Борис Николаевич задумался, но тут же перешел на другие темы. Спросил, как я себя чувствую в парламенте, сказал, что знает о том, как трудно там здравомыслящим людям. А затем предложил, если есть желание, перейти на работу в Правительство или к нему. Я поблагодарил за доверие, но тут же подчеркнул, что такая тактика Президента, по-моему, ошибочна. Я всегда был против «перетягивания» людей из Верховного Совета в президентские структуры. Таким образом парламент «освобождался» от Шумейко, Шахрая, Филатова, Ярова и других представителей демократического крыла. Между тем я не мог покинуть Верховный Совет, как бы там ни было сложно, отказаться от депутатского мандата, оставить без защиты своих избирателей-горцев. В этом вопросе проблема политическая для меня перерастала в проблему нравственно-этическую. Тем не менее от разговора с Президентом у меня осталось весьма приятное впечатление, было ясно, что он думает о путях сотрудничества. Меня радовал уровень осмысления Президентом насущных проблем. Таким глубоко задумавшимся я его раньше не видел. Вспоминаю, что в разговоре с Борисом Николаевичем я как бы ненароком попросил его найти возможность наладить отношения с вице-президентом и с Хасбулатовым, ибо их отчужденность может дорого обойтись России, парламенту. Борис Николаевич не стал рассуждать по этому поводу. Видимо, удивился моей наивности.
Через несколько дней (21 сентября 1993 г.) произошло то, что уже всем известно: Президент принял Указ, прерывающий деятельность законно избранного парламента. Для меня это был огромный удар. Я все-таки этого не ожидал, хотя внутренне и готовился к чему-то подобному. Конфронтация набирала силу с каждой минутой. Вначале я поддался стихии эмоций. Но одумавшись, решил, что в этой ситуации мой долг – вести линию на ослабление напряженности, на примирение сторон, искать пути безжертвенного разрешения конфликта. В этом трудном деле находил понимание одних и неприязнь или осуждение других.
С благодарностью вспоминаю встречу со Святейшим патриархом и участие Русской Православной Церкви в миротворческой миссии. Хотя Алексий II не угодил политикам вроде Глеба Якунина и других крайних. Но патриарх выполнил свой долг честно. Не все, конечно, удалось. Поистине, неисповедимы пути Господни. Мне показались искренними и стремления Филатова, Лужкова, Сосковца уйти от кровопролития. Во всяком случае, подписанный протокол открывал дорогу к диалогу.
С сожалением приходится констатировать срыв переговоров и резкий поворот событий, закончившийся кровавым побоищем. Что тут скажешь? Думаю, что еще рано давать какую-либо однозначную оценку поступкам людей, вовлеченных в эту историческую драму.
Пусть скажет свое слово правосудие. Оценка одного человека, даже самого нейтрального, объективно настроенного, все равно не будет ни полной, ни истинной. Известно, что очевидец – это самый необъективный свидетель истории. Думаю, что больше правды может быть в словах либо тех, кто ушел из политики, кто решил заняться далекими от нее делами, либо чьи действия не находятся в поле зрения правосудия и не связаны непосредственно с политикой. Правда, последние вряд ли и знают многое, но из воспоминаний, оценок каждого из них и сложится общая картина происшедшего. Тот, кто продолжает свой политический путь, тысячами нитей связан с прошлым и настоящим. В такой ситуации при всем желании трудно быть беспристрастным.
Трагедии можно было избежать. Но все были увлечены борьбой до полного уничтожения не только друг друга, но и всего, что, по их мнению, мешало или могло помешать им. Вот почему так неблагодарна та миссия, та роль, которую мне и некоторым моим коллегам пришлось играть в эти трагические дни.
Третьего октября утром я собрал в Белом доме совещание с представителями парламента, участвовавшими в переговорах. Я настаивал на продолжении переговоров и подготовке пакета наших предложений. Не все отнеслись к этому с пониманием. По-моему, многие не осознавали опасности надвигающейся трагедии. На 14 часов 30 минут меня пригласил к себе В. С. Черномырдин. Он говорил о недопустимости кровопролития и провокаций, настаивал на переговорах на совещании субъектов Федерации.
Не успел я дойти от Старой площади до здания Конституционного суда, как сообщили, что отряды из Дома Советов взяли штурмом мэрию и двигаются в сторону «Останкино» и Кремля. О жертвах пока ничего не говорилось. Я понял, что это война. В Конституционном суде были представители краев, областей и республик. Радости в глазах людей я не видел. Я был, что называется, в шоковом состоянии. Мы тут же начали готовить обращение о прекращении боевых действий с обеих сторон и безотлагательном возобновлении мирных переговоров. Речь шла о предотвращении кровопролития. Но этого не удалось достичь.
Вина за трагедию лежит на всех, кто хоть немного в эти годы был приобщен к политике. Нужно все осмыслить, покаяться и очистить свою душу. Исповедуясь перед своими избирателями, перед своими соотечественниками, может быть, и мне удастся хоть немного очистить свою душу, проложить дорогу к Храму, имя которому – Совесть. Прежде всего должна быть совесть, а уж потом политика. Так я думаю.
Помнится, на одной из встреч с избирателями дотошный немолодой уже человек все спрашивал: «На каком же этапе исторического развития мы находимся?» Объясняю и так и эдак, а он опять же свой вопрос. Пришлось отшутиться, сказав, что мы находимся на гаком этапе, когда невозможно определить, на каком этапе мы находимся. Сказал – и обожгло: ведь это настоящая трагедия для такого сложного государства, как Россия.
Действительно, общество, люди, нации в своей повседневной жизни встречаются с тысячами вопросов, на которые все еще нет четкого ответа. Все мы привыкли жить в условиях жестких партийно-государственных установок, которые и были ответами на любой вопрос. Это не наша вина, а наша беда, наше общее горе. Ведь многие народы, переходя от одной общественно-экономической формации к другой, проходят этот путь столетиями, а у нас революционным скачком за 200 или 500 дней. Это такое глубокое и грубое вмешательство в образ жизни, мировоззрение и нравственные установки людей! Это невиданные социальные эксперименты. Не все их выдерживают. Многие впадают в буквальном смысле слова в невменяемое состояние. Я это видел на выборах 1993 года. Люди, кроме того, не могут обойтись хотя бы без общих нравственных и государственных ориентиров, как, впрочем, без этого не могут успешно функционировать нации и государства. Узконациональная идея одной, даже самой великой, нации не может подменить государственные приоритеты в таком многонациональном сообществе народов, каким является Российская Федерация, в составе которой более 150 уникальных народов и национальностей. Тем более что все они как бы вышли из одной формации и не могут так быстро, автоматически войти в другую. Общество, государство, оказавшиеся без общегосударственной идеи и ориентиров, подвержены внутреннему разложению и распаду.
Действительно, старые идеи, ценностные ориентации низвержены, а новые еще не утвердились. Да и не ясно, какие утвердятся. Над народами бывшего Союза и нынешней Российской Федерации, над каждым из нас витают тени смутного времени. Найти себя, самоопределиться по-человечески гражданину, а уж тем более народам крайне тяжело. Для этого требуется время, знания, терпение и главное – огромный потенциал духовности, совести. Коль всего этого недостает – возникает суматоха, неразбериха, толкотня, драки, кровопролитие. Блаженствуют лишь крайности – правые и левые радикалы. «Партия бешеных», как говорили о крайних во времена Французской революции, делает заложниками своих крайностей и невежества не только отдельных людей, но и целые народы. А политиканствующие жрецы вместо просвещения заводят их в тупики очередных лабиринтов трагедий.
Смутные времена приносили с собой революции и гражданские войны, крушение социальных и национальных надежд, порождали озлобленность. В такие времена идеи самоутверждения для некоторых политиканов дороже, чем судьбы народов. Смутные времена всегда приносили с собой совершенную неопределенность власти и одновременно усиливающуюся в связи с этим жесточайшую борьбу за власть на всех уровнях. Так происходит и сейчас. Все говорят о суверенитетах, но никто не хочет считаться с суверенностью другого народа, государства, личности, пытаясь утвердить лишь суверенитет своего невежества и корысти. И все это происходит на фоне общего экономического и духовного кризиса. При остром дефиците совести и культуры.
И это то, в чем больше всего нуждаются сегодня народы, государство. Время выдвинуло немало молодых и талантливых политиков, но лжедмитриев и Распутиных в такие времена тоже предостаточно. Да и чтобы отличить нормальных людей от потенциальных политшизофреников, нужна величайшая духовность, терпение и терпимость. Предлагаемые реформы проваливаются из-за противостояния крайностей. И главное, как мне представляется, в эти смутные времена лишь на стадии становления находится как коллективный разум наций, так и истинно национальная совесть человека. В большей степени ныне мы имеем дело с взбудораженными всплесками национальных эмоций, порой превращающимися в националистический психоз. Человеческое начало отходит на задний план. Заявления от имени наций, как правило, не соответствуют стратегическим национальным интересам того или иного народа.
