Зачем мне сейчас традиционные представления о времени? Полгода или девять месяцев – такие периоды для меня уже не существуют. Поэтому я осмысляю мир не через время, а через чувство, через взаимоотношения, через любовь.
Я смотрю на мир сквозь прекрасный букет из эмоций, взаимоотношений, перемен и сдвигов – через все вместе. Вот так я теперь живу. Когда я пытаюсь шагать вперед, имея в виду привычные представления о времени, смотрю в будущее, считаю минуты, часы или дни, то рано или поздно упираюсь в каменную стену – по другую ее сторону я уже мертв.
Гораздо лучше думать, взяв за основу другие, более весомые представления о движении – человеческие взаимоотношения, эмоциональную связь, духовное взаимопонимание, ощущение Бога, представления о горнем мире. Для меня теперь нет будущего, я научился течь в обратную сторону, и существующее рядом со мной, то, что называют «здесь и сейчас», – это сцена, на которой развертывается весь мир. «Здесь и сейчас» – то место, где я живу, где крутится хоровод всех этих мыслей и чувств.
Разумеется, иногда, на какую-нибудь секунду я заглядываю в свое завтра. Я мысленно перебрал все дни будущей недели, и каждый из них был лучше, чем предыдущий. Любой конкретный момент оказывался лучше, чем тот, что стоял перед ним.
Моему оптимизму нет альтернативы. Я знаю, что будущее страшно. Я знаю, что мне придется очень трудно. Я знаю, что наступят страшные минуты, когда мой желудок будет вытворять, что ему вздумается. Все это я знаю.
Но лучшей жизни не бывает на свете. И я не могу быть счастливее, чем сейчас. Я не представляю себе, чтобы жизнь была добрее ко мне, чем в моем нынешнем состоянии. Зато я знаю, как улучшить жизнь тех, кто обо мне заботится и любит меня. Я понимаю это и не пытаюсь опровергнуть. И для меня нынешняя полоса в жизни, будучи самой тяжелой, остается при этом самой счастливой.
Приняв к сведению все, что я здесь наговорил, разумно было бы меня спросить: как бы я поступил, если бы вдруг вследствие какого-то чуда мне отменили мой смертный приговор? Принял бы я спасение ценой того, что мне пришлось бы забыть все открытия, которые я сделал здесь, на Территории Смерти? Вопрос непростой.
Я бы принял помилование ради моей жены и дочерей. Я вполне понимаю, что все еще нужен моей семье, и уважаю это. Но я уверен, что пребываю сейчас именно в том месте, которое мне уготовано. И я хочу оставаться здесь, сохранить эти свои представления и с ними умереть, если у меня на это хватит сил. Я есмь (по крайней мере надеюсь, что я есмь) новая личность, лучшая по сравнению с той, которая жила в моем теле до того, как пришла болезнь.
Я рожден для того, чтобы быть здесь, чтобы делать то, что я делаю. И это не должно остаться просто благими намерениями. На своем примере я хочу изменить жизнь других людей.
Мне сейчас спокойно жить. Разумеется, есть место и для страха. Но я уже говорил, что мы можем противостоять страху и преодолеть его. Пребывая здесь, можно перенестись в другие края. Это действительно так.
Последние четыре года со мной случались вещи и похуже, чем то, что ждет меня в ближайшем месяце. Придется тяжело, но я надеюсь, я верю, я думаю, что в конце станет легко. Не в возвышенном религиозном смысле, хотя и ему, возможно, найдется место. Я всего лишь говорю, что будущее мне видится в летучих и легких красках.
Я абсолютно спокоен. Я расслаблен. Я сознаю, что опыт, переживания последних недель были самым прекрасным, что я когда-либо знал. И такова была вся моя жизнь с того момента, как я ступил на Территорию Смерти.
Оправившись после операции в Ньюкасле, я начал снова размышлять о том, как организовать собственные похороны. Я позвонил на Хайгетское кладбище и спросил, есть ли у них какие-либо рекомендации. Им было что посоветовать, и мне указали человека, с которым можно переговорить на эту тему. Потом – то одни заботы, то другие – я совершенно забыл об этих своих планах.
А дальше, когда меня уведомили, что я смертельно болен и смерть не за горами, я снова вспомнил об этом звонке. Я нашел тот телефонный номер, но человек, о котором мне говорили, уже на этом кладбище не работал. Впрочем, тот, кто ответил на звонок, сказал, что в любом случае обещает обо мне позаботиться.
«Не волнуйтесь, – сказал он. – Меня зовут Виктор. Я могильщик».
Разумеется, я ожидал, что Виктор окажется мужиком косая сажень в плечах и с большой лопатой в руке. Когда я встретился с ним, он, как ни странно, действительно был косая сажень в плечах и с лопатой в руке.
Виктор Херман по роду своих обязанностей имеет дело с мертвыми и такими, как я, то есть с теми, кто собирается умереть. Он служит в Хайгете уже двадцать два года, хотя свою первую могилу выкопал еще за десять лет до начала официальной кладбищенской карьеры, когда ему было четырнадцать. Его отец был здесь много лет главным могильщиком, так что их семья по праву могла бы считаться частью истории этого кладбища.
Виктор и мы с Гейл пару раз бродили по кладбищу, и он показывал нам разные уютные местечки то там, то сям. Впрочем, все это было не совсем то, чего мне хотелось.
Я хотел обзавестись достаточно просторным участком, который стал бы родным местом для нашей семьи и друзей. И я имел в виду не столько место для захоронения, сколько место для встреч, нечто существующее физически, то, что можно увидеть и почувствовать.
Виктор при его мужицком телосложении имел нежную душу и с Гейл обходился очень тактично. Имея всю жизнь дело со смертью, он лучше других знал, как утешить человека.
С нами он был очень ласков, стояло прекрасное утро, и в конце концов мы выбрали подходящее место.
Найти реальное место для себя – это являлось серьезным шагом. С одной стороны – место, куда могли приходить живые, если хотели как-то со мной пообщаться. В частности, это было бы очень удобно для моих дочерей. С другой стороны, я наконец увидел место, где собирался провести целую вечность. Место, где меня могли бы навещать члены семьи и друзья.
А может быть, не только люди, которые были со мной лично знакомы. На кладбищах всегда есть гуляющие, разглядывающие могилы. Они посмотрят и на мою могилу, так что она станет некоей точкой встречи между живыми и мертвыми. Я знаю, что это звучит очень романтично. Но ведь и живые и мертвые – часть нашей жизни. Мне, к примеру, очень приятно знать, что меня положат именно там.
Тем утром я стоял у моей могилы и думал: «Господи! Я очень, ну просто очень счастлив, что меня похоронят в этом месте. Это маленькая победа альтернативного взгляда на смерть».
А дело тем временем двигалось, смерть подступала все ближе, мои впечатления и переживания становились все более яркими и при этом все более радостными. Это ведь тоже удивительно. Происходят вещи, которых я совершенно не ожидал. Случаются странные совпадения. Оказалось, что я ступил в мир, который выглядит совсем не так, как я представлял. Он оказался гораздо лучше. Но главное, у этого мира была совсем другая природа, другая реальность, там действовали другие законы и правила.
Я знал, что это утро, когда мы отправимся навестить мою могилу, будет особенным, и я не ошибся. Меня сфотографировали на месте моего погребения. Пока что я жив, но скоро буду мертв. Впечатление было очень яркое, и оно повлекло за собой целую цепочку следствий, весьма удивительных и неожиданных.
Этим утром я не чувствовал себя там, где царит смерть. Кладбище не казалось мне местом, из которого ушла вся энергия, в котором происходят только процессы упадка. Здесь совершенно не чувствовалось духа разложения.
Я видел, что это тоже жизнь. В этом месте мы переносились из того состояния, в котором жили, в какое-то совершенно новое бытие. А в этом, как я полагаю, и состоит процесс смерти.
Вчера у меня была изумительная прогулка в компании дочерей. Началось все не так, как задумывали. Я чувствовал себя неважно. Все было как-то ни шатко ни валко, и все мы чувствовали себя усталыми и напряженными, но стоило только выехать из Лондона, как все изменилось.
Мы проехали там, где я проводил время, будучи мальчишкой. Одно памятное место сменяло другое. Мы побывали около моей школы, около дома, где я провел детство, там, где я играл в футбол, где занимался спортом.
Наш дом стоял на канале, и я помню, какими живописными были его берега. Вчера, во время нашей прогулки, канал был так же красив.
Мы посетили могилы моих родителей, и я сказал Джорджии и Грейс (как я говорил им уже много раз), что и сейчас не проходит дня, чтобы я не тосковал по ним.
Каждое место, куда мы заглядывали, придавало энергии нашей прогулке, и к ее концу мы пребывали в полной эйфории. Чувство радости объединило всю нашу семью, и на прощанье Джорджия сказала: «Это был самый прекрасный день».
И это после пары дней, которые дались мне очень тяжело. В нашей прогулке было нечто особенное, что оказалось бы невозможным, не поднимись ставка так высоко. Наше общее чувство счастья вряд ли посетило бы нас, если бы мы не знали, что моя смерть совсем близко.
