Будьте терпеливы, вынесите буйство первых дней, — выпоется!
* * *
Вопль больниц:
Вернись!
Вопль блудниц:
Забудь!
* * *
Голубиная купель:
Небо: тридевять земель.
Мне, за тем гулявшей зá морем
Тесно в одиночной камере
Рук твоих,
Губ твоих,
Человек, — и труб твоих,
Город —
(дальше — неудачное шестистишие и — конец:)
Мне, решать привыкшей — в мраморе
Тесно в одиночной камере
Демократии и Амора.
* * *
(Март 1923 г.)
* * *
Отрывки письма
…Я буду терпелива, и свидания буду ждать как смерти [135].
…Я знаю только Вашу душу.
* * *
Умею любить вселенную позвёздно и погнёздно, но это величайший соблазн — раз в жизни — оптом, в собирательном стекле — чего? — ну хотя бы глаз.
* * *
…Нужно быть терпеливым, великодушным, пожалуй — старым, старше возраста. Только старик (тот, кому ничего не нужно) умеет взять, принять всё, т. е. дать другому возможность быть приняв — избыток. Открещиваться и принимать вздох (выдох!) за вексель — дело наглой молодости или осмотрительной зрелости. — При чем тут я?! — («Не по адресу») — т. е. то, что слышу всю жизнь.
* * *
…Миллиард — за жизнь — прочитанных книг. — Так? — И очень много написанных. Откуда же чудо первичного волнения? — Почему это ударило, а не соседнее? У каждого поэта только один читатель, и Ваш читатель — я.
Теперь, внимание: я же не слепая и не глухая, Ваше признание (меня, поэта) до меня доходит, я же не открещиваюсь. Вы поэт, Вы видите — будущее. Хвалу сегодняшнему дню (делу) я отношу за счет завтрашнего, раз Вы видите — это будет (следовательно — есть) [136].
Ничья хвала и ничье признанье мне не нужно, кроме Вашего. О, не бойтесь моих безмерных слов, их вина в том, что они еще слова, т. е. не могут еще быть только чувствами. Когда я окончательно <пропуск одного слова> в Вас я перестану Вам писать.
* * *
Я очень спокойна. Никакой лихорадки. Я блаженно провожу свои дни. В первый раз в жизни не наваждение, а <пропуск одного слова>, не чара, а знание. Вы в мире доказаны помимо меня.
О, не превышение прав и не упокоение в себе! Кроме Элизиума есть еще чешский лес, с тростинками, с хворостинками, с шерстинками птиц и зайцев — лбом в Элизиум, ногами на чешской земле. (Boehmeswald [137], Борис!) — Поэтому покойно, упокоено только мое главенствующее. А ногам — для того чтобы идти к Вам — нужна рука, протянутая навстречу.
Хочу Ваших писем: протянутой Вашей руки.
* * *
(Опять Провода: Эвридика — Орфею, Не чернокнижница — В час когда мой милый брат (26-го марта 1923 г.) — Терпеливо как щебень бьют)
* * *
Воздух вздохнул.
* * *
В диалоге с жизнью важен не ее вопрос, а наш ответ.
* * *
Я охотно посылаю (отсылаю, ссылаю) свою душу в другие тела (на другие звезды!) чтобы отсюда с ней же, или оттуда с собой же — беседовать.
(Любовь.)
* * *
Или: я охотно заселяю чужие тела своей душой. (Вроде колоний.)
* * *
Не живя с Вами, я всю жизнь буду жить не с теми, но мне не важно с кем: кем. Живя Вами, я всю жизнь буду жить — ТЕМ!
* * *
(Исконная и полная неспособность жить с человеком, живя им: жить им, живя с ним. Как жить с душой — в квартире? В лесу может быть — да. В вагоне может быть — да (но уже под сомнением, ибо I кл<асс>, II кл<асс>, III кл<асс>, причем III кл<асс> вовсе не лучше I, как и I кл<асс> III кл<асса>, а хуже всех — II кл<асс>. Ужасен — разряд.)
Жить с ним, живя им — могу только во сне. И — чудно! Совершенно так же как в своей тетради.
Мне другого, минуя все свои исконные невозможности — как и себя — прежде всего на совместность — жаль.)
* * *
Знаете как это бывает? Вы ставите вопрос, сгоряча, первым движением: — нет, потом — глубже: да, потом — еще глубже: нет, глубже глубокого: да… (Не четыре ступени: сорок!) И конечное: да.
Так и с Вашим вопросом (ибо не утверждение, а вопрос, в утверждении — вопрос. Наша с Вами разница: Вы и утверждая — спрашиваете, я и спрашивая — утверждаю) — о сестре. («Слово нашей самой большой мужской выразительности: сестра» — привожу из памяти. 1932 г.) — Уже сейчас не помню, что сгоряча, м. б. и да, важна смена! Как с лестницы. Но в Вашем вопросе я не вглубь шла, а ввысь.
* * *
Думаю, что из упорства никогда не скажу Вам того слова. Из упорства. Из суеверия. (Самого пустого, ибо вмещает всё, самого страшного, после которого всё начинается, то есть — кончается.) Его можно произносить по пустякам, когда оно заведомо — гипербола. Мне — Вам — нет.
* * *
Еще: дарить — хотя бы душу — отделять. (Впрочем душа резиновая и всё тянет с собой, вся тянется.) Предпочитаю ничего Вам не дарить, не говорить об этом.
* * *
Сегодня вечером, холодя себе весь левый бок промерзлой стеной весеннего вагона (сидела у окна) думала: этого жизнь мне не даст — Вас рядом. Даст чехов, немцев, студентов, гениев, еще кого-то, еще кого-то: — Бориса Пастернака она мне не даст.
* * *
— «Не ждите ни меня, ни моих писем…» Милый друг, я буду ждать Ваших дел.
* * *
— Ах, Вы и это слово писать задумываетесь? Для меня все слова малы, отродясь, всегда. И за малейшее из них я так: из недр — благодарна. Я и не такие выслушивала молча, не отвечая, как не отвечают на вздох. Для меня они все малы, я ни одного не боюсь, другой у меня ни за одно не отвечает. Я — ни на одно.
* * *
Не бойтесь. Я не кредитор. Я и свои и чужие забываю раньше, чем другой успеет забыть. Я не даю забывать — другому (т. е. эту роскошь оставляю за собой).
* * *
Я дружбу ставлю выше любви, не я ставлю, стоит выше, просто: дружба стоит, любовь лежит.
Horizontales-u<nd>-wertikales Handwerk [138].
* * *
Всё в мире меня затрагивает больше чем моя личная жизнь.
* * *
Сестра, это отсутствие страдания (не ее, от нее!). — Не будете. —
* * *
На моей горе растет можжевельник. Каждый раз, сойдя, я о нем забываю, каждый раз, всходя, я его пугаюсь: человек! потом радуюсь: куст! Задумываюсь о Вас и, когда прихожу в себя — его нет, позади, миновала. Я его еще ни разу близко не видела. Я думаю, что это — Вы.
* * *
Можжевельник двуцветный: изнизу голубой, сверху зеленый. В моей памяти он черный.
* * *
Нам с вами важно условиться, договориться и — сговорившись — держать. Ведь, обычно, проваливается потому, что оба ненадежны. Когда один надежен — уже надежда. А мы ведь оба надежны, Вы и я. (?)
* * *
Со мной сумел (вместил и ограничил) только один [139], вдвое старше Вас. Вместил, ибо бездонен, ограничил — ибо не любит женщин и этим всю женскую роль с меня снял, т. е. освободил от — и этой возможности, которая почему-то так сразу становится неизбежностью (решающей).
* * *
Мой дом — лбы, а не сердца.
* * *
Люблю мужественность и в мужчинах. Женственный (физически, ибо остальное — вне пола), женственный мужчина мне куда омерзительнее — быкоподобного, который — совсем не омерзителен, а только как бык <пропуск одного слова>: о чем думает?
* * *
(Стихи: Весна наводит сон. Уснем, 5-го апреля. Сдайся — ведь это совсем не сказка! — [140])
* * *
Стихи — следы, по которым я иду в Вашу душу. Но Ваша душа удаляется и я, раздосадованная, опережаю, делаю прыжок, вслепую, на авось, и потом, обмирая, жду: туда ли свернете?
* * *
Книгу должен писать читатель. Лучший читатель читает закрыв глаза.
* * *
Хлебная ложь (ложь самого хлеба, т. е. необходимости есть и жить).
* * *
А покаместь ты на небо
Не возьмешь меня к себе,
Сквозь какие толщи хлеба
Проедаться мне к тебе?
А покаместь […]
Ты меня не создал мышью —
Так зачем же закрома?
А рука строчит и стрóчит
Слог — стежок
Через сколько тысяч строчек
Пропеваться мне к тебе?
…
…
Ты меня не создал швейкой —
Так зачем же вороха
Лоскутов этих?..
* * *
Ребенок играет Цезаря с горшком на голове: шлем.
* * *
Книга должна быть исполнена читателем как соната. Буквы — ноты. В воле читателя — осуществить или исказить.
* * *
Оправдание предисловий:
Я ее писала, я лучше знаю, как ее читать.
* * *
Роману читателя с книгой предшествует роман писателя с книгой. Писатель старше читателя на все черновики. Писал — дед!
