На всю жызть, моя сласть!
Кажный листик обтряс.
* * *
Шапка наземь, шубка настежь —
К самой душеньке прижал!
* * *
Жесты: распахнуть шубу, спрятать цветок.
NB! усилить перекресток и жар цветка.
* * *
Постепенность
(без сына)
I глава — Барин. Барин — слуга — Цветок. Слуга указывает, барин выкапывает и увозит.
II глава: Цветок. В двух словах любовь барина к цветку (муравленый горшок, поливка, не надышится). На сцену — слуга: «Ты вот так-то и так-то, а попробуй-ка не поспать нынче ночью…» Барин не спит. Превращение. Дает ей пройтись по комнатам (спящая), хватает за обе руки, разговор. Три Марусиных условья: пять лет без обедни, изгнать красный цвет, не принимать гостей: А цветок мой — от соблазну — сожги. Барин соглашается. — Спят.
III глава: Барин уезжает. Слуга заманивает Марусю в «особую светелку» где цветок. Маруся не удерживается и ночью становится цветком. («Зачем не сжег?!»)
IV глава: Приезд барина, донос слуги, гнев барина: враз нарушает все три условия, или — барин приезжает в ночь, застает Марусю цветком — объяснение — угрозы и вечером: пир.
V глава — Херувимская.
* * *
Постепенность:
III глава. К концу пятого года. Рождение сына. (Кто-то простил.) Барин советуется со слугой, как бы порадовать барыню: назови гостей, устрой крестины — развеселится.
IV Пир
V Херувимская
* * *
1. Как с двенадцатым, с последним — в самый звон
Как встряхнется-встрепенется стебель-сон
2. Как с двенадцатым, с последним — следом в след —
Как встряхнется-встрепенется стебель |-цвет
зелень |
3. Как с двенадцатым, с последним, сроком в срок,
Как встряхнется-встрепенется стебель-сок
* * *
Красное приданое,
Бусы коралловые
Стан запрокидывает,
Руки выламывает
* * *
Платье одергивает,
Дрему отряхивает
* * *
С красного сборчатого
Дрему отряхивает
* * *
Белы |
Светлы | мраморные стены,
А ее стена — без тени
* * *
— да с костью ль?
Страшная гостья!
* * *
Светлы месячные игры.
Посередке: стол неприбран
* * *
Востры бариновы лыжи
* * *
2-го ноября по-новому — переезд в чудную — почти аю-райскую — хату, предпоследнюю в деревне, почти в лесу. (Наша лесная дорога: въезд.) Низкая, три окошка, кафельная печка (белый с голубым изразец) — старик и старушка, причем старушка глуха и глупа.
Здесь я непременно должна кончить Мóлодца. — К Рождеству.
— Дай Бог! —
* * *
В щечки — ладошками
Вперлась —
* * *
Зал в два света
* * *
— в два цвета,
Зал в два света
* * *
Ручки стиснула
Месяц | — ливнями,
Слезы |
Ну поистину —
Дева дивная
* * *
Платье — красного атласа
…
Красным морем пролилася
Середь лунных | морей
мертвых |
* * *
Ручку правую сдружила
А и с левой рукой…
* * *
Белизну я воспринимаю не как отсутствие цвета, а как присутствие.
* * *
Куды ни глянь —
Вьется! Вот-вот
В лунную стклянь
Рыбой уйдет
Куды ни кинь —
Клином! Вот-вот
В лунную хлынь |
синь |
Дымом уйдет…
* * *
1. Подивился барин дичи…
— Может грех какой девичий:
Co-сна, во-сне…
— Не знаю, нé…
2. Подивился барин сдаче:
— Может грех какой ребячий:
…во сне…
— Не зна — ю, не…
3. Подивился барин вздору:
— Может грех такой, который
* * *
Долго ль — вместе лечь?
(Дольше — вести бечь!)
* * *
Мой последний сказ —
В нужный день и час…
* * *
Листья ли с древа рушатся,
Розовые да чайные?
То |
Нет | — с покоренной русости
Ризы ее, шелка ее.
Ветви ли в воду клонятся
К водорослям да к ржавчинам?
То |
Нет | — без души, без помысла
Руки ее упавшие.
Смолы ли в траву пролиты,
В те ли во льны кукушечьи?
То |
Нет | — по щекам на коврики
Слезы ее, — ведь скушно же!
Барин, не тем ты занятый,
А поглядел бы зарево!
То в проваленной памяти
Зори ее: глаза его!
* * *
Расставаться — ленятся…
* * *
(Конец первой черновой Мóлодца: черная тетрадка с белой наклейкой.)
ВТОРАЯ ЧЕРНОВАЯ МOЛОДЦА
(черная средней толщины, без наклейки)
Черновая для Мóлодца
(Тетрадь подарена Сережей 1/14 ноября 1922 г. в Чехии, в Горних Мокропсах, близь Праги. Начата 2/15 ноября 1922 г., в день рождения моей матери. Ей сейчас было бы 53 года. Сейчас, когда переписываю — почти 63 г.)
* * *
II ч<асть>
Глава третья
Ровно выстрел пушечный
Часы-сроки грянули, —
И в снегах подушечных
Молодая барыня
* * *
Никого не слушавши
Часы-сроки грянули…
* * *
Из письма к Б. П.
(NB! Обе черновые Мóлодца приходятся посредине зеленой с черным тетради, т. е. тогда Б. П. еще не уехал.)
…Мой любимый вид общения — потусторонний: сон. Я на полной свободе.
…Письмо не слова, а голос. (Слова мы подставляем.)
Я не люблю встреч в жизни: сшибаются лбами. Две глухие стены. (Брандмауэра, а за ними — Brand! [152]) Так не проникнешь. Встреча должна быть аркой, еще лучше — радугой, где под каждым концом — клад. (Où l’аrc en ciel a posé son pied… [153])
Но тем не менее — захудалое, Богом забытое (вспомянутое!) кафэ — лучше в порту (хотите? (Nordsee!) [154]), с деревянными залитыми столами, в дыму — локоть и лоб —
Но я свои соблазны оставляю тоже в духе.
* * *
Сейчас расстаются на слишком долго, поэтому хочу — ясными и трезвыми словами: — на сколько и когда. Потому что я — так или иначе — приеду. Теперь признаюсь Вам в одной своей дурной страсти: искушать людей (испытывать) непомерностью своей правдивости. Давать вещь так, как она во мне и во вне — есть. [155] Испытание правдой. Кто вынесет? Особенно если эта правда, в данный час, — Осанна! Моя Осанна! Осанна моего данного (вечного) часа. Я не умеряю своей души (только — жизнь). А так как душа — это никогда: я, всегда: ты (верней — то) — то у другого или руки опускаются (трусливое, хотя тоже правдивое: «да ведь я не такой!») или земля ходит под ногами, а на земле — я, и ноги по мне. Принимаю и это.
Я знаю, что в жизни надо лгать (скрывать, кроить, кривить). Что без кройки платья не выйдет. Что только устрашишь другого потоком ткани. Что в таком виде это не носко — и даже невыносимо. Но мои встречи — не в жизни, вне жизни, и — горький опыт с первого дня сознания — в них я одна (как в детстве: «играю одна»).
Потому что ни другому, ни жизни резать не даю. Моя вина — ошибка — грех, что средства-то я беру из жизни. Так ведя встречу нужно просто молчать: ВСЁ внутри. Ведь человек не может вынести. (Я бы могла, но я единственный из всех кого встретила — кто бы могла! Я всему большому о себе верю. Только ему. Нет — слишком большого!)
А потом меня обвиняют в жестокости. Это не жестокость. Свет перестал брезжиться (пробиваться) через тебя, через эту стену — тебя, ты темный, плотный, свет ушел — и я ушла.
К чему сейчас всё говорю? А вот. (Соблазн правдой!) — Вы сейчас мой любимый русский поэт, и мне нисколько не стыдно сказать Вам, что только для Вас и именно для Вас сяду в вагон и приеду. Ездят же чтобы купить себе пальто.
Никогда не поверю, что Вы есть. Вы есть временами, потом Вас нет. (Ваше исчезновение на кладбище.)
То, что Вы пишете о себе (русло, наклон, плоскость) правильно. Вы — слушайте внимательно — как сон, в который возвращаешься (возвратные повторные сны). Не сон, действующее лицо сна. — Или как город: уезжаешь — и его нет, он будет когда ты вернешься.
Так, в жизни я Вас наверное не пойму, не соберу, буду ошибаться, нужен другой подход — разряд — сонный. Разрешите вести встречу так: поверьте! Разрешите и отрешитесь.
Не думайте: мне всё важно в Вашей жизни, вплоть до нового костюма и денежных дел — я ведь насквозь-сочувственна! и в житейских делах проще простого (родней родного!), быт — это ведь общий враг, в каждом костюмном деле мы — союзники! Я не занимаюсь лизанием сливок (с меня их всегда лизали, оставляя мне обездушенную сыворотку быта, топя меня в ней! Подыхай, т. е. живи как хочешь, будь прохвостом, только пиши хорошие стихи, а мы послушаем (полижем!)), но — пока я Вам (о чем очень, глубже чем Вы думаете, горюю) в бытовой жизни не нужна — будем жить в вне-бытовой. Но если бы Вам — предположение — почему-либо понадобилось приехать в Прагу, я бы узнала нынешнюю валюту, и гостиницу — и всё чего не знаю.
