
— На эти сапоги, товарищ следователь, через всё это самое глазам теперь смотреть не хочется, — уже спокойно, но от души сказал он Холодкову, когда тот покидал цех.
А Холодкова в этот день ожидало еще одно любопытное открытие. Едва он вернулся к себе в кабинет, как в дверь постучали. Вошел неуклюжий застенчивый парень с выбивавшейся из-под кепки прядью белесых волос. Подошел он к столу, сдернул кепку и переступил с ноги на ногу.
— Что скажете? — взглянув на неожиданного посетителя, спросил следователь и углубился в бумаги.
— Так насчет этих самых резиновых сапог…
— Каких сапог? — Холодков поднял голову и теперь уже с любопытством посмотрел на парня.
— Да тех же, резиновых. Сказывали, вы в этом деле помочь можете. Нам зарплату получить надо.
— Какую зарплату? Идите к начальству своему и получайте.
— Так оно, начальство, теперь сидит — как же получать?
Холодков недоумевал, но претензии парня вскоре стали понятными.
— Выходит, вы работали только в ночную смену и зарплату вам выплачивал сам начальник цеха, правильно? В отделе кадров промкомбината вы даже не бывали и не знаете, где он находится? Никаких документов не сдавали?
Парень был доволен. Следователь правильно его понял. А Холодков в эту минуту совсем забыл о своем посетителе, он живо представлял себе «подпольную» ночную смену, придуманную Добиным, и прикидывал, сколько же еще десятков, а может быть, и сотен тысяч рублей получили жулики с рынка.
— Когда же деньги можно будет получить? — не дождавшись ответа, уже более настойчиво спросил парень.
— Деньги? — Холодков засмеялся. Ему нисколько не жаль было этого чудаковатого увальня, искавшего, по-видимому, длинного рубля. — Деньги получают там, где работают, а вы работали у Добина, с него и требуйте…
Теперь для Холодкова многое уже было ясно. Пути, какими шли хищники, раскрылись. Миллион шестьсот тысяч рублей, изъятых при обыске у компаньонов, имел свой источник. Оставалось одно — прижать их фактами и добиться признания.
Но это оказалось не так уж просто.
— Да, был грех, иногда выпускали пару-две сапог за счет сэкономленного сырья, — в один голос твердили все трое.
— А сетки для мячей? — А ночная смена? — А заниженные нормы каучука и завышенные — сажи в резине?
— Это дело Добина. Он всё держал в своих руках, мы были у него на службе, — много раз повторяли они.
Так и не добившись признания. Холодков решил передать дело в суд. Но как-то, зайдя в свой кабинет, он случайно стал снова просматривать личные документы и письма, взятые при повторном обыске в пустовавшей квартире Добина.
— Постой, постой, Максим Кириллович, так это ведь одно и то же лицо! — обрадованно заговорил сам с собой Холодков. — Как же я ее сразу не узнал? Как не узнал? — повторил он, просматривая целый альбом различных фотографий.
Несмотря на поздний час, он распорядился доставить еще на один допрос Краюхина.
Месяц заключения никак не сказался на туше недавнего технического контролера. Он оставался таким же мясистым, таким же багровым, каким был и до ареста.
— Присаживайтесь, гражданин Краюхин, и давайте еще раз поговорим, — сказал Холодков, когда к нему ввели Краюхина.
— Мы уже обо всем переговорили, сказать вам всё равно больше ничего не смогу…
— Кто знает, — как-то загадочно заметил следователь и положил перед толстяком фотографию.
— Вам эти лица знакомы?
Краюхин сперва неохотно перевел свои выпученные глаза на снимок, потом тряхнул головой, схватил снимок. Перед ним был Добин и… он не верил себе, и его жена — Люся. Она лежала на коленях у Добина, и счастье играло в ее глазах.
— А этот снимок вам знаком? — Холодков передал в руки Краюхина еще одну фотографию. Теперь влюбленные были на пляже в Ялте. На обратной стороне снимка надпись:
«В лучшие минуты моей жизни. Люся».
Крупные капли пота покатились по лицу Краюхина. Его тяжелое тело задергалось на стуле.
— За что? За что? — взревел он и заметался по комнате. — Найдите Добина! Найдите подлеца, мерзавца, негодяя! — кричал он, забыв по всей видимости, что он арестованный и находится в кабинете следователя.
В этот момент на столе Холодкова зазвонил телефон. Он снял трубку.
— Могу вас порадовать, Максим Кириллович, — говорил полковник Матвеенко. — Доставили!
— Нашли? — с недоверием спросил Холодков.
— Целехоньким привез его майор Брагин.
— Товарищ полковник, он мне до зарезу нужен. Можно? Очень прошу, только сейчас же…
Повесив трубку, Холодков возбужденно заходил по комнате.
— Просто, как по заказу получилось. Ну и молодец Брагин, ну и молодец, — повторял про себя Холодков, представляя встречу, которая вот-вот произойдет в его кабинете.
Прошло еще несколько минут и в дверь постучали. В кабинет вошел сотрудник милиции, а за ним Добин в том же сером пальто и зеленой велюровой шляпе.
— Ты? — заревел Краюхин и с непонятной легкостью вскочил со стула. — Ты? Подлец! Негодяй! Хищник! — Его багровая рука вдруг размахнулась и мелькнула растопыренной пятерней волосатых пальцев. Раздался удар. Добин от неожиданности пошатнулся, хватаясь руками за воздух.
— Задушу подлеца, задушу, — бушевал Краюхин. Его жирные пальцы уже схватили побелевшего Добина за шею. — На каторгу, на каторгу его…
Холодков и прибежавший милиционер с трудом оторвали тяжелую тушу от дрожащего Добина.
— Нельзя так вести себя, нельзя, гражданин Краюхин, — казалось, спокойно сказал Холодков.
— А теперь пишите, — неожиданно выпалил Краюхин, опускаясь на стул, и стал рассказывать о том, что уже давно было известно следователю.
— Значит, участвовали все, а Добин был главным закоперщиком? Правильно я вас понял? — спросил Холодков, когда рассказ Краюхина был закончен.
— Все, все, а он — больше всех, — и Краюхин снова угрожающе протянул руку в сторону Добина.
Добин ни слова не возразил. Показание подписали оба. По примерным подсчетам, как сказал Краюхин, за два с небольшим года из цеха было продано на сторону двадцать пять тысяч пар резиновых сапог и разделено между компаньонами почти три миллиона рублей.
— А теперь прекратим нашу мирную беседу. На сегодня хватит, — устало, но довольно сказал Холодков и поднялся из-за стола.
7. Автор анонимного письма
Через неделю был суд, вызвавший много шума в большом городе. Брагин и Холодков, вернувшись после заседания, рассказали полковнику Матвеенко о его результатах. Четверо компаньонов за свои умелые операции были осуждены на двадцать пять лет лишения свободы каждый с конфискацией имущества, Ворошкова и заведующий магазином в маленьком городке — Кульчинский за соучастие — к пяти годам и лишению имущества.
